Тайфун

Здесь собирается множество молодежи, но если спросить, чем их привлекает праздник, то они, скорее всего, не смогут вразумительно ответить. Многие приезжают в Байтюнг, как на ярмарку, погулять, развлечься, поторговать, потому что в дни празднества в городе идет большая торговля и можно купить все что хочешь, были бы деньги. Кто-то приходит сюда для деловых и иных встреч, потому что в огромной толпе чужого народа легче всего сойтись единомышленникам и для хорошего дела, и для плохого.

По-настоящему верующих в этой толпе не так уж много: глубокие старики, которые покидают родные деревни раз в году, чтобы поглазеть на праздничное шествие, увидеть собор Бай, роскошную резиденцию епископа, нарядную толпу и ощутить себя как в раю, — отсюда и поверье, что от Байтюнга до небес всего один шаг; обманутые или неграмотные крестьяне, для которых религия сохранила значение до сих пор; любители послушать отца Лыонг Зуй Хоана, прекрасного оратора, который захватывающе разглагольствует и на религиозные, и на мирские темы; наконец — и их здесь больше всего — люди, которым не повезло в жизни, — убогие, увечные, одинокие, и еще, конечно, ревнители старины, обычаев и традиций.

Только из селения Сангоай на праздник заявилось шесть групп, во главе каждой свой предводитель. Если же учесть паломников, в одиночку проделавших долгий путь, то не останется деревенской семьи, которая не имела бы на празднике своего человека.

После памятного концерта, что Нгат устроил административному комитету, оркестр стал собираться тайно. Нгат, конечно, не представил в комитет никакого финансового отчета, ни списка оркестрантов. Теперь музыканты собирались на репетиции только по вечерам в глухом месте. Играли, танцевали, а потом сбрасывались на выпивку и, опьянев, ругались или бахвалились своим умением. Каждый год оркестр играл одни и те же песни, порядком всем надоевшие. На этот раз музыканты решили удивить народ и готовили новую программу, в которую включили песню «Освобождение Дьенбьенфу». Раньше самой популярной была «Марсельеза», но ныне ею никто не интересовался.

Женщины селения Сангоай под руководством тетушки Лак, которая числилась у них наставницей в обществе Фатимской богоматери [12] , готовились к празднику с большим усердием. Вечером, когда садилось солнце, они приходили на церковный двор, где Лак проверяла свою группу по списку. После переклички женщины строились и репетировали, как они пойдут в шествии, маршируя в ногу и одновременно распевая молитвы. Глаза уже слипаются от дневной усталости и скуки, но смотреть по сторонам запрещено. Лак держала в руке длинный бумажный веер. Если кто-нибудь совершал оплошность — терял строй или забывал слова молитвы — ему немедленно доставалось: Лак подскакивала и довольно сильно била провинившуюся веером по голове. Если же у несчастной на лице показывались слезы, Лак била и по щекам. Очень трудно было раздобыть праздничное одеяние: шарф из черного бархата и длинное платье. Участвовать в шествии замужняя женщина могла только в таком наряде. Вот и пускались женщины на всяческие ухищрения, лишь бы купить или взять взаймы эти тряпки.

12

Согласно католической легенде, в 1917 г. в португальском селении Фатима произошло «чудо»: трем пастушкам явилась святая мадонна и предрекла «великие беды» тем, кто совершает «грех», в том числе и России, которая «перевернулась в вере». Явление Фатимской богоматери было канонизировано Ватиканом при папе Бонифации XV, а в 1942 г. папа Пий XII обнародовал «пророчества» Фатимской богоматери, предсказавшей якобы вторую мировую войну, как «крестовый поход» против безбожной России. «Общества Фатимской богоматери» являлись не только благотворительными организациями, но использовались церковью в целях антикоммунистической пропаганды.

Для девушек обязательны были черные зонтики, длинные белые платья и туфли на деревянной подошве и высоком каблуке, которые делали даже коротконогих стройными и подтянутыми. Здесь постаралась Няй, и ее усилиями девичий отряд был полностью и вовремя экипирован.

Последние дни Няй и ее мать обедали отдельно от отца и даже не разговаривали с ним. Иногда Тхат от раздражения готов был взять палку и как следует проучить дочь, потому что вела она себя дерзко, пропадала неизвестно где целыми днями да и вечером была дома редким гостем. Если же случалось отцу что-то сказать ей, то она на слово отвечала двумя, не испытывая ни малейшего почтения к отцу. Тхат не знал, что лучшей ее подругой стала бывшая торговка Лак, а самым приятным местом пребывания — дом Нгата. Там ее наперебой расхваливали, льстили ей, говорили, какая она красивая, послушная, скромная девушка. Няй все это очень нравилось. Кроме того ей рассказывали о праздничном шествии, и она представляла, как наденет красивое белое платье, шелковые шаровары, туфельки на высоком каблуке и, держа над головой черный зонтик, пойдет в одном ряду со своими сестрами по вере, и все будут восхищаться ею.

Очень хотела попасть на праздник и супруга Кхоана, похоронившая недавно приемную дочь. Пышные поминки, которые Кхоаны устроили для всей деревни, дорого обошлись им, и теперь они бедствовали. Пришлось плести корзины из джута и торговать ими на рынке, От этой работы у жены Кхоана заболели глаза, началось нагноение. Никакие лекарства не помогали, и теперь она все надежды возлагала на паломничество в Байтюнг, где она достанет святую воду, чего бы ей это ни стоило, и замолит свои грехи.

После ссоры Ай с Выонгом отношения ее с сестрой постепенно наладились, Нян относилась теперь к Ай так, словно между ними никогда не было никаких размолвок. Нян, правда, не сказала Ай, как прогнала Выонга в тот вечер, когда он приходил по настоянию Тиепа. Что же касается Выонга, то он уехал в приморский район на строительство дамбы и домой не возвращался. Встреч с Тиепом избегал. Да Тиепу и не до Выонга было — то надо было поднимать людей на прополку, то — на пересадку рисовой рассады, то — на пахоту в предгорьях. Тиеп даже забыл о том, что хотел помочь молодым людям. Ай давно уже не сердилась на Выонга и нетерпеливо ждала, когда он придет, чтобы помириться. Однако от Выонга никаких вестей не было, и никто не мог ей сказать, куда он запропастился. Чем дальше, тем сильнее переживала девушка, худела, глаза у нее ввалились, по вечерам она плакала, стараясь, чтобы не заметила сестра. Нян же все это видела и, как только оставалась с сестрой наедине, проявляла к ней особенное внимание, ласково гладила по голове и нашептывала:

— Иди-ка ты к нам, в общество Фатимской богоматери.

— И что я там буду делать? — вздыхала Ай.

— Выберешь с помощью сестер верную дорогу в жизни, избавишься от всех забот, забудешь все свои страдания.

Ай колебалась.

— Я должна хорошенько все обдумать.

Нян понимала, что не следует торопить сестру, и с готовностью соглашалась:

— Конечно, дело серьезное, но в нашем празднике ты ведь примешь участие?

Ай до того все опостылело, что она рада была пойти куда угодно, только бы не сидеть в четырех стенах. Только бы разогнать тоску и, может быть, получить поддержку у божьей матери, искренне ей помолившись.

— Пожалуй…

И Нян принялась за дело с удвоенной энергией: достала денег, наварила риса на дорогу, постирала и погладила платья для себя и сестры. От одних этих хлопот в душе Нян уже был праздник, хотя нет-нет да и нарушали его какие-то смутные предчувствия и опасения.

15

За два дня до праздника погода хмурилась, небо понемногу затягивали тучи. Облака сперва клубились над горами, а потом медленно ползли в долину и, наконец, разродились недолгим, но бурным ливнем. Порывы ветра закружили обломки стеблей бамбука, подняли с полей гниющую листву, словно природа предупреждала о приближении тайфуна. Однако дождь скоро кончился, и опять наступила жара, влажный воздух повис над землей, было душно и сыро.

По раскисшим от дождя дорогам, которые ведут в Байтюнг, шагают, меся ногами грязь, организованными группами и в одиночку люди. Торжеством светятся лица стариков и старух. Хотя многие из них в простых домотканых, коричневых или белых, одеждах, головы их украшают красивые головные повязки. С этой «роскошью» соседствуют простые ноны, вполне подходящие к старым зонтам и вылинявшим до неопределенного цвета накидкам. Старухи тяжело опираются на суковатые палки. Висящие на запястьях рук и на груди четки, кажется, пригибают их к земле. Беззубыми ртами старики бормочут молитвы, словно просят господа дать им силы на трудный путь до Байтюнга. Организованные праздничные шествия легко узнать по одинаковым нарядам, а по самим нарядам — определить место, откуда идут люди. Так, женщины из уезда Хайтиен одеты в короткие, чуть выше колен юбки, которые они привыкли носить каждый день. Стриженые головы женщин украшают сложные сооружения из темно-коричневой домотканой материи. Они идут горделиво, глядя прямо перед собой, словно видится им вдали необычное зрелище, от которого невозможно оторвать взора. Девушки из уезда Нгиафан, живущие недалеко от города, шагают в своих белых аозаях и черных шелковых шароварах. И все они как на подбор — крупные, сильные. Длинные густые волосы их причесаны гладко и скреплены на затылке простой заколкой. Платья туго облегают стройные девичьи фигуры. Здесь не любят цветастых нарядов, и мало кто надевает их, особенно в праздник. У многих участников шествия в руках новые зонтики, добытые неизвестно где. Но без зонта ни одна уважающая себя католичка на праздник не пойдет, И сегодня, когда печет солнце, зонты прикрывают женщин от палящих лучей. За шествием тянутся босоногие ребятишки. Но самое странное зрелище представляют юноши. Они идут отдельной группой. На них тоже длинные, по щиколотку, белые или черные платья, из-под которых торчат плотно облегающие ноги черные, желтые или пепельно-серые брюки. На ногах у каждого таиландские сандалеты. Эти юноши не знают, что такое голод, — они любят хорошо поесть и выпить. У них длинные ухоженные волосы, падающие на плечи; они вышагивают с чувством собственного достоинства.

Главная дорога на Байтюнг, широкая, вымощенная камнем, из-за людей, заполнивших ее, похожа на извивающуюся живую змею, по бокам которой, словно почетная охрана, непрерывной цепочкой катят велосипедисты. На каждом велосипеде по два взрослых пассажира и еще дети на раме. Чем ближе к городу, тем гуще толпа, и в этот поток со всех сторон вливаются ручейки с проселочных дорог.

Есть еще водный путь — река. По реке, будто стая непоседливых уток, снуют лодки с высокими бортами, переполненные паломниками. Люди сидят не только на лавках, но и на носу, на корме, и гребцам приходится напрягать все силы. Многие женщины непрерывно молятся. Обгоняя всех, движутся парусные рыбацкие лодки. Они рассчитаны на семью и не берут пассажиров. Глава семейства правит, жена варит еду — над тентом вьется легкий дымок, — детишки вертятся под ногами или цепляются за материнский подол.

Откуда бы ни приближался к Байтюнгу, за несколько километров путник видит две высокие мачты, на которых развеваются бело-желтые флаги Ватикана. Мелодичный звон колоколов разносится на всю округу. Верующие утверждают, что таких певучих колоколов нет больше нигде во Вьетнаме, потому что они отлиты из бронзы и позолочены. Нежные, ласкающие слух звуки колоколов разгоняют усталость, поднимают настроение паломников.

У лодочного причала стоит огромная статуя девы Марии. Люди сходят на берег и сразу попадают в праздничную суматоху. По улицам медленно движется шумный, нарядный поток, тротуары заняты торговцами с тележками и лотками. Продается все: и кушанья, тут же приготовленные, и пища духовная — распятия, фигурки святых, четки, свечи, открытки на религиозные темы; торгуют плодами хлебного дерева, ананасами, фейхоа, бананами.

Чтобы попасть к резиденции епископа и находящемуся рядом собору Бай, следует перейти небольшой мостик. Как раз возле него и вздымаются метров на тридцать мачты, сделанные из толстых стволов бамбука, и ветер полощет огромные стяги Ватикана. Вдоль дороги от мостика к собору стоят в рост человека толстенные свечи. Пройдя по ней метров пятьдесят, путник попадает на церковный двор, в середине которого находится небольшой пруд. Посреди пруда искусственный островок, на нем гора со множеством искусно сделанных гротов и пещер. На вершине горы цветы и тонкие свечи, между которыми протянуты зеленые и красные ленты. Церковный двор с ухоженными газонами окружает высокая желтая стена, в которой двое больших ворот, слева и справа от собора. У правых ворот четырехметровой высоты помост. Возле алтаря в храме высится празднично убранная статуя святого Доминика с посохом в руках. Рядом со статуей новая огромная картина, на которой нарисована большая собака, держащая горящий факел в зубах. Так художник изобразил легенду о матери Доминика, которая еще до его рождения увидела собаку во сне и поняла, что сыну ее суждена необычная судьба. И действительно — Доминик распространял среди людей христианскую веру и даже принес ее во Вьетнам. Алтарь очень красив, на нем горят свечеобразные электрические лампочки, от света которых статуя святого делается какой-то таинственной и внушает вместе почтение и трепет. Перед алтарем несколько микрофонов и кресло прелата Суана, умершего несколько лет назад от туберкулеза.