Театральные подмостки

Примерно через неделю случилось забавное событие. Я, как обычно, прохаживался в зрительном зале, размышляя о коварной судьбине своей, о столь трагической кончине, выпавшей на мою долю, о таинственной незнакомке и о вдовушке Лере. И так утомился от дум тяжких, что задремал, -- ещё одна странность здешнего мира: внезапно меркнет сознание и резко охватывает сонливость даже во время ходьбы, спишь и не падаешь.

Так вот, вижу во сне комнатушку со свечами, а в ней Александр Сергеевич Пушкин с бешеной скоростью печатает на ноутбуке стихи. Я, естественно, потрясён, смотрю как заворожённый, застрявши в дверях с канделябром в руках. Александр Сергеевич не обращает на меня никакого внимания, но звук щёлкающих клавиш всё сильнее и сильней... И вот я уже слышу сквозь дрёму цокот копыт. Сон как рукой сняло. Я открываю глаза и вижу, что на сцене стоит бричка девятнадцатого века, запряженная тройкой вороных коней. Извозчик на облучке, одетый по тому времени, мужик с окладистой седой бородой. А в бричке сидят трое... Я не мог их не узнать: это были Н.В.Гоголь, А.Н.Островский и А.П.Чехов. Они о чём-то тихо друг с другом переговаривались, а меня как будто вовсе не замечали. Я настолько был потрясён, что у меня дух перехватило. Я стоял как оглушённый и смотрел, смотрел... И вдруг извозчик потянул вожжи, понукая лошадей, и тройка резко повернула в зрительный зал, прямо на меня, и кони поскакали по воздуху. В последний момент, когда бричка была ещё на сцене, от неё отвалилось заднее колесо. Тройка исчезла в воздухе, буквально над моей головой, а я ещё некоторое время стоял, ошарашенный, не зная, что и думать. Потом прошёл на сцену, наклонился над колесом и вспомнил "Мёртвые души" Н.В.Гоголя. Мне стало смешно: "Вишь ты, вон какое колесо! Доедет то колесо или не доедет? Не доехало... Вот дела... Великие писатели... живые... А колесо зачем мне? Какой-то знак, что ли? И что это я так растерялся? А что я должен был сказать? Эй, гениальные писатели, я прочитал все ваши книжки..."

Не успел я как следует раздуматься, как увидел, что по сцене идёт И.С.Тургенев. Одет во всё охотничье, на плече ружьё, а на поводке ведёт собачку, белую с чёрными пятнами и пушистым хвостом. Меня опять какой-то ступор охватил -- ни двинуться, ни слова сказать, -- а великий писатель посмотрел сквозь меня, словно не замечая, и остановился возле колеса, с интересом его разглядывая.

А вот собачка меня, кажется, почуяла, она зарычала и сердито гавкнула.

– - Перестань, Муму. В театре нужно вести себя тихо, -- сказал Иван Сергеевич и степенно пошёл дальше. Собачка чуть задержалась, обнюхивая колесо, и вприпрыжку припустилась за хозяином. И только они скрылись за кулисами, вслед за ними по сцене пробежала стая волков. Я даже испугаться не успел. Волки прошмыгнули мимо так близко, да с обеих сторон, что я мог каждого за хвост ухватить.

Пока я, разинув рот, с удивлением смотрел им вслед, откуда-то появился странный старик в длинной белой рубахе, подпоясанный красным поясом, как самбист. Он, тоже не обращая на меня никакого внимания, поднял колесо и покатил его для своей какой-то надобности. В этом разе я не уверен, но мне показалось, что это был Л.Н.Толстой... А может, и тот самый возница за колесом вернулся...

Я стоял посреди пустой сцены и в растерянности смотрел по сторонам, не зная, что и думать. А когда немного пришёл в себя, спустился на ватных ногах в зрительный зал, сел в первое попавшееся кресло и... потерял сознание. Знаете, это был не кратковременный какой-то сбой сознания, а я действительно отключился, как в земной жизни.

Явление 6

Экскурсия в прошлое

Очнулся через два с лишним часа и здорово удивился, поняв, что всё это время смотрел спектакль "Ревизор", где я играю Хлестакова. Да, такая вот забавная штука выкинулась: видел я сам себя на сцене и сам себе аплодировал.

Поверьте, это так необычно, что даже не знаю, как объяснить. Всё равно попробую. Так вот, спектакль я увидел глазами одной зрительницы. То, что увидела она, то увидел и я. И в это время я совершенно не мыслил, а просто, так сказать, собирал информацию, которая запросто уложилась в моей памяти. С одной стороны, это похоже на сон. Ведь во сне мы тоже без сознания, а мозг наш всё равно что-то там делает, переживает какие-то тайные процессы. А с другой стороны, сон -- это что-то призрачное, размытое, ненастоящее. Но то, что увидел я, -- это два часа реальной и ясной жизни. Это был обычный спектакль, полный зал зрителей. В антракте, благодаря моей зрительнице, я даже в фойе театра побывал, прохаживался мимо портретов актёров и актрис и с восхищением на них взирал. Особенно почему-то довольно долго перед своим фото постоял...

Согласитесь, есть от чего раздуматься. Получается, я побывал своим сознанием или душой, кому как нравится, в прошлом. На спектакле, который я прекрасно помню, -- он состоялся в ноябре три года назад. Оказывается, ненужно никакой машины времени. Чтобы узнать некую информацию, можно интересующий фрагмент просто... прожить. Да, именно, прожить в нужном времени и в нужном месте. Но прожить не как человек, а как душа, которая просто собирает жизненную информацию. Прожить чью-то жизнь, которая в этом прошлом уже существует. И не важно, животного это жизнь или человека, ну, или какая другая тайная жизнь. Тогда очень даже просто можно увидеть всё, что нужно, чужими глазами и услышать всё чужими ушами. И тут нет никакой мистики, никто ни в кого не вселяется. Наверное, по-другому и не нельзя. Помнится, где-то читал, что главная проблема, почему невозможна отправка в прошлое на той же машине времени, -- это, так называемая, проблема наблюдателя. Прошлое изменить нельзя, в него невозможно ничего привнести -- ни одного атома, ни самой ничтожной малости, ни даже то, что считается нематериальным, -- мысли. Словом, никакую новую информацию на прошлое наложить нельзя.

Помню, ставили мы "Мастера и Маргариту" М. Булгакова. До премьеры мы не доползли, но не из-за какой-то там мистики, а просто театр не потянул. Воланд наш какой-то жалкий получался, даже дебиловатый, а Мастер, наоборот, совсем уж от мира сего. Не было в нём того самого психического надлома, того отчаяния, свойственного истинному творческому человеку, который ясно проглядывает у Мастера Булгакова. Да и все актёры и актрисы как-то не блеснули. Я старательно изображал трагическую роль поэта Ивана Бездомного, но у меня не ладилось, никак не мог почувствовать, вжиться в роль. Потом пробовался на Коровьева и опять никого не потряс своей игрой. Разве что Маргарита была на своём месте, да и то её играла наша красавица Анжела Дымова. Словом, сплошная халтура. Наш Бересклет в порыве отчаяния пробовал даже экспериментировать. Сейчас же модно -- если не получается, если не способен дотянуться до великого смысла классики, -- коверкать эту классику всяко разно, упирая на какое-то своё особливое видение. В эту крайность ударился и наш худрук. Он решил всех героев романа оставить как есть, а вот Воланда превратить... в женщину. Да, Воланд у нас была женщина, и вся его свита тоже женская -- Коровина, Азазелла и кошечка Бегемотиха... Вышла такая несусветная чушь, что мы все едва сдерживали смех. Хотя кое-какие мизансцены были довольно интересны. Особенно помню эту сцену, где наша Воландина спаивала Стёпу Лиходеева. И может быть, получилось бы что-то особенное, если бы наш худрук немного поработал с сюжетом, сделал бы реплики своих персонажей более женственными, что ли. Лишь одна реплика в исполнении Воландины звучала убедительно: "Что-то недоброе таится в мужчинах, избегающих вина, игр, общества прелестных женщин, застольной беседы".

Но не о том речь, вспомнил я роман Булгакова вот почему. Есть там эпизод, где Маргарита кричит Мастеру:

"...-- Но только роман, роман возьми с собою, куда бы ты ни летел.

– - Не надо, -- ответил мастер, -- я помню его наизусть.

– - Но ты ни слова... ни слова из него не забудешь?

– - Не беспокойся! Я теперь ничего и никогда не забуду".

Этот диалог происходит между Маргаритой и Мастером после того, как Азазелло отравил их, и они, так сказать, уже души. На самой первой репетиции, когда это услышал, меня посетила шальная мысль. Помню, я усмехнулся про себя и подумал: "Это ж какие мозги надо иметь, чтобы такой романище наизусть помнить! На том свете, наверно, у всех головы резиновые".

Всё, получается, гораздо проще: душа в своей голове ничего не хранит, ничего не тащит в закрома памяти; когда ей нужно что-то вспомнить, просто ныряет в прошлое или в какую-нибудь Вселенскую библиотеку. И вот, пожалуйста, -- то же самое наизусть и со всей подробностью.

Выходит, оказался я в прошлом благодаря какой-то неведомой зрительнице. Три года назад сидела она на этом самом месте, куда мимодумно присел и я. Что это женщина -- я понял, а вот кто такая, узнать не смог. Всё-таки я не мог видеть её лица её же глазами, а в зеркало она не смотрелась.

Кстати, после этого видения случилась ещё одна странность, но довольно приятная: наряд лицеиста исчез, и на мне уже была нормальная одежда, тот самый праздничный костюм, который мы с Лерой купили незадолго до именин.

...Пришёл я в себя, перебрал в памяти увиденное и сразу вспомнил тот спектакль, того самого "Ревизора". Да, три года минуло с тех пор. То был самый провальный день в моей жизни. В театральной среде укоренилось поверье, что премьера всегда удачнее проходит, чем второй или третий спектакль. Так случилось и со мной. В тот ноябрьский вечер я постоянно забывал реплики, путал мизансцены, был рассеянным и вообще всё делал не так. "Забавно, и зачем надо было ворошить прошлое?
– - вопрошал я в пустоту зрительного зала.
– - Ну, провалился тогда в пух и прах, и что? Я тогда не один начудил. Анжела уронила бокал, и весь сюртук у меня был в бардовых пятнах. Потом она сама сбилась с текста. У Городничего парик свалился. Анна Андреевна в платье запуталась и упала прямо на меня. И что? Зрителям даже понравилось. Повеселили публику. Конечно, нарубил я тогда дров, но с кем не бывает? Следующий спектакль мы отыграли просто идеально. Провалы, конечно, штука неприятная, но и они иной раз тоже нужны".

И всё же озадачился не на шутку. Давай голову ломать: зачем я увидел сам себя со стороны, и почему именно этот спектакль, и какой тайный смысл во всём этом? Стал припоминать всякую подробность и мрачнел всё сильней и сильней. Сначала я вспомнил чувства своей зрительницы, которая не сводила глаз со сцены и с меня самого, играющего кривляку Хлестакова, и вроде как восхищалась. А вот когда я тщательно осмыслил увиденное уже своим сознанием, сознанием Ивана Бешанина, то просто ужаснулся. Предо мной во всей красе предстали все мои даже незначительные ляпы и промахи.

Да, провалы-то провалами, а всё же какой я бездарный!
– - с горестью думал я. Пошло играл и банально! Сам-то я что привнёс? Что я придумал, изобрёл в этом образе, в характере? Одно кривляние, и ничего больше. Думал, что уже владею актёрским мастерством. Куда там! Великие актёры годами копят лицо, по песчинке, по крупицам собирают себя, оттачивают, шлифуют. Правильно всё-таки Господь поступил -- смахнул со сцены и забыл... Не знаю, как уж -- в сердцах или давно накипело. Теперь это и неважно, и так и так правильно. Как там у Чехова? "И жевали хорошо, и обливались холодной водой, и гуляли по два часа в день, а то и по три. И всё равно выросли в несчастных, бездарных и никому не нужных людей". Не нужных даже на этом свете.