Тайгастрой
Шрифт:
— Как все это ново для меня... — сказала она, показывая вокруг. — Я совсем не знаю заводской жизни... Как это интересно... и как трудно все это знать...
— Товарищ Шах — ваш муж? — спросила Таня, вспомнив, что Анна Петровна на вопрос ее не ответила.
— Муж.
— Хороший инженер, хотя и молодой. И человек хороший...
— Приятно слышать, — ответила Анна Петровна, всегда радовавшаяся, когда Митю или его участок хвалили в газете или на собраниях.
— Ну вот и мой кабинет! — шутя сказала Таня, заходя с Анной Петровной в крохотную конторку, пристроенную временно возле какой-то будки.
С наступлением холодов
Фрося бойко читала букварь Мучника: «На заводах машины. Мы у машин. Хороши наши машины».
С этой группой занималась Анна Петровна. Девушки доменного цеха посменно собирались в школу, и пока рабочие читали в сторонке газеты, ликбезники занимались за длинным столом, придвинутым к окнам.
Борис Волощук приходил в красный уголок, садился за соседний стол с газетой или журналом, поглядывал на девушек и слушал, как они занимались.
Он думал, что грамотность приходила к ним по мере того, как букварь-«мученик» превращался в Мучника и все меньше и меньше обтирали девушки пот со своих лиц. Занятия начинались в шесть часов вечера и заканчивались в восемь пятнадцать. Волощук знал, что к концу занятий в красный уголок обязательно придет Ванюшков. На работе Ванюшков, желая быть справедливым, покрикивал на всех одинаково. Если бывало Фрося не справлялась с подноской кирпича, Ванюшков кричал:
— Сорвать график хочешь? И не думай этого, Фроська! Не выйдет!
А вечером он заходил за ней, смотрел, как девушки стучали по доске мелом, читали, водили пальцами по географической карте, показывая республики и города.
Фигура Волощука, однако, портила ему настроение. Он старался сесть так, чтобы не видеть инженера. После занятий Фрося складывала ученические тетради — она была старостой, надевала зеленоватый, мягко выделанный кожушок, повязывала голову красным шарфом. Борис следил за каждым ее движением, Ванюшков подходил к столу, помогал собирать чернильницы, ручки. Потом уходили.
Борис откладывал в сторону журнал и тоже вскоре уходил домой.
В конце тридцать первого года школа готовила выпуск. Анна Петровна отобрала лучших для рапорта на конференции. Попала в это число и Фрося.
— Выйдешь, товарищ Оксамитная, на сцену, прочтешь, — сказала Анна Петровна.
— Ой, не прочту... — заранее терялась девушка. — Ой, освободите... Стесняюсь я... Пусть другие...
Но ее не освободили. Девушка получила рапортичку и учила наизусть, чтоб лучше прочесть перед народом. Рапортичка замусолилась: носила ее Фрося с собой даже на работу. В перерыве на обед вынет и шепчет, чтоб другие не видели.
— А наша Фрося шепчет, шепчет... — посмеивались товарки.
— Выступаешь? — спросил Волощук.
— Ой, растеряюсь я... Попросите хоть вы учительницу, чтоб освободили...
— Не растеряешься! Да и чего теряться? Свои! А училась ты получше других. Кто-кто, а я знаю...
— Ох, если б я так могла, как вы... И откуда у вас берется, когда говорите? Сильно по-русски говорите...
Кажется, Фрося впервые на самой себе почувствовала власть человеческого слова.
— Выступишь и скажешь, что приготовила. Теряться не надо. Меня в детдоме приучили выступать. Сначала так же вот, как ты, волновался. А как вышел на сцену, волнение и прошло.
Голова ясная-ясная... Так и с тобой будет. Выступать потом будешь часто. Охотно будешь выступать.Настал день конференции. Завком приготовил премии, украсил клуб. Фросе с утра было не по себе, а к вечеру и вовсе ноги не держали. В заводском клубе собрались рабочие, жены, работницы. Фрося с товарками забралась в сторонку. Пришла Анна Петровна с Митей Шахом, едва отыскала девушку.
— Ну как, товарищ Оксамитная?
— Ой, не выдержу... Спросите еще разок...
Они уходили подальше от людей, и девушка чужим голосом читала рапорт, беспрерывно перебирая пальцами носовой платок.
— Хорошо! Так и читай. Не бойся. Сойдет хорошо, — успокаивала Анна Петровна. У нее был мягкий подход к людям, и это чувствовали ученики.
Усадили девушек в первом ряду, ближе к сцене. Как прошло время, Фрося не помнила. Поднялся занавес. Говорили от цехкома, выступила Женя Столярова, поздравил выпускников заведующий школой. А потом стали вызывать учащихся для рапорта. Девушки поднимались с мест и по коротенькой лесенке взбирались на сцену.
— Оксамитная Ефросинья!
И показалось Фросе, что не ее имя Ефросинья и что не ей итти туда, под людские глаза. Да подружки подтолкнули. Земля ушла из-под ног, расплылось все перед глазами. И не помнила, как очутилась на сцене. Остановилась Фрося, где пришлось. Подняла глаза. Как бы сквозь сон увидела учительницу — та улыбалась хорошей, ободряющей улыбкой. Фрося увидела стол под красным сукном, и белую лампочку над головой, и какие-то куски крашеного холста, а в зале, как за рекой, на том берегу, головы... Одни головы... Чужой голос сам заговорил, а что — не слышала Фрося. Только в конце показалось, будто не все сказала, что написано в рапорте.
Фрося остановилась.
— Я сейчас!.. — вырвалось у девушки; пальцы ее вытащили знакомую записочку, только строчки теперь слились вместе и не прочесть их было. Тогда Фрося подняла голову и, не думая больше о рапортичке, сказала от себя: — Плохо я говорю, товарищи... Только была совсем не такая, как приехала из деревни. Много узнала я на строительстве. Довольна я, что людей умных послушала, что решилась выехать. В школе тоже много узнала, чего не знала прежде. Очень хорошо здесь, люди приветливые, занимаются с нами, учат нас. И мы скоро будем иметь хорошую специальность. И за все благодарю наше строительство и товарища Сталина!
В зале дружно захлопали, а Фрося не знала, куда спрятаться от смущения...
Ванюшков и Борис Волощук смотрели на девушку из разных углов зала, взволнованные, как если б сейчас сами экзаменовались перед народом. А прямо против сцены сидел Яша Яковкин и покручивал черные колючие усики. «Вот девушка... — думал он. — Зацепила и не отпускает... А сколько повидал лучших! Только ничего больше не остается, как смотреть на нее издали...»
«Какая она...» — думал Волощук и, не обращая ни на кого внимания, шел вперед, чтобы вблизи посмотреть на девушку.
«Молодец Фроська! — думал Ванюшков. — Подруга что надо!»
Он подошел к ней и сказал:
— Пойдем, что ли?
Фрося ждала похвал, но Ванюшков ничего не сказал не потому, что решил ничего не говорить, а потому, что не пришло это в голову.
— Ну как? — спросил Митя Шах Бориса слегка насмешливым голосом.
Борис насупился.
На следующий день Борис Волощук встретил Фросю, когда она шла в комсомольский комитет. Была девушка нарядная, гордая и почему-то не ответила на его приветствие.