Театральные подмостки

"Ну вот, и Пётр Петрович о том же говорит, а он шутить-то не будет", -- подумал я, а вслух ответил:

– - Помню. Вы тогда Иудушку Головлёва играли. Это случилось в третьем или в четвёртом акте. Подождите... По-моему, в тот самый момент, когда вас "маменька" проклинала, с вами сердечный приступ и случился. Так органично вышло...

– - Ага. Это было и впрямь забавно. Но это в человечьей жизни, а здесь я пьесу до конца доиграл. Потом уже, когда на поклон вышел, всё и понял. Зал другой... Зрители рукоплещут стоя, браво кричат. И только тогда заметил, что всех этих зрителей, каждого человечка, всех до единого я прекрасно знаю. Все вместе были -- и умершие, и живые. Мать с отцом, бабушки и дедушки. Родственники, школьные учителя, одноклассники, соседи... Словом, все, кого я когда-либо знал. Правда, увидел я только тех, кто мне симпатичен и дорог. Так уж устроена наша тусторонняя жизнь: кого ты хочешь видеть, увидишь, а все остальные для тебя как будто и не существовали. Вот... И ты был тогда со мною рядом. По обе стороны, так сказать. И в том мире и этом.

Я снова посмотрел в зал, но в отличие от Петра Петровича не увидел ни отца с матерью, ни бабушек с дедушками, ни родных, ни близких. Зрители сидят затаив дыхание, слушают внимательно, то там, то здесь в бинокль на сцену поглядывают.

– - А я сейчас в каком мире?
– - спросил я, чувствуя, как зрители обгрызают мне глазами затылок.

Пётр Петрович посмотрел с хитрецой и говорит:

– - Ничего, разберёшься. Сам в своё время всё поймёшь и прочувствуешь. Погоди малость, не все сразу душой себя осознают. Теперь в тебе, Ваня, прямого мяса нет, но и до души ещё далеко. Ты пока недоразумение, безголовоногое, нелепый сгусток непонятно чего, ни то, ни сё. Вот твоё сознание окрепнет, и увидишь ты свою жизнь и все свои жизни более объёмно, что ли, ширше и красочней. Станешь, так сказать, настоящей душой. Будешь смотреть глазами души, и откроются тебе такие бездны, о которых ты даже не помышляешь.

– - Да-а... Хорошо бы...
– - стараясь быть серьёзным, сказал я и тут же торопливо спросил: -- И как вы тут, Пётр Петрович? Неужели и здесь играть приходится?

– - А как же, актёрское мастерство не должно пропадать. Даже если человечья жизнь закончилась, талант всё равно дальше большать должен, расти и развиваться. С тебя хоть шерсти клок. Такова наша тяжелая актёрская доля. Лицедействуем, рвём сердца, сжигаем себя, не жалея, надеясь отдохнуть, отоспаться на том свете. А оказывается, и здесь работы непочатый край. Оно, вишь, как: творческий человек забирает на себя львиную долю энергию души. Потому и отдать сторицей должен. Не там, так здесь.

– - И кого вы здесь играете?

– - О, ролей хватает! Любимые роли меня очень выручили. Не бедствую...
– - Пётр Петрович укатил в нутро рюмку водки, закусил маринованным рыжиком и со всей серьёзностью стал рассказывать.
– - Помнишь же, как я Акакия Акакиевича гениально играл? Здесь я через эту роль прямо озолотился. Тут сыграл роль, и тебе сразу -- отдача. Уже после первой "Шинели" стали приходить посылки со всего света на моё имя с шубами, шинелями, тулупами, полушубками, малицами... всего и не перечислишь. На дом тоже приносили, в театр... Не успевал получать. Мне-то куда столько? Так я сначала один меховой салон открыл, потом -- другой магазинчик, а сейчас у меня этих салонов и магазинов по всему миру не счесть. И не только мехом торгую, последнее время я нательное бельё стал продавать, с добротного сукна. Тоже хорошо пошло.

Я еле сдержал смех.

– - Вы это серьёзно?
– - пряча охальную улыбку, спросил я.

– - Куда уж серьёзней, Ваня! Здесь кривить душой не принято. Или ты в жизненной справедливости усомнился? Думаешь, Акакий Акакиевич не заслужил счастливой доли?

– - Он-то заслужил, а вы-то тут при чём?

– - Обижаешь, Ваня. Я никогда не халтурил, в роль влезал по самую маковку, всем сердцем и всей душой. Иной раз сам не мог разобраться, где я, а где Акакий Акакиевич.

– - Когда же вы в театре успеваете играть?

– - Всё можно успеть. Вот, кстати, хорошо, что напомнил: кассу проверять пора, -- вздохнул Пётр Петрович и в ту же секунду исчез. Возле него две полные бутылки водки стояли, так их тоже как корова языком слизала. А ещё говорит -- не бедствует...

Вот и поговорили... Огляделся я в замешательстве, хотел было с Сергеем Белозёровым потолковать, но и он тоже пропал куда-то.

Ольга Резунова, уже далеко навеселе, сидела среди "покойничков" и увлекательно рассказывала о своей нелёгкой бабьей доле; как говорится, присела на уши. Она поймала мой растерянный взгляд и, видимо, поняв мою оторопь, весело отлепартовала:

– - Белозёров на дачу поехал... Слёзно извинялся, просил войти в положение... У него двенадцать спектаклей вечером...

Я смущённо отвёл взгляд.

Честно сказать, я себя ни верующим, ни атеистом никогда не считал, а просто жил и не тужил. Как все "нормальные" люди, у которых всё в жизни гладко, безоблачно и гром не гремит. Бывало, конечно, захаживал в церковь, но всё больше свечку за упокой поставить, за здравие там, а не потому, что душа взбрыкнула и в храм потащила.

– -Это что же получается?-- сбивчиво размышлял я вслух -- Если я умер, если я душа, тогда где тело? Почему я его не видел? Мистика какая-то! Как будто, наоборот, тело вылетело из души. Чушь собачья! Ничего не понимаю!

Все сразу как-то притихли и на меня недоумённо уставились. Какое-то время загадочно переглядывались, потом кто-то хихикнул, да тут же и все грохнули. Михаил Ерохин схватился за живот и с такой силой откинулся на спинку стула всем своим грузным телом, что стул не выдержал и развалился на куски. К нему подбежали, давай помогать, но из этого какой-то кордебалет получился -- все смеются, руки дрожат.

И что я такого сказал? Смотрю на все эти трясущиеся физиономии и ничегошеньки не понимаю.

Алаторцев малость успокоился и поучать меня взялся.

– - Опомнись, Ваня, никакая душа в теле не сидит, -- еле сдерживая смех, сказал он.
– - Этой окостенелой глупостью только чертей дразнят. Ты про эту чушь забудь. Человечеству всегда было удобно так думать. Всем хочется жить вечно, умирать-то никому неохота. Вот и придумали, что после смерти душа из человека вылезает, а там уж живёт в ином мире или опять в другое тело вселяется. Самая простая и удобная схема бессмертия. А зачем душе в теле сидеть? Она и на расстоянии неплохо справляется. На расстоянии оно даже сподручней, эффекту больше, маневренности. Сознание -- это тебе не тело, оно по всей Вселенной шуровать может.

– - Неужели уже всё? Назад уже никак... нельзя?

– - Больно ты там нужен, -- фыркнула моя ненаглядная вдовушка.
– - Лично мне это не надо, у меня другие планы.

– - Ваня, успокойся, -- сказала Ольга Резунова.
– - Мертвецов с кладбища не забирают.

– - А ты что, тоже умерла, вместе со мной?
– - спросил я жену свою.

– - Кто, я?
– - Лера манерно выпучила глаза.
– - С чего ты взял? Я что, больная, что ли?

– - Что тогда здесь делаешь?

– - Тебе же объяснили... хотя... это неудивительно... Для особо одарённых... Здесь я -- вроде души, а там я -- вдова. Если хочешь знать, сейчас я там чёрное платье себе подбираю, платочек... и мне очень и очень грустно...
– - сказала она с таким сияющем и слащавым видом, как будто мёду объелась.

Я смотрел на Леру, которая так резко изменилась и преисполнилась цинизмом, и не знал, что и думать.

– - Да ты не беспокойся!
– - заверила она.
– - На людях я буду, как полагается, обливаться слезами, рвать на себе волосы, биться головой о белую стену, упаду на могильный холмик...

– - Здорово... А у тебя получится? Хотя... что я говорю: тебе всегда удавались двуличные роли...

– - Не беспокойся, никто ничего не заподозрит, -- с вызовом сказала Лера.
– - Я семь лет прекрасно играла роль любящей жены. Мне, может, действительно сейчас плохо. Да, я чувствую дискомфорт! Все эти похороны, поминки, они так утомляют, выбивают из жизненного ритма.