Тайгастрой

— Здравствуй, Фрося! — еще раз сказал он.

— Здравствуйте.

— Чего загордилась? Слышал вчера тебя. Хорошо выступила. Очень хорошо. От души. Всем понравилось. Я глаз оторвать не мог.

— Смеетесь вы! — вспыхнула Фрося, и к глазам ее набежали слезы. Она сделала резкое движение, обошла стоявшего на тротуаре Бориса и побежала.

Стоял такой мороз, что шаги ее за три квартала были слышны. Снег будто колотый сахар, синие огоньки так и переливались. Борис посмотрел Фросе вслед и вдруг решительно пошел вперед.

Он догнал ее возле здания комитета комсомола.

— Что с тобой? Родная моя...

Борис впервые так ее назвал.

Румянец залил ей щеки.

— Фрося... Хорошая... голубка... Что с тобой?

Ее тронул голос Бориса, особенный такой голос, который говорил больше, чем слова.

Он взял ее за руку, — и это тоже впервые за все встречи.

— Какая ты обидчивая... подозрительная... самолюбивая... Да разве я посмел бы обидеть тебя?

Он укоризненно посмотрел на Фросю. Она задержала глаза на его лице, потревоженная, очень хорошая собой, остроглазая, живая такая, и сказала:

— Если вы только посмеетесь надо мной, никогда не прощу этого! До гроба не прощу! Слышите?

И тогда он также впервые за все встречи подумал об ответственности своей перед девушкой, ответственности за ее жизнь. «Не толкает ли меня к ней боль, отчаяние, разрыв с Надей? Не обманываю ли я самого себя?»

Несколько минут они постояли молча.

— Иду к Жене Столяровой, — сказала Фрося. — А вы чего запечалились вдруг? Может, обидела?

— Вступаешь в комсомол? — спросил вместо ответа.

— Вступила вчера, после рапорта в клубе.

Они пошли вместе — так случилось. Фрося стала рассказывать о своем вступлении, а он смотрел на выбившуюся из-под шарфа медно-красную прядь волос, на розовую, горячую ее щеку.

— Встретила меня еще давно Женя, спрашивает: хочу ли в комсомол? Очень хочу, говорю. И правда, жадная к жизни я. Хожу, присматриваюсь, не пропустила, кажется, ни одного собрания. Где вы только ни выступали, я всегда приходила.

Борис взял ее за руки и пожал пальцы.

— Зашла в ячейку. Сидят наши ребята, и незнакомые, и девушки. Поговорили со мной, дали анкету. Пишу я хорошо. Заполнила. Только — социальное положение — спрашиваю, что это такое? Незамужняя я... Ну, и застыдилась... Ребята посмеялись. Растолковали. Потом на собрании рассказала о себе, биографию. И вот — комсомолка я!

Фрося открыто повернулась к нему лицом. Он видел ее умные, светлокарие глаза, уже знающие какие-то тайны, крепкие молодые губы со складочками, как на долях мандарина.

— Ах, Фрося, Фрося...

Он вздохнул и пошел, оставив ее одну, смущенную.

Борис шел и думал, что «сердечные раны» его, кажется, зарубцевались. С болью он исторгнул из сердца Надежду. Но близка ли ему настолько Фрося, чтобы заполнить сердце до краев? Переполнить его? Он хотел любить глубоко, по-настоящему, хотел, чтобы в этом чувстве было все то возвышающее, трепетное, ведущее через преграды, без чего человек не может считать, что он любит.

Вызывала ли сейчас у него это Фрося, — он не знал. Но ни с кем на площадке ему не было так хорошо, как с Фросей, ни к кому его не влекло. Значит, надо дать времени созреть чувству. Тогда все станет ясным и не понадобится допрашивать себя.

Время...

И он решил предоставить все времени.

6

После победы Ванюшкова на строительстве комсомольского каупера в жизни бригадира случилось много нового. Слава лучшего бригадира побежала далеко вперед, вышла за проходные ворота в соцгород и даже дальше: о его работе писали в краевой газете, имя его помянул однажды председатель ВСНХ Орджоникидзе.

В новогодние каникулы Ванюшкова пригласили в трудшколу на встречу со школьниками. Ребятам хотелось поговорить с первым «звездочетом», познакомиться. Встреча назначалась на выходной день.

Ванюшков вынул из платяного шкафа новый костюм, почистился, побрился. Его встретил директор школы. Едва Ванюшков вошел в зал, как ребята организованно, в один голос, выкрикнули:

— Привет герою труда товарищу Ванюшкову!

Голоса слились: приветствие прозвучало звонко, неожиданно. Ванюшков смутился.

Его повели на сцену.

Когда он сел, девочка лет четырнадцати подала от имени пионеров большой букет цветов, перевязанный лентой. Ванюшков держал их, точно грудного ребенка. Потом подошел к краю сцены, посмотрел на свои новые ботинки, посмотрел в зал и громко, как привык докладывать в армии, рассказал, откуда приехал на строительство, как их встретили и как решили они в своей бригаде хорошо поработать, чтобы помочь строительству выполнить ответственное задание.

— Мне кажется, ребята, что для человека нет трудной работы, все ему под силу. Конечно, ко всякому делу нужно приложить личную смекалку, — так учили нас в Красной Армии.

Он рассказал о том, как после первого успеха они сорвались и как потом трудно было восстановить о себе хорошую молву.

— Закружилась у нас голова, думали, что раз пришла победа, то больше делать нечего. А вышло так, что нас сразу обогнали другие, более старательные товарищи. И нам было стыдно. Но потом поднялись, высоко поднялись, и все были довольны.

Ванюшков передал также о том, что с земляных работ его перевели на огнеупор и что на новой работе ребята скоро овладели техникой, и снова он, как бригадир, зажег Звезду Победы.

После выступления Ванюшкова школьники рассказали о себе, о своей учебе, о жизни в соцгородке; были среди них изобретатели, поэты, музыканты, танцоры.

Потом повели по классам и лабораториям. В биологической лаборатории он увидел много цветов; некоторые из них цвели (букет ему приготовили из этих цветов).

Он входил в светлые комнаты с чувством уважения ко всему, что здесь находилось. Паркетный пол лоснился, точно жиром смазанный, на стенах висели карты, таблицы, лозунги. Ему показали электрические приборы, чучела птиц, коробочки с разноцветными камнями; в химической лаборатории кто-то зажег ленту магния: стало ослепительно светло, как при электросварке.

— Молодцы вы мои! Вот как заботятся о вас наша коммунистическая партия, родной товарищ Сталин! Ваши отцы работают на строительстве самого большого в Сибири завода. Большое, очень большое дело они выполняют. А товарищ Сталин позаботился, чтобы дети рабочих и служащих могли учиться, могли стать культурными людьми, помочь отцам работать на комбинате. Мне кажется, вы крепко полюбите наш завод: отцы строили его как бы для вас!