Тайна гибели линкора «Новороссийск»

К борту подошел катер штаба флота (черного цвета), оттуда спросили, нет ли на судне спасенных офицеров из штаба. Я спрыгнул в катер, за мной еще несколько человек. Нас доставили на госпитальный причал. Мы помогли выгрузить офицера в очень тяжелом состоянии. Трудно было кого-то узнать: все в мазуте, грязные, мокрые… На берегу стояло множество машин «скорой помощи», сновали десятки людей в белых халатах. Ко мне подошла женщина-медик, спросила, не нужна ли мне помощь. Я ответил «нет» и спросил, куда идти. Она показала в глубь аллеи. Я сделал несколько шагов и потерял сознание. Очнулся в госпитале, в ванне с горячей водой, где меня отмывали от мазута. Спросил у санитарок свою робу – принесли. Достал из кармана служебную книжку, комсомольский билет, немного денег… Мне сказали, что все это будет храниться у замначальника госпиталя, однако документы свои я так и не получил…

На правой голени у меня оказалась большая ссадина. Думаю, что это след моего же каблука, когда я освобождался под водой от вцепившейся в ногу руки. Меня уложили в палате. Но спать я не мог. Едва закрывал глаза, как начинало казаться, что кровать опрокидывается, я вскакивал на ноги. И так всю ночь. Мои соседи тоже вскрикивали… На другой день мне сделали успокоительные уколы, я стал спать. Вскоре вернулся в Учебный отряд. 18 ноября меня уволили в запас, так как служил я по последнему году. Со мной провели беседу о том, чтобы обо всем, что случилось, что видел и слышал, не распространялся. Я до сего дня держал свое слово и пишу обо всем впервые. Счастлив, что дожил до этого дня.

Старший лейтенант В.Н. Замуриев, командир 4-й башни главного калибра:

– Всех спасенных моряков, кто не нуждался в медицинской помощи, переправили в казармы Учебного отряда подплава. В кубриках установили двухъярусные койки, получили матрасы, свежее белье. Интендантская служба во главе с майором Бухтияровым быстро организовала переобмундирование экипажа. Прием пищи наладили в одну – первую – смену. На обед и ужин, по рекомендации медиков, выдавали спирт для успокоения нервной системы.

Здесь же демонстрировали для команды и фильмы. Однажды смотрели «Кортик», а там есть эпизод гибели линкора «Императрица Мария», который подорвался на нашей же 12-й бочке. Фильм растревожил всех заново. Шестерых отправили на носилках в медпункт.

Надо было прерывать сеанс, но матросы кричали: «“Кортик”! “Кортик”!..» Картину крутили четыре раза. И только после беседы врача-подполковника матросы согласились отправить злополучный фильм на кинобазу.

Вскоре нам сообщили, что к «новороссийцам» едет председатель Правительственной комиссии В.А. Малышев. Быстро навели порядок. Я встретил высокого гостя с докладом на лестничной площадке. Вячеслав Александрович предупредил меня знаком: «Команду “смирно” не подавать». Собрали людей на беседу. Длилась около двух часов. Малышев сказал, что действия «новороссийцев» можно поставить в ряд с подвигом моряков «Варяга», поблагодарил всех за мужество и стойкость.

Кто-то его спросил, будет ли восстановлен «Новороссийск». Зампредсовмина ответил, что если линкор восстановить не удастся, то его именем назовут один из строящихся крупных военных кораблей…

К этим строчкам добавить нечего. Замечу лишь, что, как ни было велико душевное и физическое потрясение, пережитое моими собеседниками, никто из них, моряков-«новороссийцев», не проклял море, опасную флотскую службу, никто не поспешил списаться на берег. Напротив, они еще прочнее связали свою жизнь с морем, многие офицеры линкора «Новороссийск» стали впоследствии известными командирами, адмиралами.

Бывший дежурный по низам в ту трагическую ночь, командир 6-й батареи Карл Иванович Жилин спустя годы командовал крейсерами «Михаил Кутузов» и «Адмирал Ушаков». Флотскую службу закончил в звании контр-адмирала.

Старпом Григорий Аркадьевич Хуршудов, уйдя в запас, долго еще продолжал морячить капитаном большого промыслового судна.

Главный боцман линкора Федор Самойлович Степаненко тоже стал капитаном – учебного судна в морской школе ДОСААФ.

Много писали наши газеты о командире одного из первых советских вертолетоносцев «Ленинград» капитане 1-го ранга Юрии Гарамове. Он тоже прошел школу линкора «Новороссийск», будучи на нем командиром зенитной батареи. «Новороссийск» дал целую плеяду замечательных офицеров и адмиралов. Можно было бы называть имя за именем и каждое сопрягать с громкими титулами, званиями. Но это отдельный рассказ.

«Мачта шла по звездам…»

Эту песню матросы «Новороссийска» сложили на мотив «Варяга»:

Объят тишиной черноморский простор,И плещутся волны игриво.И вдруг содрогнулся внезапно линкорОт грохота вражьего взрыва.От сна пробудил этот взрыв сразу всех,Сыграл «Боевую» дежурный.И стал заливать за отсеком отсекПоток беспрерывный и бурный…Сыграл «Боевую» дежурный…

В ту ночь дежурным по кораблю стоял старший штурман линкора (командир БЧ-1) капитан 3-го ранга Михаил Романович Никитенко.

Дежурный по кораблю – должность особая. В отсутствии командира он всевластный хозяин линкора. Ему подчиняются все вахты, наряды, караул… Он – недреманная сторожевая часть мозга корабля. В случае внезапной атаки или беды он отдает самые первые приказы и распоряжения. Его показания для следствия имеют особое юридическое значение. Ныне (к 1988 году. – Н.Ч.) никого из командиров «Новороссийска», никого из корабельной «головки» – старпома, помощника, инженера-механика – в живых (кроме замполита) не осталось. В этом есть печальная закономерность: командир последним сходит с корабля и чаще всего первым уходит из жизни.

Забегая вперед, скажу: «новороссийцам» повезло, что в ночь на 29 октября дежурство по кораблю нес именно такой офицер, как Никитенко. Тут в черном пасьянсе судьбы «Новороссийску» выпала удачная карта. Жизнь Михаила Романовича Никитенко интересна сама по себе, безотносительно к линкору, ибо биография этого человека – весьма точный, хотя и нелицеприятный документ нашей эпохи. Джек Лондон непременно бы сделал его героем одного из своих рассказов. И если бы «Любовь к жизни» была им уже написана, он вполне бы мог его назвать – «История выжившего человека».

Он родился в 1922 году в семье крестьянина-середняка из села Борки, что под Полтавой. Был конь, и была корова. В 29-м отца вызвали в сельсовет и «рукояткой нагана» заставили вступить в колхоз. Свел Роман Никитенко на общий двор и коня, и корову. Коня было особенно жалко – бывший хозяин приходил по ночам подкармливать. А потом на сердце накипело – поругался с председателем и уехал от греха подальше в Белоруссию. Устроился конюхом в бобруйский Осоавиахим, присылал семье кое-какие деньги, изредка привозил хлеб. К тому времени (1933 год) разразился на Украине моровой голод. Рвали на реке траву-рогозу и ели. Кукурузные кочерыжки считались лакомством. Мать стряпала блинчики из сушеных липовых листьев. Соседи однажды проснулись поутру, а полсемьи так и не встали – мертвые.

– А мы выжили. Ходили в колхоз полоть буряки, за это давали баланду. Однажды пошли с матерью на дальнее поле. Я опустился на землю: «Мама, я полежу немного». Она уж думала, что я не встану. Взяла буравчик, прокрутила дырку в колхозной каморе, набрала конопли. Сварила отвар, и я пил. Донес бы кто – нас обоих за можай загнали бы. Но доносить было некому – все вокруг повымирали… Нас спас отец: приехал и увез в Бобруйск. В восьмом классе я, начитавшись Коцюбинского, стал писать свой роман – о голоде. Рукопись не сохранилась. В 36-м мы вернулись в родное село. Там я и закончил десятилетку. Как раз приехал дальний родственник – курсант Ленинградского военно-морского училища имени Фрунзе. Мне форма его очень понравилась. Решил тоже идти в моряки. Написал заявление, приехал в Ленинград: поздно, прием закончен. Может быть, и приняли бы, но сельсовет не дал мне характеристику, так как дед мой по матери был раскулачен. А какой он мироед – шестеро детей, белый хлеб по праздникам? Выселили из дома. Отец опять помог: вытряс из сельсовета бумажку, и я отправился в Баку, в Каспийское военно-морское училище.