Таящийся ужас

Турлох не знал такого острова, но он оценил мужество людей, рискнувших пуститься в путь в лодках, подобных этим. Он вспомнил о своем суденышке и попросил Брогара послать человека за ним; Пикт отдал распоряжение. Ожидая, пока приведут лодку, он наблюдал за тем, как жрец перевязывает раны уцелевших в битве. Молчащие и неподвижные, они не произнесли ни единого слова жалобы или благодарности.

Лодка, которую он одолжил у рыбака, показалась из-за мыса, как только первые лучи рассвета окрасили алым цветом прибрежные воды. Пикты забирались в лодки, укладывая мертвых и раненых. Турлох ступил на свое суденышко, осторожно опустил легкий груз.

– Она будет спать в родной земле, - произнес он твердо.
– Ей не придется лежать на этом холодном чужом острове. Брогар, куда лежит твой путь?

– Мы отвезем Черного Бога обратно на его остров и алтарь, - ответил пикт.
– Устами своих людей он благодарит тебя. Узы пролитой крови связали нас, гэлл, и кто знает, может когда-нибудь мы снова придем на помощь тебе, как Бран Мак-Морн, великий король пиктов, вернется к своему народу, когда настанет урочный час.

– А ты, добрый Джером? Ты поплывешь со мной?

Священник мотнул головой и указал на Ательстана. Раненый сакс распростерся на примитивной лежанке, сделанной из шкур, постланных на снегу.

– Я остаюсь здесь ухаживать за этим человеком. Он тяжко ранен.

Турлох огляделся. Стены скалли рухнули, превратившись в груду тлеющих бревен. Люди Брогара подожгли кладовые и корабль викингов, огонь и дым причудливо смешивались с лучами утреннего солнца.

– Ты замерзнешь или умрешь от голода. Идем со мной.

– Я найду пропитание для нас двоих. Не уговаривай меня, сын мой.

– Он язычник и пират.

– Что из того? Он человек - живое существо. Я не оставлю его умирать.

– Что ж, пусть будет так.

Турлох приготовился отплыть. Лодки пиктов уже огибали мыс. Он ясно слышал ритмичный стук их весел. Погруженные в свою работу, они не оглядывались назад.

Он бросил взгляд на неподвижные тела на берегу, на обуглившиеся бревна скалли и раскаленные останки корабля-дракона. На фоне светящихся краевым огнем развалин тонкая белая фигура священника казалась неземной, словно это был святой из какого-нибудь древнего манускрипта. На его измученном лице застыла великая грусть, великая усталость.

– Смотри!
– неожиданно крикнул он, показывая в сторону моря - Океан полон крови! Смотри, как волны переливаются красным в лучах восхода! О народ мой, народ мой, кровь, что пролили вы в гневе своем, сами воды обращает в алый цвет! Как пройдете вы сквозь это?

– Я пришел сюда в снег и метель, - сказал Турлох, вначале не поняв смысла слов священника - Как уплыл, так и возвращусь.

Священник покачал головой.

– Это больше; чем земное море. Руки твои окрашены кровью и плывёшь ты по кровавому пути, однако вина не лежит на тебе целиком. Всемогущий Владыка, когда пройдут кровавые времена?

Турлох мотнул головой.

– Так будет, пока не исчезнет наш род.

Утренний ветер поймал и надул его парус. Словно тень, что бежит от рассвета, его лодка понеслась на запад. Так скрылся Турлох Дубх О'Брайан с глаз священника Джерома, что стоял и смотрел, заслонив усталую бровь тонкой рукой, пока лодка не превратилась в крохотную пылинку среди голубых океанских просторов.

Роберт Эрвин Ховард и Л. Спрэг де Камп КОНАН: ОКРОВАВЛЕННЫЙ БОГ

Во времена после затопления Атлантиды и до начала писаной истории, в Гиборейскую эпоху, когда по Земле еще бродили древние боги, соперничали между собой могучие маги, остатки племен и цивилизаций, существовавших до воцарения человеческого рода, встречались на пути отважного странника, а в развалинах некогда пышных городов таились сокровища, охраняемые заклятиями и страшными чудовищами; когда великие империи возникали, достигали расцвета и рассыпались в прах под копытами варварских орд, а рожденный жалким рабом мог добыть себе корону отвагой и острым мечом, - в те времена жил могучий воитель, Конан, родом из варварского племени, чьи деянии запечатлены в древних свитках.

Сын кузнеца, рожденный в холодных северных землях Киммерии, проведший детство среди покрытых снегом горных вершив, где жили его родичи, поклонявшиеся богу Крону, он юношей попал в плен к гиперборейцам - так он стал рабом. Вырвавшись на свободу, Конан направился в Замору, где научился ремеслу вора. Природная сметливость и могучая сила, унаследованная от отца, выносливость, свойственная сыну варвара, помогли ему победить великого мага, прятавшего источник своей силы в неприступной Башне Слона, выйти невредимым из множества смертельно опасных ситуаций.

Странствуя по землям юга, он стал наемным воином в армии Илдиса, повелителя Туранского царства. Так он жил около двух лет, совершенствуясь в воинском искусстве и совершая дальние путешествия. После одного из самых неприятных эпизодов в своей жизни, - говорят, там была замешана любовница командира конного отряда, в котором служил Конан, - ему пришлось дезертировать из туранского войска. Слухи о таинственном сокровище заставляют его отправиться в горы Кезаика, простирающиеся вдоль границы Заморы.

В этом зловонном переулке, по которому Конан-киммериец пробирался на ощупь, такой же слепой, как и окружавшая его чернота, было темно, как на самом дне преисподней. Случайный прохожий, чудом оказавшийся в таком проклятом месте, увидел бы высокого и необычайно сильного юношу, одетого в свободную рубаху, на которую была натянута кольчуга, сплетенная из тонких стальных полос, а поверх всего - зуагирский плащ из верблюжьей шерсти. Грива черных волос и широкое серьезное молодое лицо были полускрыты зуагирским головным убором-каффией.

Тишину прорезал душераздирающий крик боли.

Такие крики не были чем-то необычным на кривых, извилистых улочках Аренджуна, Города Воров; робкий или сколько-нибудь осторожный человек поспешил бы прочь, даже не подумав вмешаться не в свое дело. Однако Конан не был ни робким, ни осторожным. Его неуемное любопытство не позволяло оставить без внимания призыв о помощи; к тому же он кое-кого разыскивал здесь, а этот вопль может, навести его на нужных людей.

Не раздумывая, повинуясь безошибочному инстинкту варвара, Конан повернул в сторону луча света, прорезавшего неподалеку темноту. Через минуту он уже стоял у окна в массивной каменной стене, заглядывая в щель крепко запертых ставней.