Тайгастрой

Выехал Журба рано утром и часам к одиннадцати прибыл на место. Расспросив, где помещается райком партии, он рысью подъехал к деревянному домику, и, осадив коня, привязал его к коновязи, находившейся в нескольких шагах от крыльца.

«Хоть бы застать...»

Опасения оказались напрасными, секретарь райкома Чотыш был у себя. Узнав, что перед ним заместитель Гребенникова, Чотыш протянул руку и пригласил сесть.

Журба рассказал о положении группы, не сгущая красок, но и не скрывая ненормальностей.

— А где Гребенников?

— В длительной командировке. Он за границей.

— Создается впечатление, — продолжал Журба, — что мы кому-то наступили на мозоль, что мы — самозванцы, никем не признаны, никем не призваны. Нас толкают на самую отъявленную кустарщину.

Пока Журба говорил, лицо Чотыша сохраняло невозмутимое спокойствие.

— Вы наступили не на мозоль, а на горло. И не кому-то, а врагам советской власти. Но, знаете, есть закон марксистской диалектики, закон развития, закон неодолимости нового. Через него не перескочишь. Вы коммунист?

— Коммунист.

— Один в группе?

— Со мной начальник изыскательной партии Абаканов, тоже коммунист.

— Абаканов? Знаю. Он был здесь весной. Мне о вашей группе известно. Я говорил о вас по телефону с крайкомом. Пока, действительно, дело неясно. Можно предполагать, что строительство перенесут в район Томь-Усы. Так я понял из разговора со вторым секретарем, товарищем Арбузовым. Знаете его?

— Нет. Я знаю Черепанова, служил у него в полку.

— Очень хорошо. Так вот, товарищ Арбузов допускает, что строительство будет не здесь. И Грибов считает, что ставить завод здесь нецелесообразно.

— Странно... Грибов так близко к сердцу принял поначалу нашу работу, что непонятно, чем вызвано его к нам охлаждение.

— Не рекомендую нервничать, товарищ Журба. Строительство завода в малонаселенном районе, вдали от городов, от центральной железнодорожной магистрали — дело весьма серьезное. Споры о точках закономерны. Они должны быть. Но, конечно, нельзя позволить, чтобы споры парализовали изыскания. Споры спорами, а работа работой.

— Вот именно! — воскликнул Журба, радуясь, что встретил в таежной глуши человека, с которым можно и поговорить, и посоветоваться.

Неподвижность лица шорцев Журба по неопытности принимал за неподвижность, невозмутимость души. Чотыш опрокинул это неверное представление.

— Чем мы поможем вам?

Он взял листок бумаги и цветной, остро отточенный карандаш. Журба следил за каждым движением секретаря райкома и подумал, что так вот оттачивают карандаши люди организованной воли; огрызками карандашей пишут безалаберные люди.

— Мы подскажем колхозу, чтобы он выделил вам бригаду на заготовку леса. Это будет сделано. Получим разрешение на рубку. Предоставим в ваше распоряжение лошадей для трелевки. Выделим верховую лошадь в распоряжение начальника строительства. Как вы питаетесь? — спросил Чотыш, записав на листке то, о чем говорил.

Журба рассказал, что продукты на исходе.

— И это подскажем колхозу. Денег нет? Худо. Попросим открыть кредит, пока деньги поступят на имя Абаканова в местный банк. Думаю, что колхоз пойдет навстречу. Походатайствуем, чтобы вам отпустили мяса, муки, картофеля. За сколько времени вы рассчитываете произвести изыскания?

— Работа, вероятно, затянется до зимы.

— Где живет группа?

Журба ответил.

— Не пойдет! Скоро начнутся дожди, затем холода. Надо строить барак-контору.

С каждой минутой настроение у Журбы поднималось. «Хорошее слово порой нужнее реальной помощи».

— Газет, наверно, не видите по неделям?

— Если б по неделям...

— Постараюсь организовать специально для вашей группы несколько экземпляров.

Чотыш постучал толстым карандашом по графину. Из приемной вошла девушка.

— Отберите товарищу Журбе вторые экземпляры наших газет. И скажите товарищу Фелофееву, чтобы зашел ко мне.

— Сейчас?

— Позже. Что еще хотели сказать?

Было, конечно, еще много разных производственных и бытовых мелочей, но Журба не стал о них говорить.

— А вы сами откуда? — спросил Чотыш.

Журба рассказал.

— О, вы уже с биографией! — лицо Чотыша продолжало оставаться невозмутимым.

— Вам нелегко, видно, привыкать к нашим суровым условиям.

Журба ответил, что ему приходилось жить в различных условиях и жаловаться, хныкать он не привык.

— Давно с Украины?

— С двадцатого года.

— Я в гражданскую войну также воевал на Украине, был в Первой Конной. Красивый край! Люди красивые. А товарищ Гребенников тоже с Украины?

— С Украины. Он наш, украинский металлург. Старый член партии.

Получив пачку газет, Журба с легким сердцем покинул райком.

2

Несмотря на то, что филиал Гипромеза прислал в конце августа двух техников-геодезистов, двух буровых мастеров и одного техника-геолога, некоего Ипполита Аристарховича — скрипучего, неприятного чиновника,— изыскатели успели до холодов выполнить только облегченную съемку местности и сделать план в мелком масштабе. Оставляли желать лучшего геологические изыскания: данные о грунтовых водах, о грунтах, о просадочных породах были приблизительны, хотя площадку во многих местах уже истыкали буровые скважины, изрезали шурфы и канавы. Образцы грунтов исследовались в походной лаборатории, которую Абаканов организовал при конторе.

Новенькая, желтая, пахнущая скипидаром контора, одноэтажный приземистый барак, похожий на колхозную конюшню, кузница, конный двор — все это, возникшее за лето и осень на пустыре под горой Ястребиной, у закраины тайги, являлось жилой точкой, новым населенным пунктом, уже нанесенным на карту края.

Группа выросла с семи человек до двадцати одного. Загорелые, поздоровевшие изыскатели ранним утром выходили на заводскую площадку, которая занимала более двадцати квадратных километров, и начинали свой день.

Яша и Пашка работали с Абакановым. Пока Пашка бегал с рейкой, Яша, сидя на ящике от теодолита, записывал под диктовку цифры, а потом он бегал с рейкой, а на ящик садился Пашка, так они менялись до вечера.

Однажды Абаканов среди работы остановил Яшу и Пашку и показал рукой на участок.

— Ребята, здесь, где вы сейчас стоите, на этом пустыре, может, через два года сталь польется, жидкая, как сотовый мед. Поняли? А вот там, — он указал вдаль, на знакомые Яше и Пашке места, — большевики построят самый красивый в Сибири город. Поклонитесь этому месту. Социалистический город поставит здесь трудовой народ! — и сам поклонился.