Тайна
Шрифт:
Вообще он много смеялся эти дни, а она наоборот была тихой, молчаливой, только смотрела на него, и он чувствовал в ней какую-то грусть.
Он боялся обидеть ее и старался не спешить, не торопил тот последний миг, который должен был связать их надолго, - он чувствовал это, - может быть навсегда.
Но эта ночь наступила… и с ними случилось то, что должно было случиться. То, чего он боялся, о чем не хотел думать, и все-таки думал беспрестанно, желая этого и мучаясь от этого желания.
Они пришли с моря, весь вечер она была молчаливой, печальной. Он спросил ее, что с ней,
Он подошел, повернул ее к себе, обнял. Она подняла к нему лицо, и совсем близко он увидел ее губы - нежные, розовые, припухшие от плача. Он поцеловал ее.
Она была такой нежной, такой податливой, такой покорной.
Он не мог больше сдерживать себя и больше не хотел быть только снисходительным покровителем.
Ему нужна была ее нежность, ее покорность. Ему нужна была она вся, вся без остатка. Он был ее первым мужчиной, и осознание этого наполнило его гордостью и нежностью, нежностью, которой он не испытывал ни к кому и никогда.
Она уснула на его плече. Он долго смотрел на ее тонкое лицо, на губы, грустно сомкнутые, на длинные чуть дрожащие ресницы… осторожно откинул волосы с теплого лба, прикоснулся губами.
Хотелось курить, но он боялся потревожить ее.
Залаяла соседская собака. Он осторожно освободил руку, приподнялся на локте, откинул занавеску. Ему показалось, что за окном стоит кто-то. Он быстро встал. Лера заворочалась, что-то сказала во сне, он не расслышал, и снова уснула. Он оделся и вышел из комнаты. Открыл заскрипевшую дверь, вышел на террасу. И снова как-будто темная фигура у калитки.
– Кто там? – крикнул он.
Никто не отозвался. В несколько мгновений он оказался у ворот. Никого не было, но калитка была открыта, а ведь он точно помнил, что закрывал ее вечером.
Когда он вернулся в комнату, Лера не спала. Она сидела на кровати, прислушиваясь. Ему показалось, что она испугана.
– Кто это был? – спросила шепотом.
– Ты что вскочила?
– он сел рядом, обнял ее.
– Испугалась? Просто мимо шел кто-то. Теперь я рядом, не бойся ничего.
Она прижалась к нему, вздохнула.
2
Этот утес был виден отовсюду. В окнах дома, с террасы, с центральной улицы поселка, с пляжа. Суженный снизу и расширяющийся кверху, словно наковальня, утес мощно нависал над морем. Со стороны поселка к нему вела узенькая тропинка, ведущая через холмы, виноградники, и потом вверх через реденькую рощицу. Вверху утеса было небольшое плато, образовывающее площадку, на которой росло несколько деревьев.
Он давно уже хотел подняться на это плато, звал с собой Леру. Но она отказывалась: нет, нет, слишком высоко, я боюсь высоты. Ночью ему приснилось, что он стоит на самом краю утеса, под его ногами тихо плещутся волны, и вот, легко оттолкнувшись, он взмывает в небо, нежно-синее, сияющее, сливающееся с морем. Он летит над этим мерцающим синим пространством, над бархатно-зеленым утесом, над рощей, звенящей голосами птиц,
и абсолютное чувство радости и счастья охватывает его.Он проснулся утром с этим ощущением счастья и твердо решил, что сегодня непременно, во что бы то ни стало, он поднимется на утес.
Леры не было рядом. В доме было тихо. Он позвал ее, она не отозвалась. Его охватило беспокойство.
Но тут стукнула калитка… Заскрипела входная дверь… Он услышал тихие шаги… Она улыбнулась, повела плечами:
– Б-р-р. На улице уже прохладно!
Села рядом, он поцеловал ее в холодную щеку.
– Ты куда так рано упорхнула, птичка-невеличка?!
– За молоком ходила!
– За молоком? Но ведь это моя обязанность?
– Ты так сладко спал, не хотелось тебя будить! Но только молока я не принесла?
– Почему?
– Потому что ее не было.
– Кого не было? Коровы? – Макс хохочет.
– Да нет же… какой ты бестолковый! – она легонько шлепает его ладошкой по лицу, - молочницы! На воротах у нее замок висел!
– Значит, мы сегодня кофе без молока будем пить?
– Значит без молока! – вздыхает она. – Ты еще поспи, а я завтрак приготовлю!
– Подожди, - удержал он ее руку, - наклонись ко мне…
Она склонила к нему свое лицо, он поцеловал ее.
– Ты не жалеешь?
– спросил шепотом.
Она посмотрела серьезно.
– Нет, не жалею, – помолчала и сказала:
– Я очень люблю тебя, не забывай об этом, чтобы не случилось.
Он хотел ответить, но она положила ладонь на его губы.
Завтракали на террасе. Он, поглядывая на утес, сказал:
– Я хочу сегодня подняться. Ты со мной?
– Не надо, не ходи, пожалуйста. Я прошу тебя.
– Я пойду… Ты со мной?
– Нет…
Он встает.
– Я быстро, - говорит он, - к вечеру вернусь.
Он наклоняется, чтобы поцеловать ее, и она снова просит:
– Не ходи.
Он гладит ее по лицу, улыбается:
– Ты даже не успеешь соскучиться, я туда и обратно.
Ему нужно, нужно подняться на этот утес! Он хочет посмотреть сверху, с высоты птичьего полета, на море…
Он споласкивает лицо холодной водой из умывальника, стоящего во дворе, машет рукой Лере, она ушла в сад, обиделась, подумал он. Задержался у калитки, может не идти?.. не хочется оставлять ее одну… Но быстрей, быстрей, словно на крыльях, он почти бежит по только-только начинающемуся просыпаться поселку, мимо домов с палисадниками, засаженными мохнатыми пунцовыми астрами, мимо резных крашенных заборчиков к заветной цели – утесу, маячившему вдали зеленоватой громадой.
– Эй, парень! – окликают его из-за одного из заборчиков.
Сгорбленная пожилая женщина, старушка-веселушка, как называл ее Максим, чем всегда вызывал хохот Леры, машет ему, прикрывая глаза коричневой морщинистой рукой.
– Вы что ж это сегодня за молоком не пришли? – кричит она издали. – Я все утро вас прождала. Что невкусное, что ли? Не будете больше брать-то?
Макс останавливается, подходит к заборчику.
– Вкусное молоко, будем брать. Сегодня не смогли прийти, а завтра возьмем обязательно. А вы все утро дома были?