Тайны русской души. Дневник гимназистки
Шрифт:
А письма (от Юрия Хорошавина) всё нет и нет. Странно его ждать – это правда. Но каждый раз, как приходит почтальон, ожиданьем и надеждой что-то дрогнет в груди – и захватит дыханье. А письма всё нет – письма в сером конверте… И все другие письма не радуют, а только раздражают… Как скучно и как всё надоело!..
Ничего не хочется делать – и хочется вложить в жизнь какое-то содержание. А его – нет. Нет содержания, и где найти – не знаю…
Около – только Зойкины стоны, и ежедневные неудовольствия, и стычки между тетей Юлей и тетей Клавдинькой, и дядькой, и всех их – с мамой (это она говорит, что она – «козел отпущения», да и – верно!..).
А небо – такое
Я думаю: хорошо умереть весной – так, чтобы тебе казалось, что идешь в синюю даль, к яркому небу, по которому так быстро-тревожно ходят-ходят бело-яркие облачки-тучи, точно радуются весне, и буйному ветру, и новой жизни, и горячему золоту-солнышку. Чтоб казалось, что свежий и чистый душистый воздух наполняет все легкие, и дышишь так легко и свободно, и ты – воздух, такой же свежий и чистый… В синюю даль – где нет «ни печали, ни болезни»!..
Вот – написала, а самой ведь до боли не хочется умирать. И пугает длительное умирание… Но в конце концов, мне именно так и придется умирать. Если сейчас у меня много надежд на то, что я проживу еще, что всё это – не самый легочно-туберкулезный процесс, а только – сильное предрасположение, наклонность к нему, то разве можно быть уверенным в том, что в будущем он не разовьется – быстро и сильно?..
Но Спасский… Вот – надо к нему сходить. Этот «Потанюшка» теперь ничего не нашел, а месяц тому назад Спасский находил «верхушки»…
К слову: сегодня у Зойки «Грека» опять нашла плеврит, Красовский – ничего, а «Потанюшка» – «верхушку», только другого легкого, чем у меня…
Нет, надо скорей ехать, ехать! В Сарапул! Меня так туда теперь тянет! На Алтай – невозможно, на кумыс – нехорошо (в смысле питания – скверно, и поэтому – скорее вред, чем польза); в Скопино – о, упаси Бог!.. В Сарапул, в Сарапул! Там, говорят, близко (от) города – лес сосновый и очень хороший…
Впрочем, мне теперь – только бы уехать! И обязательно надо, чтобы мама со мной ехала – это будет ей очень полезно. Она хотела, чтобы попросить ехать со мной тетю. Я, конечно, была бы очень рада, но… Ну вот – всегда мешает «но»… Хоть хорошо бы это было очень. Я бы рада с тетей Аничкой поехать. Только ведь без нее, если и Зинка (сестра) дома останется – так ей тоже не сладко будет, а остальным – не житье, а сплошные стычки, и перебранки, и ссоры, и обиды…
Нет, здесь без тети Анички невозможно. Она умеет всё примирить, сгладить, успокоить. И вот еще какая у нее есть особенность: когда она что-нибудь скажет – исполнить доставляет тебе удовольствие. В то время как другим – и даже маме – хочется сделать наоборот, непременно – напротив, раздражение вызывает даже чье-нибудь приказанье, замечанье. Не понимаю, почему это так? Может быть, потому, что тетя Клавдинька, например, часто снабжает свои замечания еще «сверхзамечанием»:
– Ну, конечно, разве можно послушаться?.. «Старушка» из ума выжила…
И это до такой степени раздражает, что, в самом деле, – упрямо хочется не послушаться. Сделать напротив. Мама – как что – то же, но у нее всегда звучит:
– Ну вот – не то же ли я тебе говорила?..
А тетя Аничка сказала – так послушаетесь… Ну и ждешь, чтобы сказала тетя Аничка. А она никогда не скажет так, что сделается досадно, никогда не скажет так, чтобы показать, что она хочет заставить тебя выполнить ее волю, что ты не смеешь ее не послушаться… Нет, не знаю, как сказать… Только всегда поймёшь, почему она так говорит и что, в самом деле, всё именно так надо (делать), как она говорит, и хочется ее послушаться…
Вот о чем расписалась! Не достаточно ли?..
Зойка-то еще до воскресенья (23 апреля) остается. Ох!.. Тоска…
А
ко всему этому еще вот что прибавляется: «новое правительство» Калининского дома разрушает без оглядки всё, что было создано за много лет «старым правительством». Другими словами, всё, что было посажено нами или Иваном Павловичем: тополя, молодые клены, старую черемуху, смородину, выращенную из семечек, малину, клубнику и сирени – белые сирени! Всё рубят, опиливают, губят – теперь, когда каждый прутик радуется ярко-теплому солнышку и свежему ветру. Всё ровняют с землей, следы всего стирают с лица земли в огороде…Ей-Богу, равенство не состоит в том, чтобы всё обрезать, подрезать и делать одинакового роста с землей. Видите ли, «культура деревьев состоит в том, чтобы обкромсать их, не дать подниматься к небу и солнцу сильным ветвям; чтобы обрезать, сделать пониже, придавить к земле»… Но ведь корни их – в земле, и они привязаны к ней. Почему же верхушки не могут тянуться к небу?.. Как Фет 277 сказал про вершины леса:
…Как будто чуя жизнь двойнуюИ ей овеяны вдвойне, —И землю чувствуют родную,И в небо просятся оне.277
Фет (Фет, Шеншин) Афанасий Афанасьевич (1820 – 1892) – поэт, публицист, переводчик, мемуарист.
Дурацкая «культура» – когда так! Зачем кромсать, зачем губить всю красоту свободного растенья?! Зачем, зачем им нужно в нем губить стремленья к небу, сильные движенья?!.
Тошно на белый свет смотреть! Кажется, легче бы своими руками погубить, срубить, выкопать… А теперь – чужие злые руки ломали тополя и клены, рубили, опиливали черемуху, по вёснам – такую белую и душистую! Хоть дали бы ей процвести…
Что уж тут удивляться? Ведь это – бездушные дерева. Чего же их жалеть и плакать об них? Им было больно, когда их рубили, но теперь они умерли…
А вот другие есть – которых теперь тоже «рубят», но только эти будут еще жить, и болеть их сердце и самолюбие будет долго. Это, конечно, – люди. Много людей нынче уже «срублено» – или будет еще «срублено». «Лес рубят – щепки летят»…
Вчера тетя («Аничка») была на заседании педагогов их гимназии (ВМЖГ) – без начальства и о начальстве. Говорит, что галдели – ох!.. Ну – да ведь: одна баба – баба, две бабы – базар, а три – «Свистунья» (или ярмарка – по настоящей-то пословице)… Наконец выручил их отец Василий 278 :
278
Очевидно, Бехтерев Василий Николаевич (1855 – ?) – священнослужитель храма в честь Святой Великомученицы Екатерины (при ВМЖГ, 1909 – 1918), протоиерей (1910). После рукоположения («посвящения», 1886) служил в Спасо-Хлыновской и Донской Богородицкой церквах города Вятки, в Никольском храме города Котельнича. На каждом месте служения вел преподавательскую деятельность. В 1909 году стал «законоучителем».
– Вопрос о переизбрании (начальства) отпадает сам собой, так как у нас никаких особенных неудовольствий и острых столкновений не было и нет!..
Ну, с этим согласились – и нашли всякие толки и совещания о «переизбрании» и т. д. преждевременными. Собрание вела Катя Сиднева – и стучала карандашиком, и хлопала в ладоши, призывая к порядку, и прочее… Словом, всё – как надо быть, только не знаю, возглашала ли она: «О, товарищи!» А то было бы прямо великолепно!.. И однако… Ох, «Катя-верхняя», «Катя-верхняя»! Не ожидала я от тебя такого «пассажа»!