Тайны Сикорских
Шрифт:
Катя нерешительно прошла следом. Ей еще не доводилось заходить в спальни хозяев дома, кроме Ксениной. Ее встретила небольшая уютная гостиная, обставленная в классическом стиле. Сквозь приоткрытые двери виднелась еще не разобранная кровать в спальне. Сквозь еще одну дверь уютно шумела вода, наполняющая ванную. Катерина быстренько подхватила грязную одежду, оставленную на кремовом диване, безнадежно залитом дождевой водой с плаща, и взяла в руку черные ботинки, залепленные грязью.
— Лена! — Катя медленно развернулась к Артему Николаевичу. — Извините, что вмешиваюсь, но хочу дать Вам дружеский совет — на работе стоит заниматься работой.
Катя вспыхнула до корней волос, которые уже начали пушиться и сворачиваться в непослушные
Уже когда бежала сломя голову, снова подвернула ногу и с тихим «дурацкие каблуки, кто придумал такую форму!» чуть не скатилась с лестницы, остановилась, пытаясь заглушить стыд и негодование.
— Не виноватая я, он сам пришел, — проворчала себе под нос. Такая глупая ситуация! Она ведь действительно не давала повода Алексею Николаевичу предположить, что доступна и не против присоединиться к ряду его почитательниц. А Артем Николаевич, видимо, строгих взглядов на счет взаимоотношений хозяев дома с прислугой, теперь считает, что она, Катя, обнимается с его братом по углам. Оправдываться перед ним было еще более глупо и некрасиво, чем промолчать, поэтому покорно проглотила обвинения, что противоречило ее рассудительной, но вспыльчивой натуре. Катерине бы наплевать, вряд ли ее уволят после прохождения испытательного срока накануне предстоящей недели, но тем не менее остался неприятный осадок и досада. И самое главное, за две недели она так и не продвинулась в своем расследовании. Количество вопросов лишь увеличивалось.
Глава 4. Нападение
Дом Сикорских начинялся гостями, словно готовящийся к пылу-жару пирог. Приезд каждого из них привносил новые оттенки в царствующую атмосферу, изменяя ее, добавляя остроты и пряности в молчаливое безвкусие будней. Вялая тягучая жвачка двухнедельного испытательного срока Катерины наконец закончилась. Катя усвоила каждый из длинного ряда пунктов поведения прислуги: нужно быть невидимкой, быстрой и сноровистой; нужно успевать наводить идеальный порядок в кратчайшие строки; нельзя входить в апартаменты хозяев; кабинеты Сикорских — табу; заговаривать с хозяевами или их гостями первыми — табу (рекомендация избегать их без прямого приказа явиться к ним); выходить во двор после наступления темноты запрещается (разве что хочешь чтобы тобой поужинал один из волкодавов); западное крыло дома закрыто для посещения прислугой и все в таком же духе.
Многие запреты и рекомендации не были прописаны, и до них приходилось додумываться самому: не лезть под руку кухарке Валентине, дородной и весьма деятельной женщине, считающей, что кухня — ее владения, или же что можно говорить Яне только то, что хочешь, чтобы узнал весь штат прислуги без исключения.
Среди сотрудников охранной службы есть весьма неплохие ребята, общительные и добрые, которые вовсе не прочь поболтать с симпатичной новенькой. Катя виртуозно съезжала с тем, которые относились к ее личной жизни, и научилась незаметно подводить к вопросам, которые интересовали ее саму: кто и как часто посещает дом или же странности в поведении хозяев.
Братья Сикорские были неисправимыми трудоголиками — постоянно в делах, в разъездах. Их сестра Ксения тоже в доме бывала редко — но по иным причинам: тусовки, встречи, очередные попытки выстроить отношения, которые не разобьют ей сердце. Катя искренне сочувствовала Сикорской. Богатая и красивая, с отличным образованием, с толпой знакомых и друзей, она оказалась безнадежно одинокой.
Когда служанка приходила по утрам делать Ксении укладки, девушка спросонок не успевала соорудить вместе с макияжем и брендовой одеждой свой обычный образ, который носила, как плотно прилегающую маску. В свои двадцать шесть она была похожа на ранимого моллюска, ежедневно прячущегося в толстый бронированный панцирь легкомысленной, довольной сладкой жизнью кокетки из «золотой молодежи». В светло-зеленых глазах стояла волчья тоска, которая обычно поселяется в более старшем возрасте,
а на бледном лице лежала печать усталости.Одним пасмурным холодным утром Катя явилась к Ксении, чтобы, как обычно, причесать непослушные пушистые локоны, и застала ее стоящую у окна, смотрящую в серую утреннюю дымку. Окно распахнуто настежь. Холод лижет босые ступни, безжалостно изгоняя из помещения остатки тепла. Туманная влага по-хозяйски вползает в девичью спальню.
— Ксения Николаевна, Вы же заболеете! — всплеснула руками Катерина, точь-в-точь, как сделала бы, увидев, что ее дочь вытворяет такое. Несмотря на небольшую разницу в возрасте, Катя видела в Ксении младшую сестру, требующую опеки и заботы.
— Все-равно, — бесцветным голосом обозвалась девушка. — Может, так лучше будет.
— Что Вы такое говорите? — Катерина безапелляционно захлопнула окно и повернула оконную ручку. Ксения продолжала стоять, словно находясь в каком-то полусонном состоянии.
— Вы совсем замерзли, — Катя невольно становилась свидетельницей трагедии, которую молча переживала молодая Сикорская. Она окинула взглядом посиневшие от холода губы, покрывшуюся пупырышками кожу, и отправила девушку в постель. Командовать хозяевами, давать им советы или лезть не в свое дело было запрещено, за это можно вылететь с работы со скоростью пули. Но Катя не могла остаться сторонним наблюдателем. Что-то подсказывало ей, что не вмешаться сейчас — значит стать соучастником очень нехорошего события, на которое напрашивалась Ксения.
Сикорская послушно закуталась в несколько одеял, пока Катя поставила набираться горячую ванную и разожгла в камине огонь. Хотя дом и отапливался, необычайно теплая осень давала возможность повременить с подключением батарей. Промозглую сырость так приятно было изгонять с помощью потрескивающих дров в камине, на чем и настаивали домочадцы.
Вскипел электрический чайник, и чашка ароматного травяного чая была насильно втиснута в закоченевшие пальцы Ксении.
— Спасибо, — начинающим сипнуть голосом прошептала девушка. — Лена, посидите со мной, — неловко попросила она.
— Хорошо, — Катя подоткнула одеяла, соорудив вокруг хозяйки что-то наподобие кокона, и, плеснув себе в чашку чая, села рядом на удобный стул.
— Не хотите поделиться, что случилось? — спросила Катерина. Иногда все, что человеку нужно, чтобы не скатиться за опасную грань, это с кем-то поговорить.
— Нет, — отрицательно кивнула головой Ксения. И, вопреки отказу, начала говорить.
— Вы не поймете. Это стыдно. Сегодня приезжает мама — как я смогу в глаза ей смотреть? А братья?! Если они узнают… — глаза Сикорской наполнились ужасом.
— Как бы то ни было, они Ваши самые родные люди, — мягко сказала Катя.
— Нет! Вы их не знаете… — отчаянно всхлипнула Ксения, и по ее начинающей полыхать нездоровым румянцем щеке скатилась одинокая слезинка, объемная, словно создана не из жидкости, а из хрусталя.
Катерина терпеливо молчала, давая возможность девушке выговориться, не перебивая и не переубеждая.
— Я… Я кое-что сделала. Это… оказалось ошибкой и теперь… теперь будут последствия. И они необратимы. Уже необратимы. Я слишком поздно узнала, и медлила, а мои надежды не оправдались… — Ксения тараторила сбивчивым шепотом. — Глупая. Тупая курица. Наивная дура.
Ксения глотала соленые слезы, катившиеся градом, одна за другой.
— Я… Я не могу сказать. Это очень стыдно. И я изуродовала себе будущее. Опозорила себя. И теперь жизнь кончена, — девушка содрогалась от беззвучных рыданий.
Катя обняла ее. Ксения доверчиво прижалась к своей служанке, чувствуя, как слезы освобождают место для эмоций, как ступор, в котором она пребывала, дает трещины.
— Ну все, моя хорошая, все, все, — Катя гладила Ксению, словно маленькую, по голове, пальцами зарываясь в ее волосы. Ей искренне жаль было девушку, и очень хотелось ей помочь, но она понимала, что лезть с ненужными советами не стоит. Пока не спросят.