Текущая реальность
Шрифт:
Терпимо!
Надеюсь, такая погодка ещё недели две-три постоит – на радость нашим бойцам и командирам в Финляндии. И на горе финским солдатам и офицерам – которые знают как воевать зимой. А вот как воевать во время весенней распутицы…
Навряд ли.
***
С такими мыслями вбегаю в палатку…
Застыв, как в соляной столб обратившись, воплю:
– ПАША!!! Ты что…?!
Скрючившись в позу эмбриона, мой шурин валялся на брезенте, заменяющим пол - весь перепачканный рвотными массами. По протянутой вперёд руке, можно было понять -
Но не дотянулся.
Смердило спиртным, кислым и ещё…
Видимо, он ещё и обделался «по-большому».
– Паша, паша… Ты чего это?! Что с тобой?
Сперва подумал, что в стельку пьян…
Потом вижу всего одна бутылка «Особой московской» пустая. Да и то судя по пятну на брезенте под ней – больше пролитая, чем выпитая. Другая, даже не распечатанная.
Да чтоб моего шурина с поллитры вырубило?!
Да так, чтоб он не только отключился – но и ещё и обрыгался и обосрался?!
Потом наклонившись, увидел в потёмках искажённое от невыносимо-предсмертной боли лицо, вылезшие из орбит выпученные глаза…
Волосы встают дыбом:
– Паша, да ты никак…
Первое же прикосновение к окоченевшему телу подтвердило мелькнувшую догадку: он…
– Он мёртв, товарищ Сталин.
Оборачиваюсь на вслух сказавшего это «прикреплённого», как и трое других, снявших шапки.
Снимаю и, я свою:
– Он мёртв.
Догадка о причинах смерти шурина пришла одновременно, но старший среди четвёрки «ближнего круга», озвучил её первым:
– Судя по всему, это – отравление. И вероятнее всего, хотели отравить именно, Вас товарищ Сталин.
Киваю:
– Именно нас, да…
Пока он докладывал по телефону вышестоящему руководству, как сам не свой взял ведро с уловом – в основном полосатые разнокалиберные окушки и, вылил в лунку:
– Живите!
В тот миг я понял, что никогда больше в жизни не буду больше пить водку и ловить рыбу…
Не смогу!
***
«Предварительное следствие» - по «горячим следам» то есть, было закончено быстро. Уже к утру я знал практически весь расклад.
Отравленную бутылку «Особой московской» - всего одну бутылку, прислали из ресторана «Арагви». Всего одну: вторая бутылка оказалась безвредной… Настолько, насколько может быть безвредным крепкий алкоголь, конечно.
Мда… Судьба, как говорится!
Начни Паша с другой бутылки, так может… Так может, по брезенту в палатке, в собственной блевотине и дерьме – ползали бы мы оба.
Хотя… Яд оказался предназначенным для крыс и прочих грызунов и, если бы «прикреплённые» - вовремя вызвали бы медика, а тот вовремя сделал промывание кишок и желудка, то возможно…
Возможно, мы оба с ним отделались бы лёгким испугом. Сравнительно «лёгким», конечно…
Но что случилось, то случилось.
Следователями из НКГБ было установлено, что двумя неделями раньше куда-то из ресторана «Арагви» уволилась и куда-то пропала официантка. Последнюю так и не нашли, зато быстро вышли на её любовника – Виктора Борисовича Шкловского, достаточно известного (только не мне, конечно) литератора.
Спрашиваю:
–
А чем он известен, кстати?Лично докладывавший мне про обстоятельства дела комиссар госбезопасности 1-го ранга Лев Емельянович Влодзимирский – Начальник «Главного управления безопасности», наморщил лоб:
– Учувствовал в написании книги «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина: История строительства, 1931—1934 года»164.
– И всё?!
– Ещё несколько повестей, рассказов… Просто статей. Больше известен как один из «отцов-основателей» формализма – от которого в начале 30-х годов открестился и, как литературный критик165.
Фыркаю:
– «Отец русского формализма»! Понятно, в общем.
Тот, особенно упираться не стал и признался, что мотивом стал даже не расстрел его брата в 37-м году - а разгон «Союза писателей», после чего его бесцеремонно выставили из московской квартиры.
Лично докладывавший мне про обстоятельства дела комиссар госбезопасности 1-го ранга Лев Емельянович Влодзимирский – Начальник «Главного управления безопасности», пояснил ситуацию:
– Ставлю в известность товарищ Сталин, что само выселение произошло незаконно. По постановлению Совнаркома подписанного Вами, бывшим членам творческих союзов (как и Академии наук и прочим), жилплощадь закрепляется сроком на год. Однако как благодаря этому случаю выяснилось, это Постановление - сплошь и рядом нарушается в корыстных целях.
Как здесь не вспомнить бессмертное:
«Ну, что ж… Обыкновенные люди… В общем, напоминают прежних… Квартирный вопрос только испортил их…»166.
Чтобы там не испортило «обыкновенных» людей, но это факт коррупции и спускать такое нельзя.
Спрашиваю:
– Ваши действия?
– Дело о нарушениях «Постановления» делено в особое производство. Арестован ряд лиц в Мосгоржилсовете.
За «коррупцию», кстати, в СССР ныне есть отдельная статья в УК союзных республик. И наказание за неё – как прежде за контрреволюцию и троцкизм.
Так сказать: идём китайским путём!
Там в «моё время», расстреливали по полторы тысячи чиновников и прочей сволочи в год…
И ничего – никаких «репрессий»!
Ну, а с «писателем» что прикажите делать?
Сперва я хотел поступить с ним так, как он поступил с Пашей: чтоб ползал он - истекая кровью, рвотой и собственным дерьмом - пока не сдохнет.
Потом остыл…
Всё же на дворе – не «Лихие 90-е», а я не лидер региональной ОПГ.
Я, мать вашу – Сталин!
Председатель Верховного Совета СССР и прочая, прочая, прочая…
А Сталин в глазах народов нашей страны – олицетворение законности и порядка.
Поэтому сперва спросив:
– Гражданин Шкловский признался в убийстве официантки?
– Да, товарищ Сталин. Уже по его показаниям найден за городом её труп со следами удушения.
Приказываю:
– Оформляйте в уголовное дело по соответствующей статье и передайте в судопроизводство.
Влодзимирский стоит возле меня столбом: