Тайна Моря

И снова меня порадовало обращение во множественном числе. Впрочем, на сей раз подействовало это не на сердце, а на голову: такое объединение с мисс Анитой дарило как удовольствие, так и надежду.

Мне определенно вскружило голову.

Добравшись до Крудена, мы подняли в гостинице переполох; все забегали, спеша скорее обсушить дам. Мы не объясняли в подробностях, как промокли, только дали понять, что их застал прилив. Раскрывать детали я не спешил. Я и так ясно видел, что, хотя пожилую даму распирало от благодарностей мне, молодая не только хранит молчание, но и время от времени одергивает спутницу предостерегающим взглядом. Незачем и говорить, что я предпочел дать всему идти своим чередом; к тому же мой общий с новой знакомой секрет доставлял слишком большое удовольствие, чтобы его раскрывать, подвергать угрозе такое блаженство. Их отвели в спальни переодеваться, а я попросил подать мне в номер ужин на троих. Не теряя времени, я переоделся и дожидался прибытия гостий. Пока накрывали стол, я разузнал, что дамы прибыли в гостиницу рано утром на двуколке и правила ею юная леди. Они ни о чем не просили, только поставить лошадь в стойло и заботиться о ней хорошенько.

Вскоре появились и дамы. Миссис Джек рассыпалась в благодарностях. Я старательно отнекивался: хотя меня и тронула ее искренность, мне стало неловко, словно меня хвалили незаслуженно. Помощь, которую я им смог оказать, хоть и была важной для них, самому мне далась без труда, и что-то сверх простого «спасибо» казалось излишним. В конце концов, я всего-навсего промок ради двух дам, угодивших в неприятное положение. Я был хорошим пловцом и на протяжении всего происшествия не подвергался настоящей опасности, хотя, разумеется, застигни нас шторм, дела пошли бы совсем по-другому. Тут я содрогнулся, когда мое воображение услужливо представило картину двух беспомощных женщин на угрюмых скалах посреди бушующего моря — во время того самого прилива, что принес смерть несчастному Лохлейну Маклауду. Словно в ответ на мои страхи по дому с ужасающей силой пронесся порыв ветра. Он сотряс окна и двери, а в небе раздался смутный и рокочущий грохот, что, пожалуй, даже лучше передает разгул природных стихий, чем конкретное выражение их свирепости. Заново осознав близость шторма, я понял и обоснованность, и искренность благодарности дам; а заодно понял, какая трагедия могла бы разыграться, если бы в тот час никто не спускался по тропинке с Уиннифолда.

В себя меня привел озабоченный возглас миссис Джек:

— Смотрите, как он побледнел. Надеюсь, он не пострадал.

Я машинально ответил:

— Пострадал! Да я никогда в жизни не чувствовал себя лучше. — И тут же ощутил, как уходит бледность и как я краснею от удовольствия, услышав слова мисс Аниты:

— Ах! Я понимаю. Он не боялся за себя, но теперь понял, как страшно было нам.

Полное понимание со стороны этой красавицы, ее совершенное и беспромедлительное сочувствие, точность догадки о том, что творится у меня в голове, принесли невыразимую радость.

Когда я сказал миссис Джек, что взял на себя смелость залучить их к себе в гости и надеялся, что они удостоят меня честью отужинать с ними, я заметил, что она, как и раньше, вопросительно взглянула на свою спутницу. Лица молодой дамы, отвернувшейся от меня, я не видел, но ее одобрение было невозможно ни с чем спутать; она с радостью согласилась. Тогда я выразил надежду, что они позволят вызвать им экипаж и доставить их домой в любое время, чтобы они могли остаться здесь для восстановления сил, сколько пожелают. Я добавил, что, возможно, это пойдет на пользу мисс Аните. Миссис Джек чуть приподняла брови, и в ее голосе послышалось отчуждение, словно она не одобряла, что я назвал ее спутницу по имени.

— Мисс Анита! — сказала она и инстинктивно выпрямилась, как делают люди настороже.

Я почувствовал себя неловко, словно позволил себе лишнего. Молодая леди заметила мое затруднение и с улыбкой поспешила на помощь.

— О, миссис Джек, — произнесла она. — Я и забыла, что мы толком не представились, но, конечно, он слышал, как вы обращаетесь ко мне по имени. Наше знакомство прошло весьма поспешно, не правда ли? Нужно это немедленно исправить. — И добавила с кротким видом: — Дорогая миссис Джек, вы не могли бы представить мисс Аните мистера… — И она вопросительно посмотрела на меня.

— Арчибальда Хантера, — ответил я, и дуэнья представила нас официально. Затем мисс Анита ответила и на мой вопрос об экипаже:

— Благодарю за щедрое предложение, мистер Арчибальд Хантер… — Тут мне показалось, что она нарочно задержалась на моем имени. — …Но мы вернемся так же, как приехали. На суше шторм не так страшен, а поскольку дождя нет, в двуколке нам ничего не грозит; у нас хватает накидок. Фонари светят ярко, дорогу я знаю — запоминала по пути сюда. Верно я говорю? — добавила она, повернувшись к спутнице.

— Совершенно верно, дорогая моя! Делай, как тебе угодно.

На том мы и договорились.

Затем подали ужин — замечательные домашние блюда. Всякий раз, как ревел ветер, взвивалось пламя, и, когда шторм преждевременно принес с собой ночную тьму, номер приобрел приятный и уютный вид. После ужина мы расселись у огня и, полагаю, обрели душевное спокойствие. Я был как во сне. Сидеть так близко к прекрасной незнакомке, думать о романтическом начале нашей дружбы — удовольствие, которого не передать словами. Я не смел взглянуть на нее, но готов был подождать. Для себя я уже все решил твердо.

Через некоторое время мы замолчали. Миссис Джек задремала в кресле, а мы, молодые, инстинктивно объединились ввиду своего превосходства над сном и усталостью. Я сидел неподвижно: было в этой дружелюбной тишине что-то нежное, что совершенно меня очаровало. Тут не требовался и предостерегающий взгляд мисс Аниты, чтобы хранить молчание: что-то в ее лице, некое свойство, говорило красноречивее любых слов. Я задумался об этом, и тогда о себе заявила моя привычка погружаться в себя, уже вошедшая в натуру. В какой же мере это свойство было в ее лице, а в какой — существовало лишь в моем восприятии и разуме?

Из мыслей меня вырвал шепот:

— На миг мне показалось, что и вы сейчас уснете. Тс-с! — Она приложила палец к губам, потом на цыпочках прокралась к дивану, чтобы подложить мягкую подушку под голову миссис Джек, уже завалившуюся набок, на подлокотник. Потом снова села рядом со мной и, наклонившись, тихо произнесла: — Пока она спит, не были бы вы так добры проводить меня на берег? Я хочу поглядеть на волны. Они сейчас, должно быть, высокие; я отсюда слышу, как они ревут.

— Провожу с радостью, — сказал я. — Только оденьтесь теплее. Негоже рисковать простудой.

— Как скажете, о мудрец! Слушаю и повинуюсь, царь Соломон! Пусть моя одежда сохнет, пока я не вернусь, а сейчас, если можно, одолжите ваше пальто.

Я выбрал свое самое новое пальто, и мы отправились по дюнам к пляжу.

Люто задувал ветер. Он не утихал ни на минуту — куда там: порой налетали шквалы такой силы, что трудно было устоять на ногах. Тогда мы хватались друг за друга, и само уже осознание своей силы, позволявшей хоть сколько-то защищать ее от ярости шторма, усиливало мое чувство любви — я уже не мог скрывать его от себя. Что-то передалось и мисс Аните, какой-то тонкий намек, не знаю уж, как проявившийся, ведь я-то старался себя не выдавать. На блаженный миг — возможно, забывшись, — она прильнула ко мне, как слабые льнут к сильным в мгновение капитуляции, равно приятное как слабым, так и сильным, как женщине, так и мужчине. Но тут же резко отстранилась.

Это невозможно было истолковать превратно: движение было намеренным и осознанным, а его мотивом — ее женская загадка. Я плохо разбирался в женщинах, но тут ошибиться не мог. Сделав в мудрости своей мужчин и женщин разными, Провидение позаботилось и о том, чтобы в критические моменты каждый из нас пользовался своими сильными сторонами, дабы защищаться или наступать. Тогда, на пике нашей далекой от природы цивилизации, подает голос инстинкт. Мы уже утратили нужду в раннем предупреждении о появлении дичи, хищников или врагов, и наши инстинкты адаптировались к окружению. Многие поступки, что впоследствии кажутся плодом долгих размышлений, по рассмотрении оказываются лишь плодом мимолетного порыва, слепой покорности опыту наших пращуров, приобретенному на ошибках. Какому-то защитному или воинственному инстинкту, чье нынешнее проявление — лишь новая вариация его первобытной работы. На миг мужчина и женщина стали противниками. Женщина отстранилась — следовательно, в интересах мужчины наступать; и сразу же во мне заговорил мужчина, отринув многолетнюю застенчивость и сдержанность.