Тайны темной осени

Но вот Оля и Алексей нашли друг друга. Иные из нашей родни с первого же дня свадьбы уселись ждать, когда же они разведутся. Разные потому что, совсем разные. Двенадцатый год ждут, плетут всякую чушь о них себе в оправдание, да только у кого есть глаза и уши, — и совесть! — сами всё видят. А у кого их нет, у того — нет.

Одна беда, не было у сестры детей. Двенадцать лет вместе, и — нет детей. Выкидыши на ранних сроках, и ЭКО не спасло, всё ровно то же самое — до третьего-четвёртого месяца, а потом — всё, гинекология, неприятные медицинские процедуры, последующее безрадостное восстановление… В последний год Оля смирилась. Перестала следить за собственным циклом, выбросила в урну рекламки клиник репродуктивной медицины. Подумывала усыновить, но пока побаивалась: сможет ли принять чужого ребёнка как своего, справится ли с воспитанием, что там окажутся за гены…

Если бы был у меня доступ с правами администратора к системному коду уважаемого Мироздания, я бы пофиксила этот баг. Но увы. Что не дано, то не дано.

Алексей включил телевизор, на минимальном звуке, я открыла свой верный нетбук. Смешно, три комнаты в квартире, но мы сидим на кухне, каждый со своим экраном, я краем уха цепляю его футбол, он слышит, как стучу по клавишам я. И в этой, с позволения сказать, тишине слабо пощёлкивает жарочный шкаф, готовящий рыбу. Но всем уютно почему-то.

С Алексеем легко молчать обо всём на свете. Мечта интроверта, а не мужчина.

Оля вернулась далеко заполночь. Я не могла ждать слишком долго: утром на работу, при Лаврентии Павловиче опоздай хоть на две минуты, попробуй. Но сквозь сон я слышала, как хлопнула дверь, потом — короткий приглушённый разговор, а ещё очень сильно потом — мне под бок плюхнулось мохнатое кошачье тело, сунуло холодную свою носяру куда-то в район подмышки и забухтело на низком диапазоне уже знакомое мне «мруфф». Он же из подъезда, подумала я. С улицы! И лапы не мыл! Но сон не спешил разжимать свои клещи: мысли текли вяло, размываясь в забвении, и встать, чтобы прогнать наглое животное, я так и не встала.

Вслед за белыми ночами приходят серые вечные сумерки: днём из-за плотного слоя облаков совсем не видно солнца, сыплется мелкая противная морось и утро угасает, даже не начавшись толком. В моём рабочем кабинете — огромное панорамное окно с видом на проспект Добролюбова, на Князь-Владимирский собор. Очень красивый вид, помогает думать. Но в осеннюю хмарь, когда тучи спускаются так низко, что едва ли не цепляют своим брюхом асфальт, за окнами стоит ровная жемчужно-серая взвесь. Огни уличных фонарей теряются в ней полностью, и кажется, что весь мир куда-то провалился, а наше здание плывёт ноевым ковчегом сквозь междумирье невесть куда и невесть зачем.

— Доброе утро, Римма Анатольевна.

Вздрагиваю, выползаю из своих мыслей, вижу напротив своего стола драгоценного нашего Б. Лаврентия Палыча. Судя по всему, давно там сидит. Чёрт! Пора замок врезать и закрываться изнутри. Хотя не поможет, с него станется начать колотить в дверь руками, ногами, головой и всем прочим, что под руку попадётся. Понятие «творческое сосредоточение» на его взгляд — придурь и чушь собачья.

Так, срочно включаем внутреннюю Алису.

— Доброе, Лаврентий П… етрович, — едва не сказала «Павлович»!

Но он прекрасно понял суть заминки. По поводу своего прозвища среди коллектива ему уже настучали. Кто именно, я не знала, но подозрения — были. Нормально. Лизоблюды всегда были и будут в коллективах, особенно там, где начальство лизоблюдство поощряет изо всех сил.

— Почему не работаете, Римма Анатольевна?

Рожа у него — мерзкая, и очки эти круглые, добавить бы возраста, и будет одно лицо, практически одно лицо. Может, вправду потомок?.. Какой-нибудь внебрачный внук внебрачного сына?

— Я работаю, Лаврентий Петрович.

— Вы уже сорок минут как пялитесь в окно! Вместо того, чтобы набирать код.

Чтобы набирать код, сначала надо его придумать. Чтобы придумать код, надо сначала расписать, хотя бы карандашом и на коленке, его логическую схему. Чтобы расписать логическую схему, сначала надо прикинуть математическое решение задачи. Всё это требует времени, сосредоточения, тишины, и, — ну да! — при этом вполне можно пялиться хоть в окно, хоть в стену, всё равно зрение ушло внутрь, туда, где как раз и решается задача. Появись за стеклом птеродактиль или летающая тарелка в такой вот момент, ведь не увижу.

Как не увидела начальника, сорок минут торчавшего за столом напротив.

Но разве ему это объяснишь?

— Я думаю, Лаврентий Петрович, — отвечаю максимально вежливо.

Но вежливость не помогает: чёрный властелин выходит из берегов. Вникать в этот ор нереально от слова совсем, я и не вникаю, с тоской ожидая, когда же поток, наконец-то, иссякнет. Суть потока: безответственность некоторых сотрудников-бездельников, их работа на срыв сроков и что-то там ещё… в одно ухо влетело, в другое вылетело. Я умею слушать и слушать внимательно тех, кого уважаю, кто говорит по делу, у кого можно чему-то научиться. Но сель бессмысленности разбивает моё внимание на тысячу мелких, не компилириуемых в единое целое, осколков. Я почти ничего тогда не запоминаю из прозвучавшего. Только первые несколько фраз и последние.

— … и срежу премию!

Внутренняя Алиса на автомате выдаёт:

— Срежете премию — уволюсь.

Не успела вовремя прихлопнуть рот, теперь уже поздно.

— Вот как? — с обманчивой ласковостью повторят начальник. — А я думал, в глаза повторить постыдитесь.

Молчу, не отвожу взгляда. Мне нечего стыдиться, никаких срывов по срокам я не допущу, я это знаю, он это знает, но очень уж ему хочется вспрыгнуть сверху и там от души по моей голове потоптаться.

— Хотите попасть в чёрный список? — выкладывает он последний козырь.

Чёрный список — это серьёзно, конечно, но… Можно работать удалённо, под псевдом. Можно сменить профессию, хотя, конечно, вариант экстремальный, я больше ничего не умею делать. Но у меня сестра — адвокат, наконец! Что-то придумает с этим чёрным списком, я уверена. А вот что наш доморощенный Берия будет делать с развалившимся накануне сдачи проектом — вопрос.

Молчу. Что тут скажешь.

Он плюнул и наконец-то убрался из моего кабинета. Ахнув дверью так, что просыпалась крошка. Слава богу, дышать легче стало.

Но теперь я действительно просто тупо пялилась в окно, затянутое серым полотном тумана. Решение, которое я почти нащупала утром, обиделось и больше не маячило нигде, ни на поверхности сознания, ни на его грани.

Нельзя, нельзя, нельзя в нашей работе дёргать человека просто потому, что ты начальник, а твой подчинённый дурак по дефолту, из-за того только, что подчинённый! Нельзя загонять нас в дикие рамки: стучи по клавиатуре, язык вывесив, отсюда и до обеда, после обеда снова стучи. Шаг влево, шаг вправо, прыжок на месте — получи по башке. И уж, конечно, после мозговыноса на тему «пялилась в окно, ничего не делала» тут же производительность повысится в тысячу раз прямо, ага. В миллион!