Тайна Санта-Виттории

— Эге, — сказал он. — Да на этой стенке музыку играть можно.

В тот вечер его здорово напоили. Ребята предложили сыграть на выпивку: кто выиграет, тому подносят, и стали сплошь проигрывать. Когда утром Цопф проснулся, он не помнил ни про стену, ни про трубку — помнил только, что накануне вечером нарушил зарок никогда не мешать граппы с вином. Однако история с Цопфом имела свой положительный результат. В то утро было решено, что, если какой-нибудь солдат догадается про фальшивую стену, этот солдат умрет и, если это будет не один солдат, а все солдаты, они умрут тоже — умрут даже в том случае, если это повлечет за собой смерть пятидесяти или сотни наших людей, так как без вина нам все равно нет жизни.

На пятый день октября бутылки начали рваться. Не все сразу: сначала одна, через две-три минуты — вторая, третья, потом долгая пауза, потом несколько взрывов подряд. На наше счастье, началось это в первой половине дня. Звуки взрывов поднимались по вентиляционным колодцам, проносились над виноградниками и долетали до улиц Санта-Виттории — такое было впечатление, точно кто-то бросал маленькие ручные гранаты или маленькие стеклянные бомбы где-то в долине.

С погодой творилось что-то непонятное. В октябре здесь обычно бывает сухо — жарко днем и прохладно ночью, — но в то утро с юго-запада подул ветер, горячий и влажный, словно из парильни; этот влажный воздух заполнил улицы, площади и переулки и, словно мокрой горячей шалью, накрыл город. Люди еле таскали ноги, истекая потом, а у всех мулов шерсть блестела, точно мылом намыленная. Днем влажная жара спустилась по вентиляционным колодцам в недра горы, добралась до дна долины, и, когда воздух нагрелся, бутылки — по причинам, которые в тот момент были нам неясны, — начали рваться. Мы можем только предполагать, как это произошло: должно быть, слои прохладного воздуха, столкнувшись со слоями влажного жаркого воздуха, что-то нарушили в процессе ферментации.

После того как взорвалось несколько бутылок, Рану, нашего Лягушонка, спустили на канате в одно из вентиляционных отверстий; он сообщил, что бутылки все запотели и в некоторых — особенно в бутылках со «Спуманти», игристым вином, которое производят здесь некоторые виноделы, — идет брожение. С пробок свисали клочья белой пены, похожие на бороду козла. У одних бутылок вылетала только пробка, и тогда сквозь стену слышалось глухое «по-оп». Но если пробка не вылетала, а вино начинало сильно бродить, стекло не выдерживало, и звук взрыва Наполнял ужасом и болью наши сердца.

Когда на Народной площади впервые раздались эти звуки, Бомболини сразу понял, в чем дело. Фабио и «Бригада Петрарки», состоявшая из четырех или пяти юношей, решили грудью отстаивать вино.

В эту минуту они увидели фельдфебеля Трауба, направлявшегося к ним через площадь.

— Что это такое, черт возьми? — спросил он.

— Взрывы в каменоломне, — ответил Пьетросанто. — Кто-то расстреливает невзорвавшиеся капсуле. Какой-нибудь мальчишка упражняется.

В тот момент ответ этот удовлетворил фельдфебеля.

— Отличный ответ, — сказал Баббалуче. — Я и не знал, что ты такой смекалистый.

А надо сказать, что наш каменщик не очень-то был щедр на комплименты.

— Что? Разве я не правду сказал? — спросил Пьетросанто.

Когда солнце село и воздух посвежел, взрывы прекратились и мы почувствовали себя в безопасности — по крайней мере до следующего дня. Но когда люди спустились с виноградников в бомбоубежище и стали устраиваться на ночь, тепла их тел оказалось достаточно, чтобы в погребе снова повысилась температура и бутылки опять начали рваться.

И снова — так, во всяком случае, представлялось многим — произошло чудо, иначе это не объяснишь. В ту ночь (словно сам бог поместил их там) у самой фальшивой стены расположились два семейства — Констанции Мурикатти и Альфредо дель Пургаторио, которые решили пожениться. Эти два семейства с помощью простынь, одеял и кусков парусины, которыми накрывают на повозках виноград, соорудили две большие, диковинного вида восточные палатки. В одной из них женщины сидели и шили наряд для невесты, а заодно и праздничные платья для себя. В другой — пели, плясали и пили мужчины. Люди очень веселились и очень шумели, потому что все были рады этой свадьбе. Семейство Мурикатти давно примирилось с мыслью, что никто никогда не женится на их Констанции, а Пургаторио давно примирились с тем, что только чудо может заставить Альфредо, человечка очень маленького и очень застенчивого, предложить женщине разделить с ним постель.

Когда за фальшивой стеной взорвалась первая бутылка, двое или трое немецких солдат, бросив карты, повернулись и посмотрели в глубину погреба.

— Что там происходит? — спросил ефрейтор Хайнзик. Кто-то из Бригады Веселого Досуга подмигнул ему.

— Праздник начался, — сказал он. — Открывают бутылки. Сегодня тут будет на что посмотреть.

Солдатам послали вина, а немного спустя, когда заиграла музыка и начались танцы, мы поняли, что спасены. Вначале была всего одна мандолина и один аккордеон, но, так как стало ясно, что это можно использовать в качестве звуковой завесы, Бомболини приказал всем музыкантам города играть. И вот появились тамбурины, какой-то старик с дудкой и Капоферро со своим барабаном. А потом все пели, плясали, хлопали в ладоши. Если прижать ухо к стене, то можно было услышать, как время от времени там рвутся бутылки. Но услышать это можно было только так.

К девяти вечера танцоры, проработавшие весь день в виноградниках, притомились, да и действие вина начало сказываться, и музыкантам захотелось передохнуть. Но Бомболини был начеку.

— Играть!.. Плясать! — прикрикнул он на мужчин и женщин. — Петь! — велел он нам. — И чтоб при этом хлопать в ладоши!

— Мы больше не можем, — взмолился Томмазо дель Пургаторио. — Мы все ноги отплясали.

— Придется плясать — так надо, — сказал мэр. — Судьба всего города зависит от вас.

— Да смотрите, чтоб было видно, что вам весело! — добавил Пьетросанто. — Никаких вытянутых рож!..

Настало одиннадцать часов, когда обычно все уже давно спят, но на этот раз еще шел пляс вовсю. Только теперь плясали по очереди — танцоры сменялись каждые четверть часа, и, если умолкала мандолина, сильнее гремели тамбурины, а по барабану Капоферро били тяжелыми деревянными ложками. Около полуночи, прогуливаясь по Народной площади, капитан фон Прум услышал звуки веселья и спустился вниз посмотреть, что происходит. Сколько времени он стоял у входа в Большую залу и смотрел на нас, трудно сказать.

— Что-то непохоже, чтоб им было весело, — произнес наконец капитан.

— Просто они устали, но вот увидите, у них появится второе дыхание, — сказал Бомболини.

Пьетросанто и еще несколько человек зашли за одну из палаток и отдали приказ.

— Извольте улыбаться! — велели они. — Прыгайте повыше. И не забывайте: вам весело! — предупредил Пьетросанто.

— Вот видите, — сказал Бомболини. — Они и оживились. Теперь всю ночь будут плясать.

И они плясали.

— Народ у нас любит веселье, — пояснил утром Бомболини фон Пруму. — Это традиция в Санта-Виттории. Так может продолжаться целыми сутками — днем и ночью, ночью и днем, пока жених и невеста не выбьются из сил и не перестанут стесняться друг друга. Тогда их положат в постель, где они иной раз проспят целые сутки, а то и двое, но зато, когда проснутся, они уже не чужие друг другу.

— Может, оно и не очень красиво так поступать, — заключил Бомболини, — да зато действует.