Тайный враг

Затылок обдало жаром и затрещали обугливающиеся волосы, но боль не повод сдаваться. Оттолкнувшись руками, богатырь вновь встал на колено, в ожидании очередной атаки. И змей прыгнул, бешено захлопав крыльями и пытаясь всей многотонной массой навалится на своего врага. Раздавить, размазать по льду ненавистное создание. Выполнить наконец волю своего повелителя, и затем достойно умереть со счастливой улыбкой на оставшихся двух головах, с чувством выполненного долга.

Но Федогран был несогласен с таким окончанием схватки. Резким движением, он откатился с линии атаки и полосонул мечем по пролетающему мимо его лица крылу твари, одновременно переводя полыхающий молниями клинок под брюхо, и отрубая переднюю лапу. Но и сам не остался невредимым. Задняя конечность падающего чудовища успела зацепить лоб, оставив рваную рану и на миг выключив сознание.

Мотая затуманенной головой, пытаясь разогнать радужные круги, перед слезящимися глазами, Федогран вновь встал на колено, и на трясущихся от усталости и потери крови руках вытянул меч вперед, навстречу врагу.

Змей лежал напротив тяжело, прерывисто дыша, завалившись на бок, в сторону отрубленной лапы, вытянув вдоль тела поврежденное крыло, и с ненавистью, не мигая, смотрел на своего врага. Он не собирался сдаваться, идти на трех конечностях у него не получалось, видимо создатель, Чернобог, не предусмотрел такой способности. Лететь тоже не мог, поэтому сделал то, на что еще хватало здоровья, пополз. Сил осталось только на одну, последнюю атаку. Он сомкнет челюсти одной из голов на шее этого червя, а второй прокусит грудь и вырвет ненавистное сердце. Он перед смертью, вволю напьется крови. Это достойный конец. Ради этого стоит потерпеть боль.

Федогран чувствовал, что жизнь стремительно покидает его изломанное тело, и ждал. Еще немного. Пусть приблизится. Остался один безумный шанс на победу, и он его использует, для этого силы еще есть. Только бы не потерять сознание.

Момент настал. Оттолкнувшись здоровой ногой, воин прыгнул, на сколько мог высоко и вперед, на спину ползущей твари, но та успела ухватить клыками больную ногу. Не достигнув намеченной цели, Федогран рухнул на вытянутую длинную змеиную шею, где она еще не раздвоилась надвое, и замолотил с остервенением мечем, как топором, прорубая вражью плоть, вырывая клоки желтого мяса и захлебываясь орущей глоткой в фонтанах бьющий из разорванных артерий врага кровью.

Они затихли одновременно. Остывающий на льду, на парящей в вечности скале, труп змея — создание Бога Лжи, и лежащий без признаков жизни, в кровавой каше из порубленной в фарш шее чудовища, богатырь.

Безмолвие вечности накрыло это место белым покрывалом безмолвного бесчувствия.

Глава 13 Злодейка судьба

— Вставай брат. Не смей умирать. — До боли знакомый голос пробивался сквозь рыхлую вату сознания, тягучим напевом. В глазах плыла пелена, застилая однообразными розовыми туманом мутный взгляд. «Кто он?». Апатия. Полное отсутствие желания чего-либо, кроме избавления от нестерпимой боли, заполнившей все тело без остатка, от кончиков пальцев на ногах, до волос на макушке.

«Этот голос? Где он его слышал? Это было когда-то давно, в прошлой жизни, когда он еще был жив. Наверно он часто звучал рядом, раз запомнился?»

Жив? Он не умер? Конечно же нет, бестелесные духи не чувствуют боли, а он пронизан, оплетен и раздавлен этим нестерпимым чувством полностью, на столько сильно, и безжалостно, что даже стонать нет сил. Голова, живот и руки горят огнем, а спина заледенела. Что с ним? Где он? Кто он?

— Не смей закрывать глаза брат. Только посмей сдохнуть. Подниму и убью. — На щеку упала теплая капля.

Опять этот голос. Как же ему хочется пить.

— Воды. — Иссушенные в черствую, лопающуюся кровавыми трещинами корку, губы выдохнули воздух, в котором еле заметно различалась просьба. Но его поняли.

— Сейчас. — Засуетился кто-то скороговоркой, топчась на горящей огнем груди. — Воды нет, но есть лед, я растаю его в ладонях прямо тебе в рот. Только не отключайся, терпи. Быстрые, дерганные движения и…

Он вспомнил этот голос, он вспомнил все, как только первые ледяные капли смочили губы божественной влагой, а первый глоток охладил ободранное горло: «Шишок. Илька. Друг. Как он тут оказался? А змей? Что с ним?». Попытка подняться прострелила спазмом тело, вызвав непроизвольный стон. Сознание на миг моргнуло черным мраком смерти, и вновь воскресло белоснежным сиянием бесконечности.

— Лежи брат. Ты потерял много крови. Я перетянул ногу веревкой, и засыпал торчащее из раны мясо Ягировым порошком. Хорошо, что я всегда его таскаю с собой на поясе, на всякий случай. Потерпи немного, скоро станет легче. Слабость быстро уйдет. Кровь остановится, а порез зарубцуется. Ты встанешь. Старая карга знает толк в снадобьях. Нужно совсем немного времени.

— Ты как тут оказался. — Глаза Федограна наконец обрели возможность видеть, и его блуждающий взгляд остановился на маленьком, залитым слезами, лице друга.

— За тобой прыгнул. Как же еще? Ты же, пентюх, без меня пропадешь. — Размазал тот слезу, кровавой кляксой, проведя ладонью по щекам. — Пока летел, следом, наблюдал, как ты это чучело Чернобоговское на фарш перемалываешь. Качественно у тебя это получалось.

— Ты ранен? — Вид залитого кровью шишка взволновал сознание Федора, и он оборвал начавшийся было нескончаемый монолог друга.

— Не. Что со мной будет? Это с тебя натекло. — Махнул тот беспечно рукой. — Но ты меня перебил на самом интересном месте. Так вот. Лечу, значит я за вами следом, наблюдаю, и думаю: «Куда ты столько мяса рубишь? Неужели все это съесть придется? Не осилим ведь вдвоем». Но потом, как-то, не до того стало. Скала слишком быстро приближалась. Только чудом не расшибся, плащика-то у меня такого как у тебя нет. Хорошо на склон попал и как на санках съехал. В аккурат к вашим бездыханным тушкам подкатился. До сих пор зад болит. — Шишок засмеялся, вновь размазав по лицу слезы. — Потом тебя со змеиной шеи стаскивал. Хотел бросить, больно уж тяжелый, но подумал: «Кому я тут байки рассказывать буду, если ты помрешь? Так и от тоски подохнуть можно». Ну а уж затем раны твои обработал, коли уж начал спасать, так чего же останавливаться, да и скучно без дела сидеть и наблюдать, как ты околеваешь потихоньку.

— Балабол. — Улыбнулся Федогран. — Помело. Но ты не представляешь, как я рад видеть твою уродливую рожу.

— Да. Я такой. — Илька гордо выпятил грудь, изобразив колесо и окончательно закатился хохотом, еще больше размазывая окровавленными ладонями по щекам слезы. — Ты не поверишь, братишка, но я тоже рад, что ты жив. — Ткнул он кулаком в плече Федора.

— Я тоже этому рад. — Федогран попытался то же рассмеяться, но не смог, застонав и сморщившись от прострелившего тело спазма.

— Больно? — Сочувственно засуетился Илька. — Полежи немного. Сейчас порошок подействует и полегчает. Подождать надо. Ягирово снадобье творит чудеса. Проверено на собственной шкуре.

Действие волшебного зелья, да еще и молодой организм сделали свое благое дело довольно быстро, и спустя какое-то время наш герой, пусть с трудом и стоном, но самостоятельно, поднялся на ноги.

Шишок тут же заскочил к нему на плече, и пристроившись возле уха, попытался вновь что-то рассказывать, но был безжалостно остановлен, требованием заткнуться и не мешать. Поразмыслить было над чем. Положение тяжелое, можно сказать безвыходное. Как вернуться назад, если даже не знаешь где находишься?

Во время боя, когда все действия происходят скорее на инстинктах, чем на здравом рассудке, задумываться о том: «Что будет потом?», некогда, а вот когда сражение уже позади, раны худо-бедно залечены, перспектива дальнейшего существования становится очень даже актуальной. Умереть от холода и голода, неизвестно где, молодому организму нет никакого желания. Пришла пора решать: «Как из всего этого выбираться?»

Федогран подошел к краю, парящей в бесконечности, скалы и остановился, задумчиво рассматривая открывшееся взору пространство. Один сплошной свет, слепящее пустотой безмолвие. Слева и справа, сверху и снизу, все одно и тоже. Взгляду зацепиться не за что, чтобы хоть как-то сориентироваться. Полная темнота и бесконечный свет, они как брат и сестра — близнецы, вроде разные, но до боли одинаковые, пугающие своей бесконечностью, своим отсутствием жизни, полной дезориентацией, и таинственностью загадочного неведения. Ни малейшего представления: «Где находишься, и что делать дальше?»