Тайный наследник для миллиардера
Шрифт:
Я не собиралась ни с кем судиться, я хотела, чтобы мой сын скорее поправился. Нога срослась, но где-то произошло смещение, которое обнаружили намного позже. Врачи предупредили, что необратимые изменения уже начались, и мой сын может навсегда остаться хромым.
Тут еще Кадир признался в любви и предложил отношения. Но я не испытывала к нему ничего кроме уважения и благодарности. К тому же, семью оставлять он не собирался, мне была предложена роль любовницы.
Конечно, я отказалась. Из компании уволилась, начала искать работу, и оказалось, что в тот сад, куда раньше ходил Бодька, нужен
Это было идеальное решение. Я согласилась, а Богдану всегда здесь нравилось. И теперь я откладываю на операцию, пока мой сын вынужден передвигаться в инвалидной коляске.
Мне нужно еще больше работать, чтобы не затягивать. Чем больше пройдет времени, тем сложнее будет реабилитация. Может, все-таки попробовать подрабатывать в центре Баграевой?
Урок закончен, и я иду в группу Богдана. День пролетел быстро, но я все равно успела соскучиться. Не представляю, если бы сейчас работала по контрактам и пришлось от него надолго уезжать, я бы не смогла.
Мой сынок очень привязан ко мне. Вечером у нас есть обязательный ритуал: я ложусь с ним рядом, и он рассказывает, как у него прошел день. Бодьке очень нравятся наши «полежалки», он каждый вечер меня спрашивает: «Мам, а мы сегодня полежим?»
И это тоже обязательный ритуал, он спрашивает, а я отвечаю.
Прохожу в группу, дети как раз полдничают. Привычно выискиваю взглядом Богдана, он сидит за крайним столиком. По группе Бодька перемещается на костылях, опираясь на здоровую ногу. Он и по квартире так ходит, коляска у нас только для улицы.
Конечно, в идеале иметь их две, врачи так мне и говорили. Но у меня не такая большая квартира, чтобы там можно было развернуться. И не такой доход, чтобы позволить урезать сбережения на операцию. Я и так понимаю, что без кредита мне не обойтись.
— Бодь, твоя мама пришла! — говорит один из парней Тагаевых. Кто именно, не знаю, мальчик не в кедах, а в тапочках. Да и под столом все равно не видно.
Сын поднимает голову, в его глазах вспыхивает радость, я тоже улыбаюсь своему зайчонку. Взгляд продолжает метаться по игровой, и я понимаю, что интуитивно ищу глазами Соню.
— Дианочка, солнышко, скажи своему брату, чтобы он быстрее ел, уже у всех тарелки пустые! — говорит Жанка, воспитательница. Тоже не знает, кто есть кто из близнецов.
— Даня не любит клюквенное варенье, — отвечает девочка, и мы с Жанкой победно переглядываемся.
Бинго! Значит тот, перед кем тарелка с нетронутыми оладьями, Данил. И — хвала клюквенному варенью! — нам теперь до конца рабочего дня не придется ломать голову, кто из них Давид, потому что Дава Тагаев умудрился вымазать вареньем не только футболку, а и шорты.
Боже, как же нам повезло, что их мама родила тройню, а не двойню! Что бы мы делали без Дианки?
А вот Сони нигде не видно. Подхожу к Жанне и спрашиваю вполголоса:
— Жанн, а девочку новенькую уже забрали?
Жанка берет меня за локоть и увлекает подальше от полдничающих детей.
— Да жди, в спальне она сидит. Уже со всеми детьми перецапалась, — шепчет она на ухо.
— Что значит, перецапалась? —
смотрю удивленно.— Это не девочка, а чертенок какой-то! — Жанка расстроенно качает головой. — Я не знаю, что с ней делать. Она у детей игрушки отбирает, не слушается, почти ничего не ест. А когда у нее Ваня зайца назад захотел отбирать, она его отлупила этим зайцем.
— Отлупила? Ваню??? А он что?
— Разревелся, что ж еще. Слышала бы ты этот вой. Еле успокоила.
Я чувствую непонятную тревогу. И это вовсе не из-за коллеги, хотя Жанна хороший педагог и первоклассный воспитатель, она умеет найти повод к любому, самому неуправляемому ребенку. У нее даже Ваня Исаев ходит по струночке.
Ваня Исаев — боль всего нашего детсадовского коллектива. Его воспитывают по японской системе «икудзи», когда до пяти лет детям позволяют все, но намного большая боль — это Ванина мама. Совершенно отбитое создание.
Мы уже и докладную заведующей писали, и уволиться грозились, но отказать Исаевым заведующая никак не может, у папы Исаева связи в мэрии. Ему Тагаев в начале лета хорошо хвост прищемил. Но это вылилось лишь в то, что Ваня перестал задирать Давида с Данилом, а в остальном как был невменяшкой, так и остался.
— Сейчас на прогулку идти, не знаю, как ее вытащить, — продолжает плакаться Жанка, а я не могу избавиться от тревожного чувства.
— Она там? — указываю глазами на дверь спальни. Жанна утвердительно кивает, и я направляюсь туда.
Глава 10
Вхожу, и сразу вижу Соню. Девочка сидит на кровати, прижав к себе игрушечного зайца, и при виде ее маленькой хрупкой фигурки вдруг сжимается сердце. Как будто это я там сижу на кровати, и как будто это мне так горько и одиноко.
Вот только откуда я знаю, что она сейчас переживает? Не могу объяснить, просто чувствую, и все.
— Сонечка, — говорю негромко, стараясь не напугать девочку, — ты почему здесь сидишь?
Она не отвечает и продолжает сидеть, не поднимая головы, но я вижу, как она напряжена. И мне вдруг хочется ее обнять, до зуда в ладонях. Девочка кажется нескладной и неловкой с длинной тонкой шеей и руками, тоже длинными и тонкими. Как веточки.
Но обниматься это непрофессионально, за время работы в детском саду я научилась прятать эмоции, поэтому подхожу и присаживаюсь на корточки.
— Там такие вкусные оладьи с вареньем. Ты любишь клюквенное варенье?
Соня молчит и лишь сильнее прижимает к себе зайца.
— Давай ты пойдешь со всеми на улицу? — стараюсь, чтобы голос звучал бодро. — Там можно побегать и поиграть.
— Не хочу играть, — вдруг отвечает Соня совсем тихо, — я хочу домой. Зачем он меня сюда привел?
«Он» — это, наверное, ее отец, тот самый миллиардер Арсанов, о котором вздыхает Альбина.
— Твой папа хочет, чтобы тебе было не скучно, солнышко, — продолжаю уговаривать малышку, осторожно поглаживая острые плечики. — Здесь много деток, с ними веселее, чем одной дома.
— Мне не скучно, — мотает головой девочка, — а они все злые!
— Они не злые, они просто тебя не знают, — пробую ее утешить, но она вскидывает узкое личико с большими глазами и восклицает с неожиданной для маленькой девочки горечью: