Тайфун

— Только хорошие ученики дядюшки Хо могут быть такими дельными, отзывчивыми людьми.

Он все угрызался, что не помог приезжим написать лозунги на церковной ограде, потому и на проводах чувствовал себя неловко.

Даже на торговку Тап двухнедельное пребывание гостей из города оказало благоприятное воздействие. По-прежнему она посылала дочерей на рынок торговать пирожками, но иногда заставляла идти в поле, вместо со всеми резать солому, качать воду, пересаживать рисовую рассаду. Да и сама торговка частенько показывалась теперь на улице с метлой в руках, вместе с другими женщинами наводя чистоту в деревне. Про себя торговка надеялась, что, может быть, Тхин, которую она под конец всячески начала обхаживать, обратит внимание на ее дочерей, сумеет уговорить их пойти учиться на фельдшериц.

У многих остались в памяти горячие дни уборки риса. Они и в самом деле были такие дружные и веселые!.. Даже сын церковного старосты Хапа тайком выбрался из дома и пришел на прощальный концерт гостей.

Но время шло, и понемногу замирала жизнь в деревне, снова покрывались грязью улицы, снова зарастали травой сточные канавы, снова у ручьев образовалась непролазная грязь. Только звон церковного колокола время от времени вторгался в эту сонную тишину.

Весенний урожай оказался не очень щедрым, но корзины в крестьянских домах наполнились рисом. А если корзины полны, то и в кошельках не гуляет ветер. Крестьяне, которые еще недавно не хотели убирать рис из боязни, что государство заберет весь урожай, теперь строили планы, что купить, что подлатать в хозяйстве. С одной стороны, это было неплохо, но с другой — когда человека одолевают заботы о личной выгоде, разве будет он думать об общих интересах, чтобы лишний час отработать на общественном поле?!

Как бы то ни было, только после жатвы и распределения риса многое изменилось в жизни округи. Взять хотя бы супругов Кхоан: они приняли участие в пышном празднике девы Марии в Хюэ, сделали солидное подношение церкви деньгами и рисом, а потом занялись коммерцией — отвезли свой посевной рис на рынок и обменяли его на обычный. Теперь его стало так много, что на обратный путь пришлось нанимать лодку. Но и лодочник не зевал — он тоже был коммерсантом — за доставку потребовал семь донгов за каждые десять килограммов груза. Лодочник получал прибыль и с тех, кто по ночам развозил по деревне кирпич, жженую известь. Конечно, все обязаны сдавать свою продукцию государству, но крестьянам нужны стройматериалы, без них и дома не построишь, не то что другие хозяйственные постройки. А купить материалы можно только из-под полы, вот крестьяне и платят втридорога, обогащая жуликов. Находились ловкачи, которые даже лесом спекулировали: договорятся с плотовиками, те обрежут веревки, утопят бревна в реке, а потом остается только поднять их со дна да за хорошие деньги продать.

Тем, кто занимался обжигом извести, требовался уголь. Хозяева сампанов, на которых возили уголь из Хонгая, знали, что стоит им появиться в порту, как тут же налетят покупатели. И пользовались этим: мочили сухой уголь, сдавали его мокрым, а разницу продавали. Оживленная торговля шла и на рынке. Из прибрежных деревень тянулись рыбаки и солевары, торговцы вермишелью и самогоном, который гнали из риса и овощей. Тетушка Тап тоже занималась самогоноварением: исчезала из дому дня на два, на три в неизвестном направлении, варила зелье, а потом продавала его по деревням или обменивала на рыбу, креветок, раков. Обменянный товар несла на рынок и выручала за него немалые деньги. Старшая дочь тетушки Тап охотно занималась контрабандной доставкой самогона, проявляя при этом находчивость и нахальство. Был случай, когда она, спрятав бычий пузырь, полный самогона, под платьем, явилась на пристань, чтобы переправиться на другой берег реки. Тут ее заметил милиционер, знавший эту уловку, и попытался остановить девицу. А та, будто ничего не слыша, удалилась в поле, подняла без стеснения юбку и спокойно вылила самогон на землю, будто нужду справила. Потом как ни в чем не бывало подошла к милиционеру узнать, чего он хочет от бедной девушки.

Церковный служка Сык, любивший выпить, от такого изобилия самогона и вовсе запил. Платил он наличными, потому тетушка Тап каждый вечер поставляла ему две полные бутылочки. Осушив их, закусив острым перцем, служка отправлялся бродить по деревенским улицам. Он шел, шатаясь, хрипя, ругаясь, словно потерявший разум человек. Старик поносил все подряд, людей и порядки, погоду, жизнь и дороговизну — ведь до того дошло, что нет возможности штаны себе новые справить! Ребятишки, завидев сгорбленного Сыка, шагавшего нетвердой походкой, разбегались врассыпную. И хотя старик никогда не обижал детей, им казалось, что он носит в кармане нож и в любой момент может пустить его в ход. Не разбирая дороги, как слепой, пьяный Сык брел на плантацию, где рос перец, который ему так нравился. Остановить его никто не решался, потому что в ответ неслась только площадная брань. Время от времени Сык стучался в какой-нибудь дом и кричал:

— Эй, хозяева! Староста велел мне собирать деньги на нужды церковного хора. Наша святая церковь не может обойтись без красивых барабанов. Жертвуйте, не скупитесь!

От служки несло винным перегаром, и всем было ясно, что за сохранность денег поручиться нельзя; но народ привык повиноваться, слыша призыв помочь церкви, и, скрепя сердце, выносил деньги, отдавая их Сыку.

Староста Ням не раз выговаривал служке за грязь и запустение, царившие в церкви и на церковном дворе, велел прибраться, однако тот ничего не желал делать, и приходилось самому Няму со своими детьми наводить порядок.

— Бездельник, — ворчал деревенский староста, — только самогон пить да перец жрать горазд! Это как раз Сык не дал школьникам написать на ограде лозунг. А ведь красиво было бы!

Няму очень хотелось, чтобы люди жили интереснее, лучше, красивее. И когда к нему пришел регент церковного хора Нгат, пожаловался на Сыка, что тот пропивает собранные деньги, и просил помочь в сборе средств на музыкальные инструменты, Ням отозвался с готовностью:

— Правильное это дело, общее. Я с вами заодно и даю два донга.

Нгату повезло гораздо больше, чем Сыку. Быстренько он собрал девятьсот сорок пять донгов, но тут подвернулся выпивший Сык, долго канючил о своих заслугах, и пришлось сунуть ему три десятки, чтобы отстал. Около половины собранной суммы Нгат истратил на покупку новых и ремонт старых барабанов и гонгов. Оставалось еще донгов пятьсот — что с ними делать, никто не знал, решили деньги пока припрятать.

Когда собирали пожертвования, между Ай и Выонгом произошла ссора. Узнав, что Ай дала полдонга, юноша рассердился.

— Зачем ты это сделала? На наши деньги церковные бездельники только жир нагуливают!

— Все дают, и я тоже, — возразила Ай. — Никто не требует, чтобы ты жертвовал. А для меня религия еще имеет значение.

— Опять твоя религия! — вскричал Выонг. — Не думал, что после события в доме Кхоанов ты по-прежнему будешь поддерживать этих изуверов. Почему тебе не взять пример с Тхин?! С отсталостью пора кончать!

Ай понимала, что в словах Выонга много справедливого, но человек так уж устроен: даже мягкие упреки в свой адрес он не способен принять сразу, пусть они и заслужены. Ай неожиданно рассердилась и резко ответила Выонгу:

— Ну конечно! Тхин — вот с кого мне надо брать пример! Может быть, Тхин вообще лучше меня, недаром в селении многие ее превозносят!..

Почувствовав, что сказала лишнее, Ай замолчала. Но Выонг, поняв намек, круто повернулся и ушел.

10

В душе председателя Тхата росло беспокойство, казалось, земля под ногами ходит ходуном, как во время землетрясения. Закупка риса в волости Сангок две последние недели шла со скрипом, выполнение государственного плана было под угрозой. Исходя из объективных данных, уезд установил для волости план в двадцать три тонны. По сравнению с другими волостями — немного, и на совещании председателей волостных комитетов это было подчеркнуто. И сам Тхат сознавал, что его волость находится в относительно более легком положении. Он не споря согласился с установленным ему заданием и считал, что выполнит его без труда. Однако стоило ему вернуться домой, как несчастные двадцать три тонны показались огромной горой, навалившейся на него неимоверной тяжестью.

Раздача крестьянам риса уже закончилась. Теперь в каждом доме его сушили и очищали, готовили к длительному хранению, а как уговорить крестьян продать хоть немного риса государству?! От предыдущего урожая в кооперативах осталось только шесть тонн — и это все…

В волостном комитете шло экстренное совещание. Поступили тревожные сигналы: крестьяне везут рис на рынок; кто-то гонит из риса самогон, а вырученные деньги тратит на необязательные по нынешним временам товары. Но план остается планом, и волостной комитет установил нормы дополнительной сдачи риса для каждого хутора селения Сангоай и каждого кооператива волости. Было решено: норма на едока — семнадцать килограммов в месяц, а все излишки необходимо продать государству. После этого все работники волостного комитета выехали на места, чтобы добиться выполнения принятых решений.