Тавриз туманный

Но уходить никому не разрешали. Я заметил, что они собираются настаивать, и обратился к ним:

– Садитесь. Сейчас ни к чему извиняться и бежать с собрания. Пока вам не грозит никакая опасность. Я гарантирую, что ни один волос не упадет с ваших голов.

Багмешали-Мирза-Гусейн, имевший обыкновение свои самые сокровенные мысли обращать в шутку, ответил:

– Может быть, ни один волос и не упадет с моей головы, в это я верю, но есть надежда, что самой головы на плечах не останется.

Некоторые разразились громким смехом, другие заметно побледнели.

Я не остался в долгу у Мирза-Гусейна и парировал его шутку:

– Для того, чтобы сохранить голову, надо уметь соображать и быть смелым!
– сказав это, я продолжал: - Знаете ли вы, что прежде всего опасности подвергаются люди слабые, малодушные, бросавшие товарищей в трудную минуту? Мы это наблюдали не один раз за семь лет нашей революции. Вот почему, чтобы сохранить себе жизнь, чтобы предотвратить надвигающуюся опасность, нужно не придумывать причины, чтобы покинуть собрание, а надо выработать план действий. Вот, что нам нужно. Верьте мне! Много раз вы оказывали мне доверие, и я всегда оправдывал его. И сегодня я преисполнен желания и решимости стоять до конца.

Некоторые говорили здесь, что вопрос, который мы обсуждаем, входит только в компетенцию правительства и пусть оно само заботится о безопасности страны. Теперь я вас спрашиваю: где это правительство? Где у него силы, чтобы защитить страну от иностранного вмешательства? Или, говоря о правительстве, вы имеете в виду Сардар-Рашида, нашего губернатора? Да знаете ли вы, что он беспрекословно исполняет приказы царского консула и обманывает тегеранское правительство, стараясь убедить его в том, что является искренним патриотом своей страны? Но и этого мало, гнусная деятельность Сардар-Рашида не ограничивается этим. Он не забывает о турецко-германском блоке, заигрывает с его представителями, чтобы обеспечить себе безопасность, если турецкие войска вступят в Азербайджан. К сожалению, у нас нет такой силы, которую мы могли бы противопоставить турецким и немецким полчищам. Но мы должны подумать, как спасти Тавриз от мародеров, собравшихся вокруг Гаджи-Мирза-аги Биллури.

Мирза-Гусейн и на этот раз сострил:

– А что будут грабить? Разве у нас что-нибудь осталось?

В ответ на его слова снова посыпались реплики с мест, просьбы уйти с собрания по важным делам.

– В Тавриз войдут не банды, а правительственные войска, дисциплинированные солдаты. Почему вдруг они должны грабить?

– О Саттар-хан! Как жаль, что тебя нет с нами! Что было бы, если бы ты был жив!

Я попытался призвать присутствующих к порядку.

– Героя революции нет в наших рядах, но мы идем по пути, намеченному им, продолжаем его дело. Он всегда призывал нас быть неустрашимыми, напористыми, настойчивыми. Уверяю вас, нет никаких оснований для паники. Тем не менее мы должны организовать свои отряды, которые в случае необходимости можно будет противопоставить добровольцам Биллури.

Те, кто все время старался под разными предлогами оставить собрание, теперь сидели молча. Они боялись друг друга, боялись, как бы в критический момент один не выдал другого. Были и такие, которые не хотели голосовать за организацию отрядов, не хотели участвовать в расходах. Я понял, что их беспокоит, и предупредил, что на содержание отрядов деньги собирать не будем, партия все расходы берет на себя.

Мое заявление пришлось всем по вкусу. Многие почувствовали облегчение и дали слово участвовать во всех мероприятиях по защите Тавриза.

Когда это решение было вынесено и его надо было закрепить подписями, некоторые отказались. Мне снова пришлось пригрозить.

– С теми, кто будет чинить препятствия претворению в жизнь решений партии, кто осмелится выдать наши секреты, мы будем поступать так, как во времена революции. Таким людям пощады не будет, защищать их от иностранцев мы не станем. Теперь поступайте как знаете.

Мои угрозы подействовали, и все трусы тут же поставили свои подписи, хотя руки их дрожали, как в лихорадке.

НАБАТ-ХАНУМ

Для осведомления о настроениях населения и выявления сторонников турецкой ориентации, Сардар-Рашид пустился на хитрость: через своих агентов он развернул агитацию в пользу Турции. Результат этой провокации оказался очень эффективным: не прошло и нескольких дней, как множество доверчивых простаков, открыто проявляющих свои симпатии к Турции, было арестовано и передано в распоряжение русского консульства.

Когда предательство Сардар-Рашида сделалось достоянием народа, многие стали жалеть об уходе Гаджи-Самед-хана. Всем было известно, что он прислужник царского консула, люди помнили это и остерегались его, тем дело и кончилось... Не так было с Сардар-Рашидом. Трудно было понять, какой ориентации придерживается он сам, о чем можно говорить с ним и в каких случаях лучше промолчать. Это была личность темная и непонятная. Будучи вассалом и ставленником царского правительства, Сардар-Рашид в то же время поддерживал связь со сторонниками Германии. Этот гнусный человек был больше шпионом и жандармским агентом, чем губернатором Азербайджанской провинции.

Постепенно Сардар-Рашид стал подбираться и к демократам. Он понимал, что одними репрессиями справиться с ними ему не удастся. Поэтому он решил некоторых неустойчивых членов партии сделать своими агентами.

В последние дни мы стали замечать, что Рзабала Шишкиланлы начал аккуратно посещать собрания, сидеть на них до конца, принимать активное участие в обсуждениях. Через некоторое время мы обратили внимание, что он интересуется именами членов партии. Это вызывало подозрения, и мы решили следить за ним. Он знал многих из нас, особенно меня и Нину. Недавно он женился на Набат-ханум, которая была дочерью свояченицы Мешади-Кязим-аги. В свое время мы освободили ее из дома цыганки.

Пользуясь родственными связями, Рзабала часто приходил к нам. Поэтому нам с Ниной грозила особенно большая опасность. Можно было, конечно, в случае, если наши подозрения подтвердятся, убить его, но мы не хотели сделать несчастной Набат-ханум.

О том, что Рзабала оказался в стане врага, я сказал Мешади-Кязим-аге. Он так затрясся от страха, что я тут же пожалел о своих словах. Спасая свою шкуру, он сам мог нас предать, поэтому я попытался успокоить его.

– Пока нет надобности волноваться. Рзабала еще ничего не сделал, но необходимо соблюдать большую осторожность.

Мешади-Кязим-ага задумался и, наконец, поднял голову.

– Давай позовем его, дадим ему деньги, пусть отстанет от нас, предложил он.

– Да разве он сознается в том, что он шпион?

– Как же быть?

– Лучше позовите Набат-ханум.

Мешади-Кязим-ага засиял.

– Как это я совсем забыл о ней. Она как раз у нас.

– Тогда передай ей привет, скажи, что очень хочу ее видеть.

Мешади-Кязим-ага вышел. Я задумался. Наберется ли Набат-ханум смелости повидаться со мной? Я знал, что она боится мужа. Как-то она без его разрешения пошла в баню или в мечеть, и за это он избил ее. Сейчас я вспомнил, что мне об этом рассказывали. Если она не побоится и придет, как преподнести ей то, что я хотел сказать? С чего начать? Вполне возможно, что революция не играет для нее никакой роли, совершенно ей безразлична. Может быть, из страха перед мужем она не решится пойти наперекор ему, тем более перейти на нашу сторону. Я все больше и больше сомневался в том, что ее удастся использовать против Рзабалы.

Дверь отворилась, и в комнату вошла Набат-ханум. Она сняла чадру, бросила ее на диван, привела в порядок волосы, потом подошла, пожала мне руку и села.

– Прошу прощения, что без вашего разрешения сняла чадру, - заговорила она.
– Сидеть в чадре с человеком, которого я люблю больше брата, в благородство которого свято верю, я не могу, мне стыдно. Чадра - тяжелое бремя для нас. Не знаю, когда мы избавимся от нее.

Я внимательно смотрел на Набат-ханум. Это была та самая Набат-ханум, которую я вырвал из когтей Махмуд-хана в доме цыганки. Но она совершенно преобразилась. Тогда она была одета, как все тавризские женщины. А сейчас передо мной сидела европейка. Волосы ее были красиво причесаны, в них сверкал драгоценными камнями большой гребень.