Тайны темной осени

Нет, тётя Алла бы кинулась в огонь непременно!

Её оттаскивали и потом держали, я думаю, всей пожарной бригадой.

Но тогда где ожоги?

Хотя бы один.

— Римма, — тётя Алла вдруг положила ладонь мне на руку, и меня ожгло внезапным холодом, а тётины глаза смотрели трезво, прицельно и горько: — Не делай этого.

— Чего? — не поняла я, осторожно вытягивая кисть.

— Что бы ты ни собралась делать сейчас, не делай этого. Пожалуйста.

Наверное, именно такой помнила её Оля. С чистым чётким разумом, ещё не тронутым безумием заботы о непутёвом сыне. Тётя снова стиснула мою руку, впилась побелевшими пальцами, — больно!

— Обещай! Не делай этого!

Еле выдернулась.

— Как я могу обещать, если я даже не знаю, чего именно мне делать нельзя, — возмутилась я. — Тёть-Алл, головой хоть подумайте.

— Того, что задумала, не делай.

— Да ничего я ещё не задумала!

Она покачала головой, опустила взгляд. И попросила, другим уже совсем голосом, тонким и надломленным:

— Сделай мне ещё чаю, — подумала немного, и добавила: — Пожалуйста.

И я согрела чайник, не уставая растирать руку, отведавшую железной стали тёткиных пальцев, — и откуда силища-то такая! Впрочем, безумцы способны на многое, говорят. Как бы она не вздумала в окно выйти, перепутав его с дверью!

Тётя пила чай, — разливался по кухне терпкий аромат бергамота, — смотрела в стол и ничего больше не говорила, а я то присаживалась напротив, то начинала нервно мерить кухню шагами, снова подогревала чайник, пила кофе, и никак не могла избавиться от озноба, холодящего спину и, в особенности, запястье, отведавшее тёть-Аллиных пальцев. Заболела, наверное. Гриппом. Надо было прививку сделать, всё на потом откладывала. Дооткладывалась.

Но почему у тёти ни одного ожога?

Вопрос мучил меня всё сильнее и сильнее.

Наконец, пришёл из магазина Алексей, принёс продукты. И я с чистой совестью заказала машину себе: остаток субботы и всё воскресенье принадлежали мне единолично.

Но на Свердловской набережной, когда уже показались вдалеке арка Большеохтинского моста и, по правую руку, на том берегу, среди по-осеннему рыжих деревьев купола Смольного собора, мне вдруг пришло в голову наведаться во Всеволожск и лично посмотреть на пепелище. Не так уж и далеко отсюда, если вдуматься. Топливо… заправим на ближайшей АЗС. А поворот на Пискарёвский проспект вот он, сейчас перестроюсь. Проект? К чёрту, завтра целый день, успею. Лаврентий Павлович, извините! Всеволожск — важнее.

«Не делай этого», — эхом отдался в голове тёткин голос, но от него я отмахнулась, быстро забыла и вспомнила о нём позже, намного позже, когда пыталась найти ту точку невозврата, до которой ещё можно было что-то изменить. Не сворачивать со Свердловской набережной, например, а ехать себе прямо, до Большеохтинского моста, потом по проспекту Шаумяна — домой…

Я стояла у забора, и снова меня закатало когнитивным диссонансом в соляной столб. Вот такая у меня реакция на то, чего никак не ждёшь, ждёшь совсем другого. Но — на тебе под нос не то, другое, к которому мысленно уже привыкла, пережила весь связанный с ним ужас и уже даже немного отпустила, а совсем неожиданное. Совсем. Неожиданное.

Оба дома стояли целыми. Время успело их отметить: со старых деревянных рам облупилась краска, у одного дома требовало ремонта крыльцо, у второго — крыша над верандой, черепицу там вспучило, отсюда видно. Того и гляди, скоро протечёт! Неухоженный придомовой участок… Хозяина, умеющего и любящего работать на земле, здесь не было уже очень давно.

Но и пожара никакого не было тоже.

Пожаром здесь даже не пахло!

Я потянула из кармана смартфон, сделала несколько снимков… И экран погас: батарея разрядилась, сволочь! Да что за!.. Наверное, аккумулятор навернулся. Выкинуть и купить новый! Так и сделаю, когда домой вернусь. Сразу же.

Ярое бешенство поднималось во мне медленно, но неукротимо, как цунами. Разозлить меня очень сложно, я по натуре флегматик, но тёте Алле разозлить меня удалось на славу. Приехала… вся такая… и врёт! Врёт! В наглую. Дурочкой прикидывается. «Не делай этого, Римма!» В смысле, не вздумай поехать и проверить. Не сомневайся в моём вранье. Так, что ли?!

Я дёрнула дверцу машины, села, положила руки на руль. Успокоиться. Римма, уймись. Тебе обратно ехать. Хочешь разложить машину, не вписавшись в поворот? И чёрт бы с тобой, если ты сама, а если ещё кого с собой прихватишь… Или не глупить, вызвать такси?

На землю медленно опускались осенние сумерки. Небо остывало, обретая оттенки синевато-серого вечернего жемчуга. Похолодало, начал подниматься ветер. Холодный, стылый, он нёс в себе отчётливый морозный привкус: к утру ожидались заморозки, слабый снег.

Я когда-то жила здесь. Вот в этом доме, где просело крыльцо и со ступеней кое-где обвалилась плитка. Каждая трещинка в дорожке была мне знакома. И вместе с тем, дом неприветливо глядел на меня слепыми пятнами окон, в которых давно уже не горел прежний ласковый свет.

«Уходи», — словно говорил он мне всем своим угрюмым видом. — «Убирайся! Предательница!»

Ну да. Не надо было поступать в Политех, не надо было учиться, надо было — оставаться здесь, полоть бесконечную траву, закатывать бесполезные банки помидоров с огурцами и вишню, их всё равно потом никто не ел, все эти соленья-варенья. Слишком уж их много, давно надоели, чипсы магазинные и то вкуснее, хотя вреднее и противнее чипсов еды, пожалуй, не сыскать. Ах, да, ещё за Сенечку в семнадцать замуж выйти. Чтобы сейчас ходить с животом до колен, потому что во дворе уже бегало бы штук пять детишек, а шестого — рожать через месяц. Так, что ли?!

Дом враждебно молчал. «Дожили», — горько подумалось мне. — «С неодушевлёнными предметами разговариваю…»

Ветер хлестнул по лобовому стеклу чёрным пустым пакетом, и я вздрогнула от этой внезапной темноты, будто по глазам чем-то ударило. Я медленно, как заворожённая, оглянулась, и вдруг осознала, что на улице, расквашенной осенней грязью в локальное болотце, никого больше нет, только я, я одна. Впереди ещё стоят машины, но, судя по всему, пустые. Просто стоят. Припарковались.

Волосы на затылке приподняло внезапной жутью. И никто же ведь не знает, что я здесь. Я сказала Алексею, что поехала домой…

Я вылезла, отлепила от стекла пакет и швырнула его в сторону, ветер тут же подхватил его, закрутил, затрепал. Мне отчаянно захотелось вдруг убраться уже наконец отсюда, с проклятого этого места, как можно скорее и как можно быстрее. Если я задержусь здесь хотя бы на мгновение, я сойду с ума!

Субботний вечер благоволит тем, кто едет в город, и беспощаден к рвущимся на отдых за его пределы. Одним словом, свободная дорога в одном направлении и сплошные заторы в другом.

Назад я доехала почти без пробок, разве что, выезжая на Свердловскую набережную, впечатлилась остывающим закатом и чудом избежала проблем. Мне неистово посигналили, может, даже обматерили, наверняка не обошлось без «обезьяны с гранатой» сквозь зубы; ну, пусть их. Внимательнее надо быть, Римма, внимательнее. Это тебе не твой любимый язык программирования промышленных контроллеров, это — Дорога.