Тайная история лорда Байрона, вампира. Раб своей жажды

Воцарилась тишина, и Роулинсон обратил на меня пристальный, изучающий взгляд.

— Вы оценили опасность? — угрюмо спросил он.— Мы не можем оставить русских в Каликшутре. Если они зацепятся в таком месте, черта с два их оттуда выкуришь. А если они там заложат базу... Она же будет на самой границе Британской Индии! Губительно, Мурфилд, смертоносно! Думаю, вы не нуждаетесь в подробных объяснениях...

— Они излишни, сэр.

— Мы хотим, чтобы вы вытурили этих русаков.

— Есть, сэр!

— Выступаете завтра. Через день за вами последует полковник Пакстон со своим полком.

— Есть, сэр. А сколько людей идет со мной?

— Десять.— У меня, наверное, был удивленный вид, потому что Роулинсон улыбнулся.— Хорошие ребята, Мурфилд, не беспокойтесь об этом. Помните, вы только, разведаете местность. Если вам удастся самостоятельно справиться с русскими, что ж, прекрасно. Если же нет,— Роулинсон кивнул на Пампера,— позовите полковника Пакстона. Он будет ждать у начала дороги, и у него хватит людей, чтобы разобраться с ними как положено.

— Еще один вопрос, сэр...

— Да?

— Почему нам не выступить всем полком?

Роулинсон провел пальцем по усам:

— Политика, Мурфилд.

— Не понимаю.

— Полагаю, речь идет о каких-то дипломатических играх,— вздохнул Роулинсон.— В Лондоне не хотят проблем на границе. Хоть я и не должен вам это говорить, но раньше мы уже сделали вид, что не заметили ряда нарушений в этом районе. Не знаю, помните ли вы или нет, но примерно три года назад там же похитили леди Весткот с дочерью и двадцатью людьми.

— Леди Весткот?

— Жену лорда Весткота, который командовал войсками в Кабуле.

— О Господи! — вскричал я.— Кто же ее похитил?

— Мы не знаем,— вмешался Пампер, поднимая искаженное гневом лицо.— Нам запретили тогда вести следствие по этому делу. И расследование остановили политиканы.

Роулинсон бросил на него быстрый взгляд и вновь обратился ico мне:

— Дело в том, что колониальная администрация не имеет права вмешиваться в некоторые вопросы.

— Немного поздновато для принятия мер,— хмыкнул бабу.

Все мы проигнорировали его замечание.

Полковник Роулинсон вручил мне аккуратно переплетенную папку:

— Здесь лучшие из карт, что мы смогли найти. Боюсь, однако, они все же недостаточно хороши. К ним приложены заметки профессора Джьоти о культе Кали и сообщения от Шри Сингха, нашего агента в предгорьях, о котором я, по-моему, уже упоминал.

— Да, сэр, вы упоминали о нем, о Льве. А сейчас он тоже там?

Полковник Роулинсон помрачнел:

— Если он и там, капитан, то не надейтесь на встречу с ним. Разведчики играют по другим правилам. Правда, одного парня вы все же можете попытаться разыскать — врача-англичанина по имени Джон Элиот. Он работает среди туземцев уже несколько лет, основал больницу, ну, и все в таком духе. Вообще-то он не желает иметь никаких дел с колониальными властями, этакий бунтарь-отшельник, понимаете? Но в данном случае он в курсе вашего задания, капитан, и окажет вам помощь, если сможет. Вам стоит заставить его раскинуть умом. Он знает многое о том, что там творится. А на местном жаргоне говорит не хуже настоящего туземца — так мне сообщали, во всяком случае.

Я кивнул, сделал пометку на обложке папки и поднялся — судя по всему, мой инструктаж подошел к концу.

— С Богом, Мурфилд,— напутствовал полковник Роулинсон, пожимая мне руку на прощание.— Слркба — дело суровое.

— Постараюсь сделать все, что смогу, сэр! — ответил я, глядя ему прямо в глаза.

Произнося эти слова, я вспомнил застрелившегося агента и подумал о неизвестном ужасе, доведшем его до могилы... Много ли я смогу сделать?

Полученная информация побудила меня поскорее выступить, ибо никто не любит рассиживаться и валять дурака, когда предстоят скверные дела. Пампер Пакстон, сам побывавший во многих переделках, видимо, понимал, что я чувствую, ибо в тот вечер радушно пригласил меня к себе в бунгало, где мы пропустили по маленькой и поболтали о былом. Дома у него были жена и юный сын Тимоти, отличный парнишка, который сразу заставил меня маршировать перед ним взад-вперед по дому. Он был самым многообещающим инструктором по строевой подготовке, с каким мне когда-либо приходилось встречаться!

Мы на редкость чудесно провели время, ибо я всегда был любимцем юного Тимоти и от души порадовался, что он еще помнит меня. Когда пришло время ему ложиться спать, я сел рядом и почитал ему рассказики из какой-то приключенческой книжки. Помнится, наблюдая за ним, я подумал, что придет день — и Тимоти станет гордостью своего отца.

— У тебя прекрасный мальчуган,— сказал я потом Памперу.— Он напоминает мне о том, зачем я ношу этот мундир.

Пампер пожал мне руку.

— Ерунда, старик,— отмахнулся он.— Тебе никогда не надо об этом напоминать.

В ту ночь я лег спать в хорошем расположении духа, а когда проснулся на следующее утро, моих мрачных предчувствий как не бывало. Я был готов к бою.

Мы двигались из Симлы по большой дороге в горы. Солдаты мои, как и обещал полковник Роулинсон, оказались хорошими ребятами, и мы быстро продвигались вперед. За месяц нашего путешествия я воистину уверовал в то, о чем часто говорили: нет в мире мест красивее. Воздух тут свеж, растительность пышна, а Гималаи над нами уходят вершинами в самые небеса. Я вспомнил, что эти горы почитаются индусами как обитель богов. И действительно, от громадных пиков исходило ощущение какой-то великой тайны и власти.

Впрочем, постепенно пейзаж вокруг начал меняться. Чем ближе мы подъезжали к Каликшутре, тем суровей и безлюдней становилось вокруг, хотя царственное величие гор оставалось прежним. Унылость ландшафта лишь способствовала моим раздумьям. Как-то поздно вечером мы вышли на распутье и очутились у отходящей на Каликшутру дороги. Рядом с дорогой распласталась деревушка, нищая и убогая, но мы были рады и ей, ибо появилась надежда встретиться с людьми — ведь вот уже почти неделю мы не видели здесь ни единой живой души. Однако когда мы вошли в деревушку, то увидели, что она покинута жителями — даже собаки не выбежали встретить нас. Мои люди отказывались вставать здесь лагерем, говорили о скверных предчувствиях — а внутреннее чутье у солдат, как правило, развито очень хорошо. Мне тоже не терпелось продолжить наше продвижение к цели, так что в тот же вечер, хотя солнце почти село, мы ступили на дорогу, ведущую в Каликшутру. За первым же крутым поворотом мы наткнулись на статую, выкрашенную в черный цвет. Камень износился, и черты лица практически стерлись, но я сразу узнал черепа в ожерелье на шее и понял, кого представляет эта статуя. У ног богини лежали цветы.

Весь следующий день и еще день за ним мы взбирались по склону горы. Тропа становилась все уже и обрывистее, шла зигзагами вверх по почти голой скале, а над пропастью сияло безжалостно палящее солнце. Я начал понимать, почему обитателей Каликшутры, если они вообще существуют, следует считать демонами: трудно было поверить, что в таких условиях могут жить люди. И конечно же, мое восторженное отношение к горам немного поостыло! Но на исходе второго дня тропа, по которой мы продвигались, стала выравниваться, а среди скал впереди замаячили проблески зелени. Когда лучи заходящего солнца исчезли за утесом, мы обогнули нагромождение скал и увидели перед собой густую поросль деревьев, тянущихся к пурпурным облакам, и сверкающие призрачной белизной пики далеких гор. Некоторое время я стоял, завороженный этим прекрасным видом, как вдруг услышал крик одного из моих людей, продолжавших двигаться по тропе. Я, конечно, бросился следом и сразу услышал жужжание мух.

Я догнал кричавшего за ближайшей скалой. Он показывал на статую. Прямо за ней начинались джунгли, и статуя стояла словно часовой, охраняющий подходы к зарослям. Солдат обернулся ко мне с гримасой отвращения на лице. Подойдя ближе, я увидел, что вокруг шеи идола колышется что-то живое. Воздух был отравлен кошмарным запахом гниющего мяса Присмотревшись к ожерелью на идоле, я понял, что оно кишмя кишит мухами и личинками,— бесчисленные тысячи их образовали живой покров и питались тем, что находилось под ними. Я ткнул в это сонмище рукояткой пистолета; мухи взлетели жужжащим черным роем, и на свет появился сплошь покрытый червями комок внутренностей. Я подрезал их, и они с глухим шлепком упали на землю. И тут, к моему удивлению, сверкнуло золото. Стерев кровь, я разглядел на шее идола украшение — судя по всему, весьма ценное. Даже я, не разбирающийся в женских безделушках, понял, что вещица была довольно древней работы. Я пригляделся к ожерелью повнимательнее: оно состояло из тысячи крохотных капелек золота, сплетенных в нечто вроде сетки, и стоило, должно быть, больших денег. Я потянулся к ожерелью, намереваясь снять его. И в это мгновение раздался выстрел.