Те же и граф

Юра пожал плечами, но все же поднялся, чтобы выбрать диск. Порывшись, достал один и вставил в проигрыватель. Мощные колонки завибрировали под барабанами, шквал электрической музыки в стиле "техно" подзабытой шведской группы "E-Type" обрушился на Катю. Именно это и нужно было ей, чтобы встряхнуться, подвигаться в бешеном ритме. Под эту сумасшедшую песню "Set The World On Fire" в свое время они так отплясывали на студенческих вечеринках и в клубах! Она ушла в музыку, отдавшись этому ритму, будто хотела выплеснуть всю скрытую страсть и скопившуюся энергию.

Юра сидел в кресле, с ошарашенной улыбкой наблюдал за самозабвенно танцующей женщиной, но не хотел присоединяться. Да и незачем было: Катя исполняла танец одиночки. Она не могла видеть себя со стороны и не знала, сколь чувственны движения ее бедер и рук, как обольстительно изгибается талия. Татаринцев перестал улыбаться, только неотрывно и жадно смотрел на нее, будто боялся упустить хоть одно движение.

Музыка оборвалась, и Катя застыла посреди комнаты с видом только что проснувшегося человека. Она тяжело дышала и смятенно смотрела на Юру. Юра встал, взял со стола два бокала с вином, один протянул Кате. Та жадно выпила все вино.

– За тебя, - сказал художник и тоже выпил.

Казалось, он ошеломлен, оглушен и пытается понять себя. Из музыкального центра на этот раз лилась томительная плавная мелодия, и Юра, поставив свой бокал на полку, обнял Катю за талию и повел ее в танце. Они были почти одного роста, Юра чуть выше, и Кате это нравилось. На хмельную голову ей казалось, что так они во всем совпадают, так ближе друг к другу: даже не надо тянуться, вытягивать шею, чтобы... заглянуть в глаза.

Кате было легко, как давно не бывало, будто она скинула лет десять, а то и все пятнадцать. Рядом с Юрой можно было быть собой! Это открытие пьянило Катю сильнее вина, ей казалось, что они знают друг друга много лет, ей нечего скрывать от Юры, его внимательного, любующегося взгляда. Что бы она ни выкинула сейчас, он все примет как надо, все поймет.

Катя знала, что рискует, но она приникла к партнеру всем телом, чтобы чувствовать его в танце, преобразовать музыкальные ритмы в ритмы своего сердца и услышать ответ его сердца. Юра мягко обнимал ее, а пульс его зашкаливал. Волны уносили их в мир чувственности, они качались на этих волнах и объятья их становились все жарче.

Сжатая пружина внутри Кати с легкостью распрямилась, когда ее губы нечаянно коснулись Юриных губ. Ей казалось, что с поцелуем она отдает так мало ей свойственные и трепетную нежность, и скрытый огонь, и жар нетерпения. В Юре же обнаружилась невероятная чуткость. Он не торопил события, хотя был взволнован не меньше. Катя сама увлекла его за собой к дивану. Он только успел шепнуть:

– Не пожалеешь?

Она не ответила, потому что не хотела вдумываться в суть вопроса. Впрочем, ответа и не требовалось, все понятно было без слов...

И только возвращаясь утром домой, Катя вспомнила о странном разговоре с Игорем. Она набрала его номер, но тот оказался заблокированным. Это тревожило не на шутку, однако Катя, сидя за рулем машины и выруливая на Садовое кольцо, сказала себе вслух:

– Не в первый же раз он исчезает. Может, это и к лучшему.

Ей не хотелось сейчас видеть Орлова, выяснять с ним отношения, бояться его. Пока в душе и теле держалась память о прошедшей ночи... И плевать, что мама сейчас будет выговаривать ей за легкомыслие и безответственность. Катя имеет право быть счастливой хотя бы несколько часов.

Глава 8

Экстрим

Писали контрольную, и когда Маша вошла в класс, возле ее стола зияла пустота: хитроумные школяры переместились на дальние парты.

– Что это?
– подняла она брови и указала на пустующую середину.

Ребята захихикали. Понятно. Запаслись гаджетами для списывания и попрятались за широкими спинами умненьких товарищей.

– Как после ядерного взрыва, - тяжеловесно пошутила Мария Кирилловна.
– Как от зачумленной...

– Понимаете, - высунулся записной остряк Малютин, - у вас такая сильная ментальность...

Класс одобрительно посмеялся, однако Мария Кирилловна не оценила юмора:

– Все, работаем! Записывайте вопросы.

Когда все отшумели, отвозились, отспрашивали, что и как, и наступила наконец сосредоточенная тишина, Маша перевела дух. Надо было заполнить журнал, проставить последние оценки, а потом можно и почитать, пока ученики трудятся в поте лица.

Что-то грохнуло: это у Вани Котова выпал телефон. Все рассмеялись и с интересом посмотрели на учителя: что скажет. Колосова проигнорировала инцидент, и шум постепенно стих. Пусть списывают, это им не поможет. Маша наизусть знает все источники из интернета. Работы обычно проверяет с компьютером. Конечно, все давно сказано ученикам: если полностью списано, то двойка обеспечена, если скомпилировано - трояк. Ради четверки надо попотеть самому, а написать на пятерку способны только единицы. Они, конечно, были, но действительно единицы: в лучшем случае один-два человека на класс.

Колосова быстренько заполнила журналы и достала книгу о Лермонтове. Почему-то в последнее время, как в юности, когда Маша буквально болела поэтом и девятнадцатым веком, снова возникла в ее жизни лермонтовская тема. Маша знала, что случайных вещей в судьбе не бывает: раз идет к ней определенная информация, ее надо принимать и считывать подтекст. А уж зачем это нужно, станет ясно потом.

В последние годы к биографической литературе Маша относилась с некоторым предубеждением. Слишком много вымысла ради занимательности и увлекательности сюжета. А поскольку совести у авторов нет, они готовы выдать плод собственного воображения за действительность. Найти научную биографию, которой можно доверять, для Колосовой большая удача, целое событие. А если еще ее можно читать, не спотыкаясь на каждом слове и не ломая язык и мозг, то и вовсе праздник.

У Колосовой были на примете всего два автора, которым она верила, но эта книга принадлежала незнакомому писателю. Полистав ее в магазине, Маша долго металась: купить или не купить. Однако по Лермонтову не так много материалов, уговаривала она себя, и вроде бы приличный текст, без особого вранья, насколько она успела понять. Перевесила книжная алчность, и Маша отдала безумные, по ее представлениям, деньги за книгу о любимом поэте.

В сладком предвкушении она открыла первую страницу, и тут в тишине класса раздались телефонные трели. Затем последовали смешки, кто-то лихорадочно тыкал в кнопки, чтобы унять несвоевременно заоравший телефон. Мария Кирилловна гневно воззрилась на класс, и снова воцарилась тишина. Не сразу, но воцарилась. И учительница погрузилась в чтение.

На перемене она продолжала читать, давая понять ученикам, что работа продолжается. Два часа за книгой пролетели незаметно. Обычно самое томительное в работе преподавателя - сидеть в классе без дела, когда школьники пишут сочинения или контрольные работы. А если еще не выспаться накануне, так и вовсе беда: иззеваешься.

На кафедре преподаватели обсуждали очередную повинность. Кому-то надо было сопровождать учеников на олимпиаду. Это чистая формальность, которую мог выполнить любой, кто работает в школе. Конечно, намек был, в первую очередь, на воспитателей.

– А что, они ни хрена не делают, сидят вяжут, а дети на головах ходят!
– как всегда, не стеснялась в выражениях Елена Александровна.

Маша догадывалась, кому в конечном итоге выпадет честь везти ребят на олипиаду. У всех семьи, дети, репетиторство, все расписано по часам, а она - свободная женщина, тем более что заканчивает занятия раньше всех, так по расписанию. Ей и ехать. А как не хотелось! Мечтала, вернувшись домой, завалиться с начатой книжкой на постель или порыться в интернете: набралась куча вопросов по Лермонтову, надо было уточнить.