Тайна Моря

Тем временем ничего другого мне не оставалось: из-за последней просьбы Марджори я не мог принять никаких мер без ее ведома. Она явно рвалась в схватку с похитителями и хотела, чтобы я поддержал ее сердцем и душой. Хоть меня и прельщало это единство целей, наша самодостаточность порождала и опасность — бесконечную вереницу опасностей. Осложнения разрастались такими темпами, что невдолге нам нельзя будет ступить и шагу. За Марджори будут следить всеми силами и со всей целеустремленностью американской Секретной службы. Было очевидно, что уже скоро Марджори об этом неминуемо узнает и предпримет побег любой ценой. Если ей удастся вырваться из-под тайного наблюдения, она сыграет на руку врагам, а значит, навлечет новую опасность. Я бился над тем, как лучше угодить ее пожеланиям. Если нам предстояло сражаться вместе и без внешней помощи, нужно сделать все для победы.

Я все думал, и думал, и думал, пока голова не пошла кругом, и тут меня посетила мысль. Да такая простая и согласная с моими собственными пожеланиями, такая замечательная, что я чуть не вскрикнул от удовольствия.

Не теряя ни минуты, я собрал вещи и сел на поезд через Абердин в Лондон.

Я не тратил времени даром. Уже на следующее утро я встретился в Лондоне со своим стряпчим в юридической коллегии «Докторс-Коммонз». Там я получил лицензию архиепископа Кентерберийского на свадьбу Арчибальда Хантера и Марджори Аниты Дрейк в любом месте Англии — в Шотландии такая лицензия не действовала. Я тут же вернулся, по дороге задержавшись в Карлайле, чтобы договориться с местным священником о свадьбе в восемь часов следующего утра.

Глава XXV. Индуктивное умозаключение

Думаю, Марджори заподозрила, что у меня на уме что-то странное, потому что стоило мне утром войти в комнату — и она, уже привычно для меня, приподняла брови и наморщила лоб, как делала всегда, когда раздумывала. Она положила обе руки так, чтобы их не видела миссис Джек, и подняла пальцы в следующей последовательности: левый указательный палец, правый средний, левый мизинец, правый мизинец, левый большой, правый безымянный, правый указательный, левый большой, правый указательный — таким образом сказав «подожди» [39] в своей вариации двухбуквенного шифра. Я понял намек, и мы принялись болтать о пустяках. Наконец она отвела меня наверх, в длинную обшитую дубом комнату. Здесь мы остались наедине; со своего места на подоконнике, в конце комнаты, противоположном от входа, мы бы издалека завидели посторонних. Так мы были уверены, что нас не подслушивают.

39

Wait (англ.).

Марджори устроилась поудобнее в гнезде из подушек.

— А теперь, — произнесла она, — рассказывай!

— О чем? — спросил я, шутя с ней.

— О новостях, которые тебе не терпится передать. Погоди! Я сама угадаю. Ты в приподнятом настроении, значит, это не плохие новости; но раз это новости и они не плохие, значит, они хорошие — по крайней мере, с твоей точки зрения. Ты ликуешь, а значит, это касается чего-то личного — для этого ты достаточный эгоист. Уверена, ты бы так не сиял из-за любых финансовых или официальных дел вроде поимки похитителей. А значит, раз это личное и у тебя больше обычного гордый вид… Дай подумаю… А! — Она в замешательстве осеклась, и ее лицо и шею залило румянцем. Я ждал. Меня слегка пугала безошибочная точность, с которой она меня раскусила; зато она быстро и действенно подготовила почву для моего предложения. После паузы она добавила тихим голосом: — Арчи, покажи, что у тебя в кармане жилета.

Настал мой черед слегка покраснеть. Я достал шкатулочку, где лежало золотое кольцо, и протянул ей. Она приняла ее с восхитительной нежностью и раскрыла. Должно быть, она ожидала кольцо с камнем, какое дарят на помолвку, но при виде гладкого золотого, предназначенного для венчания, у нее вырвалось восклицание, и она закрыла шкатулку и зажала ее в руке, покраснев, как закат. Я почувствовал, что время пришло.

— Сказать? — спросил я, заключив ее в объятья.

— Да! Если желаешь, — ответила она тихо. — Но я слишком удивлена, чтобы думать. Что все это значит? Я думала, это… это последует только потом, когда мы назначим время… для… этого!

— Зачем откладывать, дорогая Марджори!

Поскольку она промолчала, хотя и смотрела на меня с томлением, я продолжил:

— Я составил план и думаю, ты его одобришь. Я имею в виду — в целом, даже если тебе не угодят частности. Что скажешь о побеге от слежки и от полиции, и от всех остальных? Ты уже пряталась раньше — так почему бы не спрятаться снова, когда собьешь их со следа? И я спланировал небольшой маневр, чтобы хотя бы попробовать улизнуть от этих господ.

— Хорошо! — сказала она заинтересованно.

— Итак, первым делом, — продолжил я, занервничав, когда подошел непосредственно к самой теме, — ты не думаешь, что стоит предотвратить пересуды о нас?

— Боюсь, я не совсем понимаю!

— Что ж, суди сама, Марджори. Что бы ни случилось, мы встретим это вместе; если мы решимся на побег, вокруг до него будет много внимательных глаз, а после — развязанных языков, расспросы и проверки на каждом шагу. Нам придется уехать вдвоем, нередко бывать наедине или в странных обстоятельствах. С тайной нельзя сражаться в открытую, сама понимаешь; и невозможно обескуражить обученных сыщиков, уже взявших тебя под колпак, попросту дерзко от них скрывшись.

— Это так, но, чтобы это понять, незачем ломать голову.

— Что ж, я предлагаю немедленно пожениться. И тогда уже никто не сможет раздуть скандал, что бы мы ни делали и куда бы ни пошли!

Я бросил жребий и почувствовал, как меня покидает смелость. Я ждал ее ответа. Некоторое время она молчала, потом тихо промолвила:

— Не бойся, Арчи, я лишь обдумываю твое предложение. Я обязана подумать: оно чересчур серьезное и чересчур внезапное, чтобы решать сгоряча. Но я рада, что ты проявил твердость характера и направил обстоятельства в угодное тебе русло. Это хороший знак!

— Ты иронизируешь!

— Только слегка. Или ты не согласен, что у меня есть повод?

Она еще не пришла к решению, чему, конечно, не следовало удивляться. Последние сутки я нескончаемо обдумывал этот вопрос и не упустил никаких контраргументов; тому порукой был мой страх перед отказом. Но теперь, чуть ли не ожидая отрицательного ответа, я небезосновательно ощутил тень тревоги. Но я так упорно стремился к своей цели, что был готов развеять все ее сомнения. Поскольку было очевидно, что она — вполне ожидаемо — сочла, будто я делаю предложение в порыве страсти, я попытался показать сколько мог свое уважение к ее пожеланиям. Во всяком случае, я почему-то всегда считал убедительную речь своей сильной стороной — пожалуй, это чувствовала и она.

— Я думаю не только о себе, дорогая Марджори — или, по крайней мере, стараюсь. Я думаю и о тебе, и, чтобы это доказать, позволь предложить только формальную церемонию. Позже — тогда, и только тогда, когда ты решишь сама, — мы можем устроить настоящую свадьбу, где и как пожелаешь: с цветами, с подружками невесты, со свадебным тортом и всем прочим. Мы можем по-прежнему оставаться друзьями, даже если нас обвенчают в церкви; и преданно обещаю, что, пока ты не будешь готова, я не стану требовать от тебя доказательств любви — не больше, чем сейчас. А значит, я немногого прошу.

Моя дорогая Марджори согласилась сразу же. Возможно, ей и самой понравилась мысль о безотлагательной свадьбе — ведь она любила меня, а надежды всех возлюбленных отмечены печатью одержимости: «Время тащится на костылях, пока любовь не исполнит всех своих обрядов» [40] .

Но так или иначе, а она мне доверилась. Прильнув ко мне и вложив обе ладони в мои, она сказала с кроткой застенчивостью, в которой таилась нежность:

— Пусть будет по-твоему, Арчи! Сердцем я уже твоя, и я готова отправиться в церковь, когда пожелаешь.

40

Уильям Шекспир «Много шума из ничего» (пер. Т. Щепкиной-Куперник).