Театральные подмостки

Аркадий Стылый потянулся за салатом и в ту же секунду... нахмурился, словно что-то худое вспомнил, отложил вилку и в сердцах тарелку отпихнул. Да так, что чуть бутылку не опрокинул -- пошатилась она, но устояла.

– - Ваня, ну, что ты за человек!
– - с обидой сказал он.
– - Заставляешь всех нас переживать, нервы тратить. Теперь я тебе завидую уже чёрной завистью. Опять ты всех обскакал. Разве так можно?

Я уставился рыбьими глазами: что опять нашло?

– - Прикидываешься?
– - не унимался Стылый.
– - Полное спокойствие и равнодушие! А самого поди радость распирает, так ведь? Да, завидую, завидую... Мы тут вынуждены влачить жалкое существование в нашем бестолковом, никчёмном мире, играть глупые пьески, мылиться в пошлых сериалах, а ты...

– - тут у него перехватило горло, прокашлялся он и торжественно досказал: -- А ты теперь можешь приобщиться к истинному искусству, играть в настоящем театре!

– - Не понимаю, меня что, выгнали из театра?
– - растерянно спросил я и, хмурясь, посмотрел на Бересклета.

– - Кто же тебя, Ванечка, теперь выгонит...
– - странно улыбаясь, ответил он. -- Ты теперь отныне и навсегда на стене театральной славы, на седой стене плача... Навеки в наших сердцах и в сердцах зрителей...

– - Прямо как о покойнике говорите. Это что, шутка такая?

Гости на меня как-то странно уставились... с интересом, что ли, и с какой-то жалостью.

– - Минуточку внимания!
– - поднялся чиновник Закупоркин.
– - Я забыл самое главное. В этот знаменательный день имею честь объявить, что Ивану Михайловичу Бешанину присвоено высокое звание "Заслуженный артист России"!.. Посмертно...

Все захлопали в ладоши, давай голосить, как психи в сумасшедшем доме. Мне же вообще стало не по себе.

– - Какой тонкий чёрный юмор...
– - буркнул я.
– - Ну, хороните, хороните...

Ольга Резунова как будто опомнилась.

– - Ваня, никто тебя не хоронит... Просто ты попал... как сказать... в переплавку как бы... Поверь, это мечта любого актёра. Вот увидишь, возродишься как птица Феникс Ясный Сокол...

– - Вот именно!
– - восторженно сказал Стылый.
– - Переплавка -- это самое точное слово! Я уже ясно вижу: из тебя получится бесценный слиток актёрского мастерства...

Представляете, какую чушь завернули? Мне даже говорить расхотелось.

Стылый не отступал.

– - Ты же знаешь, Вань, -- участливо говорил он, -- да и все присутствующие здесь подтвердят: во мне совсем нет никакого таланта. Всё, чем я могу гордиться, -- это прекрасная память и работоспособность. За счёт этого ещё как-то держусь. Честно говоря, мне бы другую профессию, да поздно уже. Ничего другого я делать не умею. Я был бы несказанно рад очутиться на твоём месте. Быть может, тогда из меня хоть что-то получилось бы.

Знаете, мне было странно услышать от Стылого столь откровенное признание в своей бездарности. Ему палец в рот не клади -- откусит по локоть. Кровушки попить да попортить -- тут ему равных нет. Всякий раз он спорил с Бересклетом и со всеми бывшими режиссёрами за каждую роль. Верезжал открытым текстом, не стесняясь других актёров, якобы он достоин только главных ролей. С фиолетовой пеной у рта доказывал, будто только он может сыграть ту или иную роль. А тут при всём честном народе сознался в своей серости. Странно. Как будто весь мир перевернулся.

– - И я, Ваня, тебе завидую, -- вздохнул Алаторцев.
– - Я-то насколь тебя старше, а так и не дождался этого чарующего часа... А ты -- раз, и готово. В свой день рождения, да ещё на сцене... Душе твоей тоже подсоба -- не нужно тащить тебя из какой-нибудь подворотни...

– - Ты вообще скажи спасибо, что у тебя душа есть, -- назидательно изрекла Бортали-Мирская.
– - У многих её и нет вовсе. Да ещё застолье организовала! Нас пригласила...

– - Перед тобой сейчас такие перспективы открываются -- уму помрачение!
– - восторженно всхрапнула Лиза Скосырева.
– - Теперь прикоснёшься к настоящей, к великой драматургии!

– - Ты это о чём?

– - Будешь играть в пьесах, которые сам написал.

– - Я?

– - Да.

– - А я уже что-то написал?

Бортали-Мирская задумчиво покачала головой.

– - Все мы пишем свою жизнь, начиная с самого рождения...

Я хотел что-то ответить, но тут вдруг моя Лера напустилась на чиновника Закупоркина:

– - Вы зачем пришли?
– - угрюмо и с раздражением спросила она.
– - Вы же знаете, что мой муж посредственная бездарность, никчёмный актёр, без денег и честолюбия. В его годы другие уже звёздами становятся. А вы тут какие-то звания раздаёте, дипломы, благодарности... Вам не стыдно лицемерить?

Что?.. У меня прямо челюсть отвисла, брови на лоб полезли, округлившиеся глаза за собой потянули. Как это неожиданно и трогательно... У нас с Лерой, конечно, не всё гладко, любящей и образцовой семьёй нас не назовёшь, но что касается моих актёрских способностей -- она всё время старательно твердила, какой я талантливый, как я удивительно и неподражаемо играю, "а в этом эпизоде вообще гениален и восхитителен" -- и тому подобное. И вот те раз! Интересно, и почему это я "посредственная бездарность"? Я совсем даже непосредственная бездарность... И вообще, честно сказать, Лера сама по себе замкнутая, неулыбчивая и молчаливая. На людях она не стала бы устраивать скандал. Только дома... Всё в голове моей перемешалось, в груди зарычало, но я, естественно, смолчал. Дай, думаю, посмотрю, что дальше будет.

А этот Закупоркин, ещё совсем недавно всесильный и довольный собой чиновник, вдруг превратился в жалкого и беззащитного.

– - Я не понимаю...
– - тихо и подавленно произнёс он и с растерянно уставился на Бересклета.-- Вы же сами рекомендовали Бешанина.

Наш худрук Вячеслав Вячеславович, у которого ботаническая и, казалось бы, не плотоядная фамилия Бересклет, всегда стелился лисой перед министерскими портфелями, подныривал под лакированные туфли "культурных" чиновников, да и перед всеми вышестоящими, угождал всячески и заискивал. Но сейчас он, казалось, чувствовал себя барином, хозяином положения. Видимо, собственной значимости ему придал приторный малиновый мундир, к тому же на голове у него появилась нелепая розовая шапочка с помпончиком.

Бересклет насмешливо посмотрел на Закупоркина, которому он обязан своим назначением.

– - А у вас что, своей головы на плечах нет?
– - ковыряя вилкой в зубах, вопрошал он.
– - Или у вас плечи, чтобы щёки подпирать?

Чиновник растерянно моргал, и щёки его немилосердно шмякали.

– - Вы понимаете, что дали высокое звание сомнительной личности?! Хоть и посмертно, -- не унималась Лера.
– - Заметьте, я не говорю, актёру! Это не актёр, который не сыграл ни одной -- ни одной, повторю, -- звёздной роли! Его что, зрители боготворят или кто-то из признанных мэтров отметил? Вот здесь сидят по-настоящему заслуженные и народные артисты. Вам не стыдно в глаза им смотреть? У вас совесть есть? Вы за что зарплату получаете? Вас по ночам кошмары не мучают?

Закупоркин жалко и беззубо отбивался, и пот градом лился с его размордевшей физиономии. Лерочка с упоением измывалась, а я не мог оторвать от неё глаз, чувствуя, что клочья летят именно с меня.

Вдруг мне стало муторно, и я, словно смахнув наваждение, отвернулся и принялся за "покойничками" наблюдать.

Они сидели за столом как ни в чём не бывало, ели, пили, смеялись. Между Антоном Каменевым и Николаем Алаторцевым забавная беседа случилась.

– - А я ведь на тебя, братец, в некоторой обиде, -- хмурясь, сказал Каменев.
– - Роль Городничего тебе отдали, а я как же? Моя любимая роль, а ты... нехорошо, э-хе-хе!