Тайна Моря

Передо мной словно раскрылась брешь, и я не преминул воспользоваться шансом. Она слушала, с виду не возмущенная моими словами и в целом довольная, что может собраться с мыслями перед ответом.

— Я знаю, что ты прекрасна; самая прекрасная и изящная девушка, что я видел. Я знаю, что ты смела, добра, нежна и заботлива. Я знаю, что ты умна, находчива и тактична. Я знаю, что ты хороший друг; что ты художница с душой поэта. Я знаю, что для меня ты одна-единственная во всем белом свете, что после встречи с тобой уже никто не займет твое место в моем сердце. Я знаю, что лучше умру в твоих объятьях, чем буду жить королем с любой королевой!

— Но ты видел меня всего дважды. Как ты можешь знать обо мне столько хорошего? Мне бы самой хотелось, чтобы все это было правдой! Я обычная девушка, и, должна сказать, мне приятно это слышать, будь то правда или нет. Но допустим, все это правда — как ты можешь это знать?

Надежда разгоралась все сильней. Я продолжал:

— Чтобы это знать, не требовалось и второй встречи. Сегодня — лишь повторение моей радости, подтверждение моего мнения, моей привязанности!

Отвечая, она, вопреки себе, улыбнулась:

— Ты лишаешь меня дара речи. Как ответить или возразить такому пылу. — Она мягко положила ладонь мне на руку и продолжила: — О, я понимаю, о чем ты, друг мой. Я принимаю все за чистую монету и, поверь, слушаю это с гордостью, хотя и считаю, что недостойна такой веры в мои добродетели. Но ты должен принять в расчет и кое-что еще. Справедливости ко мне ради, даже обязан.

Она замолчала, и у меня похолодело сердце.

— Что же? — спросил я. Я пытался говорить естественно, но сам слышал, как охрип у меня голос. Ответ прозвучал медленно и обратил меня всего в лед:

— Я не знаю тебя!

Жалость в ее глазах принесла толику утешения, но не больше: мужчине, чья душа плачет о любви, не нужна жалость. Любовь — великолепное самоотречение; сплошь порыв; сплошь радость, сплошь удовлетворение, в ней нет места сомнениям и предусмотрительности. Жалость же — сознательный акт разума, и в ней заключена уверенность в своем положении. Они соединяются не лучше, чем масло с водой.

Я был ошеломлен, но тут же собрался с мыслями. Я чувствовал, что сейчас как никогда обязан быть джентльменом. Мой долг, как и моя привилегия, — охранить эту женщину от непрошеных боли и унижений. А я хорошо понимал, что ей больно давать мне такой ответ, и боль эту причинил мой эгоистичный порыв. Ранее она уже меня предупреждала, но я презрел предупреждение. Теперь мой поступок поставил ее в неудобное положение, и это мне полагается смягчить удар, насколько возможно. Мне пришла смутная идея, что лучше всего было бы обнять Марджори и поцеловать. Будь мы оба старше, я бы, возможно, так и поступил, но моя любовь была другой. Моя страсть мешалась с уважением, и потому мне был открыт иной путь — признать ее пожелания и подчиниться им. Кроме того, в мыслях промелькнуло, что она может подумать, будто я неправильно понял ее поцелуй в порыве чувств — тогда, на скале.

И я сказал настолько тактично, насколько умел:

— Сейчас на это ответить невозможно. Остается только надеяться, что время будет мне другом. Но… — добавил я, и у меня перехватило дыхание, — но верь, верь, что я совершенно серьезен, что на кону вся моя жизнь; и что я буду ждать, и ждать преданно, со всевозможным терпением, покоряясь твоей воле. Мои чувства, мои пожелания и… и мой вопрос не изменятся до самой моей смерти!

Она не сказала ни слова, но на ее прекрасные глаза навернулись слезы и сбежали по покрасневшим щекам, когда она протянула мне руку. Марджори не возражала, когда я поднял ее руку к губам и поцеловал, вложив в поцелуй всю душу!

Мы машинально повернули и направились домой. Я был подавлен, но не сломлен. Вначале песок словно не желал отпускать мои ноги, но немного погодя, заметив, что спутница идет необычным для нее пружинистым шагом, я и сам сделался веселей. В гостиницу мы вернулись почти в том же настроении, в каком покинули ее.

Мы застали миссис Джек одетой, не считая ее накидки, и готовой к дороге. Она ушла с Марджори, чтобы завершить туалет, но вернулась раньше молодой спутницы.

Когда мы остались одни, она сказала мне после долгих экивоков, обиняков и прочей подготовки:

— О, мистер Хантер, Марджори говорит, что хочет поехать на велосипеде в Абердин из Бремора, куда мы собираемся в пятницу. Сама я поеду из Бремора в экипаже в Баллатер, а потом поездом, и прибуду раньше, хотя выеду позже. Но мне боязно, что молодая девушка отправится в такой путь совсем одна. Здесь у нас нет знакомых джентльменов, и было бы замечательно, если бы вы, оказавшись там поблизости, присмотрели за ней. Я знаю, что могу вам доверять: вы уже позаботились и о ней, и обо мне.

У меня екнуло сердце. Вот и неожиданный шанс. Время уже показало себя моим другом.

— Заверяю, — ответил я как можно спокойнее, — что буду рад услужить в любой мелочи. И это действительно сходится с моими планами, потому что я и сам надеялся в ближайшее время съездить в Бремор на велосипеде и могу подстроиться под вас. Но, разумеется, вы понимаете, я не могу поехать, если только этого не пожелает мисс Анита. Я не могу ей навязываться.

— О, не переживайте! — ответила она быстро — так быстро, что я понял: она уже поразмыслила над этим и довольна решением. — Марджори не будет возражать.

Тут как раз вошла молодая дама, и миссис Джек повернулась к ней:

— Дорогая, я просила мистера Хантера сопроводить тебя из Бремора, он говорит, это сходится с его планами и он будет рад, если ты его пригласишь.

Марджори ответила, улыбнувшись:

— О, раз вы уже попросили и он согласен, нет нужды просить и мне, но мне очень радостно это слышать!

Я поклонился. Когда миссис Джек вышла, Марджори повернулась ко мне и спросила:

— Когда ты собирался в Бремор?

— Собрался, когда миссис Джек сказала, что ты едешь, — смело ответил я.

— Ах! Я не это имела в виду, — ответила она, чуть покраснев, — а когда тебе надо там быть.

На что я ответил:

— Когда тебе будет удобно. Напишешь и дашь мне знать?

Она разгадала мою уловку, желание вступить с ней в переписку, и с улыбкой предостерегающе подняла палец.

Когда мы прогуливались по дороге, ожидая, пока подадут двуколку, она сказала:

— Сейчас ты можешь быть мне добрым другом, я знаю; ты и сам говорил, что я среди прочего — добрый друг. Так оно и есть, и между Бремором и Абердином мы тоже должны оставаться добрыми друзьями. Не больше! Что бы ни случилось позже, к добру или к худу, случится уже позже.

— Согласен! — сказал я с тайной радостью. Мы встретили миссис Джек, и перед отъездом Марджори произнесла:

— Миссис Джек, я тоже просила мистера Хантера поехать со мной из Бремора. Я решила, ему будет приятно, если попросим мы обе, раз уж он такой застенчивый и неспонтанный!

С улыбкой она попрощалась и взмахнула кнутом.

Глава XII. Шифр

Я сразу вернулся в номер и взялся за двухбуквенный шифр. Теперь я как никогда верил, что разгадка тайнописи — первый шаг к осуществлению моих мечтаний о Марджори. А потому было бы странно, если бы первым делом я не испытал предложенный ею метод — сокращение бэконовского шифра до самых малых элементов.