Тайна Моря

Мы перешептывались на ходу, все еще сторожко держась в тени деревьев. Перед самым последним Марджори поцеловала меня, по своему почину, и я машинально крепко стиснул ее, а она прильнула к моей груди, как будто там и было ее место. После взаимного прощания и тихого благословения она растворилась в тени. Я видел, как она скрылась за дверью.

В Круден я вернулся в вихре мыслей и эмоций. Первым среди них была любовь — со всей той невыразимой радостью, что сопровождает любовь взаимную.

Теперь я чувствовал себя в полном праве называть Марджори своей. Словно опасности, надежды и симпатия выковали узы прочнее тех, что соединили нас в церкви Карлайла.

Глава XXIX. Монумент

Весь остаток той ночи — и когда я сломя голову несся домой на велосипеде, и когда отправлялся в постель, и когда лежал без сна, и даже когда спал — я бился над таинственным исчезновением говоривших в старой часовне. Можно с полным правом сказать, что с этой мыслью я заснул и с нею же встал. Она не оставила меня даже после завтрака, когда я ехал в Кром. Очевидно, в часовне крылась какая-то секретная крипта или убежище, а то и целый подземный проход. Если так, то куда он ведет? Куда же, как не в замок — этот вывод напрашивался сам собой. От самой мысли у меня холодела кровь, и ничего удивительного, что тревога разрасталась, пока не вытеснила из разума все прочее. В таком случае враги Марджори и вправду опасны, ведь они всегда имеют к ней тайный доступ: внутри замка причинить ей зло проще простого.

Тем утром я решил провести самостоятельную разведку. Я оставил велосипед в лесу и сделал широкий круг, по возможности держась в тени чащи, прежде чем наконец добрался до противоположного конца холма, или отрога, подходившего к старой часовне ближе всех. На его склонах, после волнообразного края леса, начинался голый пояс — скала, окаймленная зеленой травой. Вершина, как и у большинства холмов и курганов кругом замка, заросла деревьями — соснами, стоящими так тесно, что они создавали сумерки даже в полдень.

Я поднялся с обратного склона и прошел через рощу, бдительно оглядываясь по сторонам, опасаясь присутствия тех или иных шпионов. На самой верхушке я вышел на немалого размера каменный круг, низкий, сложенный из массивных камней, полностью заросших ярко-зеленым лишайником. Круг был футов пятнадцать в диаметре, а его верхушка посередине выгибалась, словно образуя крышу. Подойдя, я услышал снизу слабое журчание — очевидно, это был источник воды для замка.

Я обошел его, внимательно осмотрев: теперь все, имеющее касательство к замку, могло представлять наивысшую важность. Я нигде не видел изъяна или бреши, а по непрерывному покрову лишайника понял, что его не трогали много лет.

Сев на краю каменной кладки, я долго обдумывал разные вероятности. Если подо мной, как уже можно сказать без сомнения, находится колодец замка, он построен одновременно с самим Кромом — а то и с древним замком, на руинах которого Кром возвели. По всей видимости, его питают ключи в скале в основании холма, и, если к нему не попасть снаружи, должен быть какой-то способ выйти к воде изнутри Крома. Возможно, в пещеру с водой ведет какой-то другой проход с вершины холма или от его подножия. Тогда я направился напрямую к замку и шел, пока не спустился с холма, поскольку знал, что для водопровода всегда выбирается прямой маршрут. По пути я внимательно разглядывал почву — не только поверхность, единообразно покрытую толстым ковром бурых сосновых игл, но и общее строение. Где прокладывали канал, какой-либо след да останется. Даже если в прошлом рабочие зарыли его без изъяна, со временем дождь выявил бы изменения на мягкой перекопанной земле. Однако здесь не было ни следа — почву, насколько можно было судить, никогда не разрывали. Деревья росли неравномерно, без промежутков, которые неминуемо возникли бы, если бы их когда-то вырубали. Тут и там, как и везде, из ковра сосновых игл торчали валуны. Если проход и существовал, то не на прямой линии между водохранилищем и замком.

Я вновь поднялся к источнику и поискал какие-либо проемы или их признаки, взяв его в качестве ориентира. Я ходил кругами во всех направлениях, как ретривер, когда тот ищет подбитую куропатку в сухой траве, если ее запах убит жарой.

Наконец я на что-то наткнулся, хотя и не сразу смог понять, это ли я ищу. То был некий грубый монумент — валун, поставленный стоймя на скальную плиту, вытесанную в виде квадратного постамента. Все это находилось внутри нескольких колец камней, на самом краю крутого утеса. Камни были грубо обработаны и сложены без известки — или, если известка либо цемент когда-то и были, их уже смыли время и погода. В одном это сооружение радикально отличалось от камней над водохранилищем: на нем не было ни следа лишайника или мха. Деревья близко обступали монумент; с одной стороны его скрывали ветки кривых сосен, зависших на узких скальных карнизах под нами. Встав на краю, я не мог разглядеть прямо под собой ничего; впрочем, с трудом спустившись на карниз несколькими футами ниже, я увидел задний фасад старой часовни, хотя и частично закрытый стволами и ветвями. Я осмотрел памятник со всех сторон в поисках надписей, но ничего не нашел. Затем встал на постамент, чтобы взглянуть на верхнюю грань камня. Так, глядя поверх него, я увидел сквозь естественный просвет между верхушками деревьев один угол замка, дальний от старой часовни. Тут меня осенила светлая мысль. Отсюда можно сообщаться с замком, оставаясь незамеченным. Я решил, что мы с Марджори придумаем какой-либо метод сигнализации.

Почему-то это место меня не отпускало — возможно, оттого, что оно единственное на вершине холма, кроме водохранилища, было сделано с некой целью. А где есть труд и зримое предназначение, должна быть и связь. Я скрупулезно обшарил все вокруг, карабкаясь по скалистым склонам, но всегда держась начеку на случай шпионов. Единственное, что я заметил, — следы тропинки через лес. Недостаточно явной, чтобы с уверенностью назвать ее тропинкой, но что-то в ней выдавало хоженность, отличавшую ее от девственно чистой округи. Я не нашел конца или начала тропинки. Она словно вырастала из монумента, но там под ногами были камень да гравий: на крутом склоне ветер уносил опавшие иглы под укрытие деревьев. Через сотню ярдов пропадал даже намек на путь: тропинка терялась в проходах между сосен, росших со всех сторон. На открытом месте потребности в тропинке не было. Я раз или два все обошел, прежде чем мне пришла в голову мысль, что здесь может быть какой-то секретный проход или тайник, но, как я ни искал, не смог найти ни малейшего следа. В конце концов пришлось смириться, что это сооружение — просто какой-то памятник или веха, чье предназначение, видимо, затерялось во времени.

В итоге уже в разгар дня, по-прежнему скрываясь от наблюдателей, я вернулся туда, где спрятал велосипед. Выехав на дорогу, я, как обычно, направился в старые разрушенные ворота и по длинной дороге — к замку.

Марджори встретила меня со следами тревоги на лице и, ласково сжав мою руку, сказала:

— О, как ты поздно! Я нервничала все утро: вдруг с тобой что-то случилось!

Миссис Джек после приветствия тактично оставила нас наедине, и я рассказал жене обо всем, что надумал с нашего расставания, и о том, что видел на верхушке холма. Ее обрадовала идея языка сигналов, и она предложила немедленно подняться на крышу для дальнейшего исследования и планирования.

Мы выяснили, что указанное мной место прекрасно подходит для нашей цели. Один из нас мог сидеть на каменной крыше, поодаль от стены, и видеть между зубцами верхушку монумента средь крон, при этом оставаясь незамеченным. Зубцы скрывались за другими холмами или пригорками со всех сторон. Поскольку мы уже разработали свой код, надо было только придумать, как подавать сигналы «a» и «b». Для этого мы решили, что днем «a» будет обозначаться красным, «b» — белым, а ночью «a» — красным и «b» — зеленым. Таким образом при свете дня годились красный и белые платки или цветы — хватило бы и бумажки, и листка или цветка. Мы остановили выбор именно на цветовых сигналах, поскольку расстояние требовало простоты. Ночью можно было пользоваться обычным велосипедным фонарем, прикрывая или оставляя на виду красные и зеленые огни. Мы решили, что тем же днем, покинув замок, я украдкой вернусь к монументу и мы испытаем нашу систему.

Затем мы обсудили остальное. В одиночестве на крыше мы могли говорить свободно, и мгновения в прелестной компании летели незаметно. Пусть темы нашей беседы были мрачными и касались угроз и интриг, тайных проходов и зловещих врагов, шпионов и возможного вреда кому-то из нас или обоим — общность неприятностей делала даже их приятными. Мы оба дорого ценили, что разделяем и это. Я не мог не видеть растущей любви Марджори, и, хоть мне приходилось порою сдерживаться, чтобы немедленно не обвить ее руками, не прижать к себе ее красивое тело и не осыпать лицо поцелуями, я был вознагражден, когда, пока мы спускались обратно, она вложила обе ладони в мои и сказала:

— О, Арчи! Как ты ко мне добр! И… и… как я тебя люблю! — А затем пала в мои объятья, и наши уста встретились в долгом и страстном поцелуе.

Решив, что в старой часовне не может не быть скрытого прохода, мы условились поискать его на следующий день. Я должен был прийти после рассвета — в этот час, по нашему предположению, шпионы обеих сторон меньше всего ожидают передвижений возле замка. Я должен был прийти заросшей тропинкой между деревьев в старую часовню, где Марджори меня встретила бы и мы вместе приступили бы к поискам.