Тайгастрой

Француз оглядывает девушку, Женя краснеет, но не прячет лица, не отворачивается. Шрам от виска к подбородку сбегает вниз ручейком. Шарль не может оторвать взгляда от этого шрама.

— Что вы так пристально рассматриваете?

Буше смущен.

— Одна тяжелая для меня история...

— Можете рассказать?

— Стоит ли? Она связана с Клотильдой, дочерью моей. Ей столько же, сколько вам.

— Я не люблю недомолвок. Говорите, раз начали.

— Девочке было пять лет. Я катал ее на санках, она расшалилась и попросила позволить съехать с крутой горы. Я позволил. Больше того, я даже подтолкнул санки... И они покатились... Когда опомнился, девочка уже мчалась с бешеной быстротой. И только тогда я заметил, что внизу горы, на дорожке, по которой катилась девочка, возвышался бетонный столбик. Я закричал... Я пустился догонять санки... Но разве догонишь? Что со мной было... Господи... Санки наскочили на столбик и перевернулись. Девочка ударилась лицом... Я и теперь не могу спокойно вспоминать... У нее сорвало с лица кожу. Ребенок был обезображен на всю жизнь...

Шарль хрустнул костяшками пальцев.

— И мое обезображенное лицо напоминает вам дочь?

Женя идет быстрее, Шарль едва поспевает за ней.

— Простите, вы настаивали, я рассказал. Вам неприятна эта история? Простите, еще раз прошу вас. Мне надо поговорить с вами о делах коксохима.

— Товарищ Буше, я спешу в доменный, я очень занята. И вообще, какие у вас могут быть ко мне дела?!

2

На следующий день Шарль Буше сказал ей:

— Сегодня заканчивается разведка. Мы подсчитаем нужное количество свай и, если надо, приступим к бетонированию с предварительной забивкой свай под фундамент коксовых печей. Товарищу Гребенникову незачем было давать двух дней на размышление. Вопрос ясен.

Женя обдумывает слова инженера.

— А вы знаете, как забивать сваи?

Он удивлен.

— Какой инженер этого не знает?!

— А сибирские условия вас не смущают? Вас не смущает, что через несколько дней могут ударить морозы? Вот почему товарищ Гребенников и дал два дня на обдумывание.

Женя уходит. Шарль стоит и смотрит, пока девушка не скрывается из виду. Следы от ее ног отчетливо выделяются на грунте.

«Да, здесь катастрофа, — думал Журба. — Суслов как парторг ничего не стоит. Люди не объединены. Это не колектив, а сборище индивидуумов. Лебеди, щуки, раки. Коммунисты оторваны от производства. Агитаторы работают слабо. Придется снимать Суслова. Пусть поучится в доменном, где работа налажена и где крепкая партийная организация, этим поможем Суслову расти. Кого только послать сюда?»

Он перебирал в уме коммунистов и решил, что наиболее подходящим парторгом будет Петр Старцев, к которому питал симпатию со времени строительства железной дороги и который хорошо работал на строительстве экспериментальной домны.

— Ты, я вижу, без охоты ходишь в десятниках, — сказал он Старцеву. — Я понимаю, тебе хотелось бы ставить рекорды и зажигать звезду. Но пойми, Петр Андреевич, что на стройке партийцев не так много. Тебя недавно приняли в члены партии. Ты моряк, с людьми привык жить тесно, дружно, а коксовый завод тоже как бы корабль. Дело у нас — табак. Партийная работа на коксохиме запущена. Суслов оказался плохим организатором. С людьми мало занимались. Не снимаю вины с себя, но сейчас нам не покаяния нужны, а работа. Люди там есть. Хорошие люди. Познакомишься, увидишь. В работе я помогу тебе. Поможет Женя Столярова — она там по комсомолу. Думаю, если приналяжем вместе, сдвинем судно с отмели.

Старцев стоял, широко расставив ноги, и смотрел в сторону. Казалось, он, занятый своими мыслями, ничего не слышал, но когда Николай кончил, Старцев повернулся к нему лицом: взгляд его слегка косящих глаз был суров.

— Новое это для меня, товарищ Журба. Не работал на флоте я по партийной линии. Коксового дела не знаю. Не справлюсь, стыдно будет. Да и выберут ли?

— Каждый начинает с того, чего прежде не делал. Таков закон жизни.

— Постараемся. Хотя скажу прямо: больше порадовали б, если бы послали на котлован...

— Сегодня поставим на собрании. И — начинай!

Когда Старцев пришел на площадку, рабочие заканчивали строительство тепляков, в которых предстояли бетонные работы. Уже становилось холодно, морозы могли ударить со дня на день.

— Это, значит, вместо Суслова? — спросил кто-то.

— Вместо Суслова. Наш новый парторганизатор, — пояснил Ярослав Дух.

— Работа, говорят, не идет здесь. Так, что ли? — обратился Старцев к коллективу.

— Да как ей идти, ежели по-настоящему нет до нас никому дела! — вступил в беседу старый рабочий Борисяк. — Топчемся на одном месте, как та лошадь на конной молотилке.

— Новое для меня, товарищи, дело. Да, думаю, не святые горшки лепят. Научусь. И вы подсобите.

Он пошел знакомиться с производством, а рабочие говорили:

— Что ж, пусть поработает. Парень молодой. Краснофлотец. С Тихоокеанского. «Звездочет». Сам гореть будет, зажгутся и другие.

Дня через три Старцев знал уже многих людей коксохима. К прорабу, бывшему десятнику и «директору» Сухих, он относился с холодком, на французских консультантов опереться не мог — не верил. Но на коксохиме были свои ребята: высококвалифицированный печеклад Деревенко, прибывший из Донбасса, кандидат партии; толковый и азартный Ярослав Дух, коммунист; старик Ведерников, которого называли Приемышем за то, что когда-то его в переполненный и без того барак впустили к себе комсомольцы; девятнадцатилетний парень Микула, кандидат партии, присланный с Урала, и еще несколько квалифицированных рабочих.

«Люди найдутся, если поискать. Иначе быть не может. Вот только бы самому на новом производстве не плавать. Парторг должен и на производстве пример показать в работе, быть вроде инструктора».

Посоветовавшись с профессором Бунчужным, Гребенников решил забивать в грунт сваи и бетонировать площадку. Конечно, сезон был упущен, приходилось расплачиваться за собственные ошибки.

Точно вколотые, торчали на бревнах иглы инея. Таял иней с каждым днем позже, земля быстро твердела, стыла и под лопатой крошилась, точно жмых.

Гребенников с Шарлем Буше решили на месте определить количество свай для забивки.

Прораб Сухих, хотя и не имел технического образования, но многое знал по опыту. Привлекли и его.

— Ты, товарищ Сухих, верно, не впервые строишь коксовый цех? — спросил его Старцев.

Сухих посмотрел настороженно, не проверяет ли его новый парторг.

— А ты что думаешь?

— Думаю, строил. И опыт имеешь. И мог бы нам подсобить.

Сухих на эту приманку не клевал.

— А вот, скажи, по совести, — не отставал Старцев, — был ли в твоей практике случай, чтобы коксовые печи ставили на болоте?

Сухих призадумался.

— На болоте, конечно, не ставят, да разве у нас болото? Это мы для страха говорим! Место мягкое. Но, мне думается, большого горя в том, что под цехом мягкий грунт, нет. В Днепропетровске, помнится, ставили коксовый цех тоже на плохом грунте. И под фундамент заливали свинец.

— Неужто свинец? Не врешь?

Сухих обиделся.

— Раз не доверяете, зачем спрашивать!

— Ладно. Не лезь в бутылку! А сколько по-твоему вот на этот грунт надо поставить свай для наших печей?