Тайна Моря

Мы исследовали один за другим все проходы, ведущие от главной пещеры. Одни были узкими и вьющимися, другие — широкими и приземистыми, их потолок опускался все ниже, пока человеку уже невозможно было пролезть. Все они, однако, за одним исключением, сходились к узкой расщелине или даже точке, что свойственно пещерному строению. Исключением служил северо-запад пещеры, откуда отходил высокий и довольно широкий коридор с ровным полом, тоже сглаженным перекатывающейся галькой. На протяжении немалого расстояния он шел прямо, затем понемногу заворачивал направо, все время сохраняя приблизительно прежние пропорции. Наконец потолок ушел так высоко, что мы оказались словно в переулке между высокими домами. Я запалил белую шашку и в ее ничего не утаивающем сиянии заметил, что высоко над головой скальные стены мало-помалу склоняются друг к другу и наконец соприкасаются. Этот стык прямо над нами был, видимо, самой высокой точкой — после него потолок стремительно снижался до десяти футов от земли.

Чуть дальше мы уперлись в неожиданный тупик.

Это был завал крупных камней с острыми углами, в основании которого лежали валуны всех размеров, как круглые, так и зазубренные. Поблизости лежало вразброс множество камешков, округленных постоянным трением.

Для меня все прояснилось.

— Смотри! — воскликнул я. — Это явно второй проход в ту пещеру. Волны во время прилива или отлива входили с одной стороны и выходили с другой, и за долгие годы пол сгладился вот такой галькой. Затем произошло землетрясение, либо вода сточила опорные скальные стены — и устье обвалилось. Должно быть, сейчас мы на круденской стороне Уиннифолда: мы практически смотрим на север.

Поскольку, очевидно, здесь делать было нечего, мы вернулись в главную пещеру. Поискав глазами, что мы еще не исследовали, Марджори сказала:

— Похоже, здесь нет никаких пещер с сокровищами. Теперь мы обошли все.

Тогда-то я вернулся мыслями к описанию дона: «Черный камень — ошую и красный — одесную».

— Идем, — сказал я, — вернемся туда, где встречаются гнейс и гранит.

На обратном пути пол почти высох — тут и там остались только лужицы в низинах, показывая, что идет отлив. По дороге мы внимательно искали соединение пород и нашли там, где проход с опускающимся потолком упирался в проход, ведущий от заваленного входа пещеры. Однако признаков других туннелей здесь не наблюдалось, а основной был таким же, как под моим домом, — целиком в гнейсе.

Как тут было не почувствовать некоего разочарования. Уже много недель все мои мысли были только о поиске папских сокровищ, и, хоть я верил, что движет мною далеко не жадность, теперь испытывал сильное раздражение. Меня коснулся недостойный страх, будто я упаду в глазах Марджори. Впрочем, это чувство оказалось мимолетным, а уйдя, ушло навсегда. Набросав в блокноте приблизительную схему Уиннифолда, я провел пунктиры там, где, на мой глаз, пролегали ответвления пещер, а потом начертал линию стыка гнейса и гранита, как ее видно на утесах и на берегу снаружи. Марджори похвалила рисунок; да и сам я, увидев свой расчет черным по белому, понял, что он верен. Пещера с сокровищами обязана находиться где-то между разрушенным входом со стороны Скейрс и обвалом на северной стороне. Логическим выводом было, что если вход существует, то он ближе к обломкам, оставшимся после взрыва испанцев. Мы молча тронулись к тому месту и тут же принялись искать признаки бреши на северной стороне завалов. Покуда я осматривал основание, Марджори забралась на вершину груды. Поводя фонарем по стене, я начал исследовать ее фут за футом, дюйм за дюймом.

Вдруг Марджори вскрикнула. Я вскинул голову. Ее лицо, озаренное лучами фонаря, который я поднял вместе со взглядом по уже въевшейся за время поисков привычке, сияло от радости и возбуждения.

— Гляди! Гляди! — воскликнула она. — О, Арчи, здесь видно верхушку проема. Он завален.

При этих словах она тронула рукой камень на самой вершине — от ее прикосновения он сдвинулся и ухнул с гулким стуком. Я к этому времени уже вскарабкался по скользкой куче и стоял рядом. Исчезновение камня расширило проем где-то до квадратного фута.

Так мы приступили к разбору кучи камней, только сбрасывали их уже в проход, откуда пришли, чтобы не закупорить место, куда стремились. Верхний слой сдвигался без труда и камни были сравнительно мелкими, лежали свободно, но под ними нас встретила задачка потруднее. Здесь валуны были крупные и неровные, сцеплялись углами и гранями. Впрочем, мы не переживали, а продолжали трудиться. Я не мог не заметить при этом, насколько Марджори не теряла головы в разгар возбуждения: она достала из кармана грубые перчатки и надела их.

Минут через пятнадцать или двадцать мы открыли достаточно широкий проем, чтобы без труда пробраться в него. Я обнаружил, что в моем фонаре масло на исходе, так что пополнил его и фонарь Марджори. Затем, аккуратно придерживая свой, тогда как Марджори повернула луч мне вслед, я преодолел вершину миниатюрной морены и в считаные секунды уже опустился на пол соседней пещеры. Марджори сбросила мне клубок веревок и поспешила присоединиться. Мы двинулись вперед осторожно, поскольку потолок нависал совсем низко — не раз пришлось сгибаться в три погибели; причем мы шли в воде глубиной пару футов, поскольку пол опускался вместе с потолком. Впрочем, немного погодя потолок поднялся, а проход вильнул резко влево, за ломаную скалу с острыми краями, в которой я уже усмотрел признак встречи двух геологических формаций. Наши сердца оптимистично забились, и мы машинально взялись за руки: теперь мы были уверены, что наконец нашли тайник с кладом.

Поднимаясь по туннелю, шедшему, насколько я мог судить по компасу, под прямым углом от моря, мы отметили, время от времени обращая фонари по сторонам, что слева от нас — черная скала, а справа — сплошь красная. Туннель оказался недлинным — не ровня тем, что мы уже прошли. Секунды спустя — хоть нам и пришлось мешкать, поскольку мы не могли доверять ровности пола, — туннель перед нами начал раздаваться.

Впрочем, когда потолок стал выше, пол тоже поднялся фута на три, и мы уже взбирались по крутому склону, хотя и небольшой высоты. Затем склон снова нырнул, образуя водоем, расстилавшийся перед нами, сколько мы видели в тусклом свете велосипедных фонарей. Поскольку мы не знали, какая тут глубина, я шагнул в воду, а Марджори трепетно просила быть осторожней. Я обнаружил, что дно очень пологое, и тогда она присоединилась ко мне, и дальше мы шли вместе. По моему совету Марджори отставала на несколько футов, чтобы в случае, если я запнусь или провалюсь в глубокую яму и потеряю фонарь, ее остался цел. Я так сосредоточился на том, что у меня под ногами, опасаясь, как бы Марджори следом за мной не угодила в какую-нибудь скрытую ловушку, что едва ли смотрел перед собой.

Марджори, светившая на ходу во все стороны, вдруг окликнула меня:

— Гляди! Гляди! Справа фигура Сан-Кристобаля со златым Христом на плече!

Я повернул фонарь к изгибу пещеры справа, к которому мы теперь приблизились. Света двух фонарей хватило, чтобы все разглядеть в подробностях.

Из воды, под каменным карнизом поднималась фигура, отлитая Бенвенуто и оставленная здесь доном Бернардино три века назад. Подавшись к ней, я споткнулся; пытаясь удержать равновесие, выпустил фонарь, и тот с шипением упал в темную воду. В проблеске я заметил под Сан-Кристобалем белые кости скелета.

Я инстинктивно крикнул Марджори:

— Стой на месте и береги фонарь: я уронил свой!

— Хорошо, — раздался спокойный ответ. Ее самообладанию можно было позавидовать.

Марджори направила свет фонаря вниз, чтобы мы видели дно, и тогда я обнаружил, что запнулся о железный ящик, подле которого на глубине двух футов лежал теперь мой фонарь. Первым делом я поднял его, стряхнул воду и положил на каменный карниз.

— Погоди, — сказал я. — Сбегаю назад, за факелом!

Жестяной ящик я оставил на вершине груды обломков, когда мы пролезали в отверстие. Я уже повернул назад, когда Марджори окликнула меня, и ее голос, разнесшийся по пещере, был «монотонным и гулким, как у призрака» [46] :

46

Альфред Теннисон «Гвиневра» (пер. С. Карпова), поэма 1857 года.

— Возьми с собой мой фонарь, дорогой. Как ты найдешь ящик или даже дорогу к нему в темноте?

— Но не могу же я бросить тебя здесь одну в той же самой темноте.

— О, со мной ничего не случится, — бодро ответила она. — Меня это ничуть не смущает! А кроме того, остаться наедине с Олгарефом и сокровищами — такой опыт мне в новинку. Ты же скоро вернешься, дорогой?

Я почувствовал, что последний вопрос почти перечеркнул ее отважные слова, но знал, что не могу оскорбить ее гордость, и потому взял протянутый фонарь и поспешил обратно. Через несколько минут я нашел ящик и принес его с собой, но видел, что даже эти минуты стали испытанием для Марджори, которая смертельно побелела.