Тайна Моря

Когда я приблизился, она прижалась ко мне и спустя секунду-другую сказала, отстранившись и глядя на меня стыдливо, словно в свое оправдание — или, вернее, в объяснение своего волнения:

— Стоило тебе скрыться и оставить меня одну во тьме с сокровищем, ко мне разом вернулось странное пророчество Гормалы. В самой темноте проявились светлые пятна, и я так и видела, как повсюду парят саваны. Но теперь, когда ты здесь, все хорошо. Зажги факел, и мы оглядим сокровища папы.

Я зажег факел из ящика; она положила его так, чтобы горящий конец выступал над каменным карнизом, отбрасывая вокруг яркое, хоть и судорожное сияние. Мы обнаружили, что глубина самое большее — три фута, а в свете факела и благодаря кристальной прозрачности воды и столько было не дать. Мы наклонились к ящику — одному из нескольких, лежавших перед какой-то большой и темной от ржавчины и времени кучей, занимавшей целый угол пещеры.

Щеколду проела ржавчина, чего и следовало ожидать после трех веков в воде, — она лишь сохранила свою форму. И то, несомненно, из-за неподвижности воды, поскольку замок развалился от первого же моего пинка. Когда я потянул, он раскрошился прямо в пальцах. Проржавело насквозь и железо самого сундука, и, когда я попытался поднять крышку, сросшуюся с боками, она сломалась под нажатием. Я разворотил весь сундук с легкостью. А его содержимое не проржавело, но почернело от воздействия моря. Все это были деньги, но серебряные или золотые, того мы не поняли и не задержались, чтобы разглядеть. Точно так же мы открывали сундук за сундуком и в каждом, кроме одного, находили монеты. Это заняло немало времени, но от азарта мы не замечали, как оно летит. Куча в углу состояла из больших слитков, — чтобы поднять любой, требовались заметные усилия. А тот сундук, что не был полон монетами, хранил шкатулки и ящички, не тронутые ржавчиной, а значит, решили мы, сделанные из какого-либо драгоценного металла — серебра или золота. Все шкатулки были заперты; я поднял одну и отложил на каменный карниз, чтобы поискать ключ. Но найти что-либо по пояс в воде было не так-то просто, и тогда я достал нож и попытался поддеть крышку лезвием. Должно быть, сам замок был железным и проржавел: под нажимом он мгновенно поддался, обнажив поблескивающую горку самоцветов, отбрасывавших всюду красные блики, хоть камни и были затуманены налетом соли.

— Рубины! — вскрикнула стоявшая рядом Марджори, хлопая в ладоши. — О! Какая красота, дорогой! — прибавила она с поцелуем, поскольку ее радость требовала какого-то выхода.

— Дальше! — сказал я, склонившись к железному сундуку за новой шкатулкой.

Тут я отшатнулся с содроганием; Марджори тревожно всмотрелась в мое лицо и, угадав причину, вскрикнула с неподдельным испугом:

— Прилив! Начинается прилив — и запирает нас здесь!

Глава XXXVI. Прилив

Думаю, так заведено самой природой, что в моменты настоящей опасности люди забывают о личных страхах. Могу честно сказать, что у меня и мысли не было об угрозе мне, но я был вне себя от страха за Марджори. Впрочем, душевное волнение я направил в практическое русло, и в голове замелькали идея за идеей, как лучше послужить жене. Прежде всего мне предстало наше положение со всеми его плачевными последствиями, затем — череда возможных мер. Но сперва следовало понять, как обстоят дела. Я не знал этой пещеры и часа, когда прилив отрежет нас окончательно. Если бы оставался просвет, чтобы хотя бы поднять голову над водой, то плыть пришлось бы недалеко. Это я мог оценить быстро.

Взяв фонарь Марджори с карниза, я побежал по пещере, бросив на ходу:

— Обожди минутку, дорогая, хочу посмотреть, насколько высок прилив.

Из-за изгибов туннеля уровень воды трудно было сразу определить на глаз; оценить обстановку получилось, только когда я повернул на прямой участок до моря. С тех пор как я вышел из зала с сокровищами, вода поднималась все выше и выше, но опасений это не вызывало: я знал, что, пока остается просвет до потолка, смогу плыть сам и взять Марджори с собой. Но на прямом участке с моими надеждами было покончено. Здесь к уровню моря опускался не только пол, но и потолок. Я знал, что в одном месте даже при низкой воде мы прошли с трудом, но не был готов к увиденному. Вода поднялась уже так высоко, что этот отрезок — при взгляде с того места, где я стоял по пояс в воде, — совершенно скрылся из виду: каменный потолок попросту уходил в неподвижную, ровную гладь. На миг я задумался, не стоит ли здесь поднырнуть. Меня бы направляла веревка, а ближе к устью, я знал, пещерные своды снова поднимаются. Но нельзя было забывать о Марджори. Она не такой хороший пловец, как я. В худшем случае, конечно, можно было протащить ее по затопленному промежутку на той же веревке. Но оборвись она или случись что… Сама мысль была ужасна! Я поспешил обратно к Марджори, чтобы посмотреть, стоит ли совершать попытку, пусть даже опасную, чтобы не утонуть в затапливаемой на глазах пещере или не задохнуться, если оставшееся под потолком пространство будет слишком мало.

Я нашел Марджори на карнизе, куда она забралась при помощи носовой фигуры святого Кристобаля. Она высоко подняла факел и внимательно осматривала стены и свод. Услышав плеск, она обернулась — я увидел, что, хоть и побледнев, она сохраняла спокойствие и самообладание.

Она тихо произнесла:

— Я поискала высшую отметку воды, но не вижу ни следа. Полагаю, в этой темной пещере, где не существует ни водорослей, ни зоофитов, ее и нет. Если только, конечно, вода не заполняет всю пещеру полностью — в таком случае надо готовиться к худшему.

С этими словами она поднимала факел все выше, пока его свет не озарил, сколько возможно, куда-то уходивший склон стены. Я забрался к ней, взял факел и, пользуясь своим ростом, протянул его подальше, уперевшись рукой в камень. У меня еще оставалась тайная надежда найти какую-нибудь расщелину, которая если не пропустит наши тела, то хотя бы воздух. Эта надежда была пресечена на корню: стена упиралась в глухую скалу, и не было там ни проема, ни даже щелочки.

Не имея подсказок, на какую высоту в прилив поднимается вода, я попытался пойти от обратного и произвести измерения, отталкиваясь от уровня отлива, насколько мне в этом не изменяла память. Судя по глубине воды там, куда я дошел, пол пещеры опускался фута на три. И он почти полностью покрывался водой, не считая спуска под нависающим потолком и подъема к бассейну, где лежали сундуки с сокровищами. Поскольку здесь, на границе Северного моря, без усиливающих прилив эстуариев, море обычно поднимается на одиннадцать-двенадцать футов, нам грозило еще восемь-десять футов воды. Карниз высился на фут от поверхности. Если мои расчеты были верны, места для головы и воздуха хватало, ведь, даже стоя на карнизе, я намерил фута два от макушки до самого высокого места потолка. Впрочем, я не мог быть уверен, что в расчеты не вкралась погрешность в пару футов. Следовательно, если оставаться на каменном карнизе и вытерпеть холод, мы еще сможем отсюда выбраться. Но холод — не шутки. В Крудене, где на берег в полную силу обрушивается ледяное течение Северного моря, от воды и в самое жаркое время года зубы сводит. И уже давала о себе знать промокшая одежда — даже в безмолвной пещере, где казалось жарче, чем снаружи. Еще когда мы оглядывали драгоценные камни, я чувствовал, что мерзну, и видел, как время от времени ежится Марджори. Собственно, я и собирался предложить вернуться, когда вспомнил о приливе.

Впрочем, от сожалений уже не было никакого проку. Мы оказались взаперти в пещере, и единственный наш шанс — хоть как-то продержаться, пока не сойдет вода. В Марджори пробудилась практическая сторона. Она молча заполнила оба фонаря и с немалым трудом снова зажгла мой, оброненный в воду.

Когда оба фонаря были готовы, она погасила факел и убрала в жестяной ящик, вручив тот мне со словами:

— Нам понадобится весь воздух для дыхания, какой есть, а факелы его выжигают. У нас должно быть два фонаря, на случай если один подведет. Задвинь ящик в угол пещеры как можно дальше по склону — там он будет в безопасности, по крайней мере не меньше нас, раз окажется выше наших голов.

Пока она говорила, меня посетила новая идея. Высоту карниза можно увеличить, навалив на него слитки! Не теряя времени, я тут же соскочил и бросился тягать их один за другим на карниз. Работа была тяжелая, и никто, кроме очень сильного человека, не смог бы оторвать слитки от земли, не то что поставить на карниз. Более того, за ними приходилось окунаться в воду, а за годы, которые они пролежали вместе, их срастили какие-то отложения соли или морской извести. Впрочем, стоило отделить первый, как дело пошло легче. Марджори помогала, раскладывая их по местам: там их удерживал собственный вес.

Странно, как мало стоило сокровище в эти мгновения. Горстка рубинов на каменной полке лежала позабытой, и когда, спеша перетащить слитки, я смахнул несколько камней в воду, ни Марджори, ни я не стали тратить времени, чтобы хотя бы отложить их подальше, в безопасное место. Один из металлических ящиков шумно опрокинулся в воду, но мы и бровью не повели.

Прочно расставив слитки, мы вместе забрались на карниз, чтобы испытать надежность своей платформы: когда вода поднимется, искать изъяны в нашей конструкции будет уже поздно. Мы приподнялись почти на два фута от поверхности карниза, и это давало нам дополнительный шанс. Даже если нам не понадобится так высоко держать головы, мы хотя бы дольше останемся в сравнительной сухости. Мы уже чувствовали ледяное дыхание прилива. В пещерах хороший воздух, и мы не мерзли, хоть и промокли практически насквозь, но я опасался, как бы не окоченеть настолько, что мы не сможем действовать и воспользоваться шансом на спасение. Мы стояли рядом на куче золота и серебра, головами так близко к потолку, что я не боялся утопления или удушения, если прилив не перевалит за уровень, что я рассчитал. Только бы продержаться до момента, когда вода сойдет достаточно, чтобы мы смогли вернуться.

И вот началось долгое, жуткое ожидание прилива. Время тянулось бесконечно, ведь наши страхи и неизвестность приумножали истинную опасность. Мы оставались на полу, пока вода не стала нам по пояс, и все это время старались двигаться — пританцовывать, размахивать руками и ногами, — чтобы поддерживать кровоток. Потом мы забрались на платформу из слитков и сидели, пока вода снова не оказалась у наших коленей. Тогда мы встали на карниз и двигались как могли, а вода все поднималась над щиколотками и коленями. Что за ужасное испытание — чувствовать, как ледяная вода безмолвно ползет все выше, выше и выше. И ни звука, ни капли или ряби — только тишина, смертоносная, как сама смерть. Наконец пришло время встать на груду слитков. Мы стояли тесно, поскольку места было чуть; я удерживал Марджори, чтобы снизить нагрузку от долгого стояния. Наши сердца бились вплотную. Мы чувствовали это, знали.