Тайные тропы

Закрылась дверца. Взревели моторы. Самолет задрожал, стоя на месте, а потом рывком устремился вперед по бетонной дорожке.

22

— Югославия! — крикнул в ухо Ожогину сопровождавший их американец.

Ожогин, Грязнов, Ризаматов пододвинулись к окошкам, затянутым целлулоидом.

Внизу медленно, точно несомые тихой водой, проплывали отроги гор, перелески, шоссейная дорога.

Отчетливо были видны взорванные мосты, далекие объезды. По обочинам чернели разбитые и сожженные танки, перевернутые кверху колесами грузовые и легковые автомашины, изуродованные пушки.

Летчик сбавил газ. Теперь шум моторов уже не заглушал голосов. Впереди, слева, показался юрод.

— Белград! — громко сказал сопровождающий и повторил: — Белград.

Город был уже под самолетом и вырисовывался, как на карте, лежащей на столе. Хорошо различались скверы, площади, старая крепость, место слияния Савы с Дунаем.

Самолет, быстро теряя высоту и сильно накренившись набок, сделал полукруг над городом. Улицы его были запружены народом. Потом город скрылся под крылом, самолет пошел на посадку и наконец коснулся колесами земли.

Вплотную к самолету подкатил «бьюик». Все четверо уселись в него: американец — рядом с водителем, друзья — на заднем сиденье.

Когда машина тронулась, американец обернулся и предупредил:

— Запомните: вы партизаны из отряда Бровича.

По улицам сплошным потоком — видимо, к центру города — плыл народ. Люди были с винтовками, ручными пулеметами, автоматами, гранатами; они несли полотнища, портреты, плакаты, красные флаги. Мелькали мешковатые фигуры женщин, одетых в мужские костюмы. Со взрослыми шли дети. Огромное человеческое море плескалось, шумело, пело, ликовало. Машины едва-едва пробирались вдоль узких тротуаров, теснимые живой человеческой массой.

На площади Терезии — главной площади города — «бьюик» встал: ехать далее было невозможно.

Из репродукторов громко лились знакомые советские мелодии.

Вокруг звучала чем-то знакомая, чем-то очень близкая и в то же время непонятная речь.

— Живио СССР! Живио!.. Живио!.. — скандировали тысячи голосов.

— Что происходит? Что за торжество? — ни к кому не обращаясь, поинтересовался Ожогин.

— Сейчас узнаем. — И американец вышел из машины. Через минуту он вновь водворился на место. — Все ясно — пал Берлин, — бесстрастно произнес он и обратился к шоферу: — Трогайте. Сигнальте посильнее и трогайте.

Горячая радость залила сердце Никиты Родионовича. Он посмотрел на Андрея, на Алима. По выражению лиц, по блеску глаз без слов можно было понять, что происходит в душе каждого из них.

Американец сказал: «Пал Берлин». Он не добавил, что пал под ударами советских войск, но это было ясно.

«Вот где довелось услышать радость победы! В Югославии, в Белграде… — подумал Никита Родионович. — Наши воины принесли освобождение Софии, Бухаресту, Белграду, Будапешту, Варшаве. Они ворвались в логово фашистского зверя, ворвались туда, откуда пришла война. Победные знамена армии-освободительницы реют теперь почти по всей Европе».

«Бьюик» вновь остановился. Мужчины, женщины, старики, подростки, взявшись за руки и дружно распевая веселый мотив, исполняли коллективный национальный танец «Коло». Когда огромная живая цепь внезапно распалась на множество мелких кружков и образовался проход, шофер тронул машину.

Около ресторана «Мажестик» машина стала опять. Теперь дорогу ей преградили два сверкающих лаком «кадиллака».

Ожогин отпрянул назад и едва сдержал возглас удивления: в одной из машин он увидел Марквардта.

Ошибка? Нет! Ошибиться нельзя: то же лицо, тот же двойной подбородок, те же глаза.

Андрей, приблизившись к Никите Родионовичу, крепко сжал его руку выше локтя и тихо, но взволнованно спросил:

— Вы видите, кто сидит во второй машине? Вон тот, в штатском…

— Вижу, вижу! — не менее взволнованно ответил Никита Родионович.

— Ну, поехали! — сказал сопровождавший их офицер, когда оба «кадиллака» скрылись.

Все уселись. Машина тронулась.

Андрей молчал, но Никита Родионович чувствовал, что он думает о том же, о чем и он: как объяснить присутствие в Югославии видного гитлеровского разведчика Марквардта?

Машина стала на малолюдной улице, возле тенистого сквера. Американец вышел.

— Прогуляйтесь. Я сейчас, — сказал он, пересек улицу и вошел в двухэтажный дом.

Ожогин, Грязнов и Ризаматов тоже покинули машину и направились в сквер. Узенькая, усыпанная свежим песком аллея шла мимо нескольких могил. По надписям, сделанным на черных дощечках, видно было, что здесь похоронены югославские партизаны и бойцы Советской Армии. На каждой могиле теплились лампады. Друзья сняли головные уборы и несколько минут постояли в молчании.

— Хэллоу! — крикнул американец. Он стоял возле «бьюика» с неизвестным мужчиной в штатском. — Идите сюда.

Незнакомец был костляв и невысок ростом. По виду ему можно было дать за пятьдесят.

— Золотович, — назвал он себя, пожимая поочередно руку каждому. — Прошу за мной.

Говорил он по-русски чисто, но с акцентом.

Американец распрощался и заторопился на аэродром, где его ожидал самолет.

Друзья, следуя за Золотовичем, вошли в дом, в котором уже побывал сопровождавший их офицер, и поднялись на второй этаж.

В первой комнате, куда они попали, стояли две широкие тахты, несколько кресел, круглый стол, покрытый тяжелой бархатной скатертью. Стол украшала высокая, большая мраморная ваза с живыми цветами. В открытых окнах плескались от ветра легкие шелковые занавеси.

— Вас предупреждали, за кого себя выдавать? — спросил Золотович, усадив гостей.

— Да, — ответил за всех Ожогин. — Мы партизаны из отряда Бровича.

— Как попали в отряд — знаете?

— Знаем.

— Учтите, что отряд Бровича здесь пока еще мало известен: он еще не сошел с гор.

Золотович подробно рассказал, где оперировал отряд, из кого он состоял, какие бои провел с гитлеровцами, как погиб его командир, Брович, и кто его заменил.

— Это на всякий случай, — добавил Золотович. — А сейчас вам представится возможность видеть мистера Клифтона, который знает вас как Юпитера, Сатурна и Марса.

Золотович скрылся в одной из дверей и вернулся в сопровождении человека намного выше его ростом, с большой головой и узким лицом. Встав посреди комнаты и глубоко засунув руки в карманы, Клифтон холодно, с брезгливой миной кивнул в сторону гостей и сразу заговорил по-английски. Его речь была краткой. Перевел ее Золотович. В Белграде друзья не останутся, а поедут в Загреб. Сопровождать их будет Золотович. Послезавтра Золотович, уже в Загребе, вручит им всем троим официальные документы, подтверждающие «участие» их в народно-освободительной борьбе югославских партизан с фашистскими захватчиками. Документы будут скреплены официальными подписями и печатью. Кроме того, все трое получат по югославскому партизанскому ордену за мужество и доблесть, проявленные в боях, грамоты к ним и необходимую сумму денег, чтобы не нуждаться первое время в средствах. Из Загреба местные власти отправят их советским самолетом на родину.