Тайгастрой

— Не помешает ли дальность расстояния вашим научно-исследовательским работам? — спросил Гребенников. — Я имею в виду расстояние от Тайгастроя до Москвы.

— Не помешает ли? Я не знаю. Скажу прямо: работать дальше без домны мы не могли. Мы уткнулись головой в угол — и ни с места! Чуть что не получается, говорим: подвела старуха! А старуха часто и ни при чем!

— Я вас понимаю, Федор Федорович. Когда мне Серго сказал, что вы поедете к нам, я очень обрадовался. Для вас не секрет, что таежный комбинат наш должен стать одной из самых серьезных опорных точек: обороны отечества. Если вам удастся в производственных масштабах получить ванадистые чугуны, это значительно облегчит решение вопросов машиностроительной промышленности. Что же вас задержало с отъездом?

— Простудился. Заявили, что у меня плеврит... Потом требовалось оформить филиал института металлов на площадке Тайгастроя, согласовать некоторые вопросы строительства экспериментальной печи, финансовые дела. Одно цеплялось за другое. У нас ведь, надо признаться, не все еще работает на шарикоподшипниках.

— Ну, ничего. Наверстаем! У нас хорошие люди. И вас ждут. И здоровье в тайге поправится. Верьте мне.

— Я рад, что Григорий Константинович выбрал для моей работы именно вашу площадку.

— Я думаю, вы не откажетесь, Федор Федорович, и от общей консультации. В дореволюционное время да и после окончания промакадемии мне пришлось поработать на американских металлургических заводах. Бывал я на заводах в Англии, в Германии. Знаю иностранных специалистов. Скажу откровенно: во мне живет предубеждение против иностранцев, хотя заводы у них в общем удовлетворительные. На своей площадке я хотел бы обойтись без иностранцев.

— Как у вас обстоит дело с кадрами?

— Квалифицированных рабочих получили немного с Украины, немного с Урала. Рабочих низшей и средней квалификации готовим сами. Конечно, готовим пока только строителей. На днях к нам должна прибыть крупная партия инженеров из Днепропетровска.

Гребенников рассказал о трудностях, с которыми ему, как начальнику строительства, приходится встречаться.

— У меня нет опытного помощника, которому я мог бы довериться. Согласитесь, от начальника строительства такого комбината требуется слишком много. Всякая мелочь тем или иным путем доходит до меня. Водопроводные работы, путейские, строительство основных и подсобных цехов, разработка карьеров, поиски новых месторождений строительного и эксплоатационного сырья, общие и частные вопросы проектирования, изучение самых разнообразных каталогов, механизация строительных работ, завоз своего и импортного оборудования, размещение заказов — все это должно пройти через мои руки. Порой голова кругом идет!

— Очень хорошо, что у вас такая разносторонняя подготовка.

— Мне, должен признаться, — сказал Гребенников, — не везло с техническими директорами, на которых, собственно говоря, должна была лечь эта тяжесть. Один заболел, и я отправил его на долгосрочное лечение, другой стал сомневаться, возможно ли вообще построить в нашей стране такой комбинат, как Тайгастрой. А мне сомневающиеся помощники не нужны!

— Конечно, между начальником строительства и его техническим директором должно быть творческое содружество. Но найти технического директора для такого строительства, как ваше, действительно нелегко!

Поезд подходил к реке, улегшейся в глубоком скалистом ложе; солнце расцвечивало кристаллы каменистого ложа, и от них отблескивал ослепительный свет, как от зеркала.

— Вы ко мне и в качестве технического директора? — спросил Гребенников.

— Я просил товарища Орджоникидзе уволить от этой обязанности. У технического директора столько хлопот! А Григорий Константинович в ответ: «При товарище Гребенникове вам не будет тяжело». Пришлось сдаться...

Наступила небольшая пауза.

— Я слышал, вы одно время работали в Донбассе? — спросил Бунчужный.

— Работал.

— Родные места...

— Знаю... Вы ведь наш потомственный доменщик. Из династии доменщиков... Знаю все... И вообще... я вас очень хорошо знаю, хотя мы знакомы не были.

Гребенников хотел было рассказать о встрече с его сыном Лешей в Одессе и обо всем, что связывало их в те давние беспокойные годы, но удержался. «Разволнуется... Зачем?»

— Да... Вот я ехал сейчас к вам, дорога дальняя, хорошо лежать и мечтать. Вспомнилось многое... Господи, какая у нас, у каждого из нас, людей, проживших полсотни лет, пестрая жизнь... Вспомнил свое отрочество. Вспоминал завод Джона Юза. Избрал себе этот английский конквистадор лакомый кусок! В верховьях реки Кальмиус и уголь, и железная руда, и огнеупорная глина, и известняк. Первый металлургический завод на юге России. Но даже по тому времени завод этот был на отсталой технической базе. Отдувалась рабочая спина.

— Рабочая спина... — повторил Гребенников. — И как не процветать Юзам и им подобным! У русских помещиков можно было по дешевке купить и земельку, в недрах которой находилось несметное богатство, и получить за взятку разрешение у царского правительства построить завод.

— А какое варварское отношение к рабочим! Трудно сейчас поверить, что люди могли перенести. Вот я вам расскажу о себе. Десятилетним мальчишкой я уже носился по заводу. Был я мал ростом и все казался ребенком. В ночные смены, помню, рабочие укладывали меня спать в ящик с теплым песком, возле печи. Тогда я не понимал, зачем им это. А позже понял: полуголодным каталям, горновым, чугунщикам после двенадцатичасовой работы в пекле хотелось человеческой ласки. Я спал, а они следили, чтобы я не проспал плавки, будили во-время... До чего крепка у людей память... Вот сорок с лишним лет прошло... а будто вчера...

— Преподлое время, что говорить!

— Я работал в экспресс-лаборатории мистера Ченслера.

— Жестокий человек?

— Этого не могу сказать. Строг, да. Очень хорошо помню свои ночные работы. Под потолком горит яркая керосиновая лампа. В тишине сухо поскрипывает пирометр «Роберт-Остен», остренько так, как если б ножичком что-то соскабливали. Тикают стенные часы. Пока принесут пробу на анализы, вытащишь книжку, читаешь. По лаборатории кто-то ходит. А это Мурка... крыса... Мы приучили ее: сидит и ест кусочек сыра, счищая передними розовыми лапками крупинки с усов... Но как войдет мистер Ченслер — не услышишь...

— Спишь?

— Скажешь по-английски: «Я не спал, мистер Ченслер!»

Посмотрит в глаза, как бы проверяя.

— Читал?

— Читал.

— Фарадей? Зачем Фарадей? Что тебе Фарадей?

— А я читал биографию Фарадея. Очень полюбилась мне эта книжица про переплетчика Фарадея: как он стал знаменитым ученым. Читал ее, знаете, раз пять, а за чтение платил по две копейки коробейнику Митричу. Он у нас просветителем был, разносил по «балаганам» Юзовки книжки в коробе. На современном языке — избач! Надо все-таки, чтобы наши юнцы знали, как трудно было тогда достать книжку. Две копейки за прочтение — это ведь деньги. За две копейки можно было купить хлеба и селедку на обед. Ведь платили, подлецы, по десять, по двенадцать копеек за десятичасовой рабочий день!

Бунчужный глянул в окно.

— От мистера Ченслера я получил однажды химию: заинтересовался, видите ли, англичанин мальчиком, у которого была такая жажда знать, понимать то, что творилось в лаборатории. Конечно, в глубине души англичанин хотел посмеяться над маленьким дикарем: дам, думал он, книжку ученую, пусть поплавает в формулах! Это была первая научная книга в моих руках. Популярный учебник Роско на английском языке. Мы, подростки, свободно болтали по-английски. И вот началась моя наука... Попробуйте изучить химию без преподавателя, без руководителя, когда вам десять-двенадцать лет! И изучали!