Телохранитель Генсека. Том 1

Я посмотрел на жену и наткнулся на непонимающий взгляд. В её глазах мелькнул испуг, брови полезли вверх, глаза округлились.

— Володечка, какой перелом на затылке?

Водитель хохотнул.

— Светлана Игоревна, это же из Бриллиантовой руки, жена Никулина… то есть Горбункова, так переживала. Я раз десять смотрел, и каждый раз смеялся до слёз. Это ж надо было такое снять!

Спрашивать, когда вышел фильм, я не стал. Всё-таки, собственной памяти недостаточно для комфортного существования в новом мире. Трудно без интернета — сейчас бы погуглить… Боюсь, таких мелких проколов будет еще много.

И тут же всплыла картинка из воспоминаний Медведева: я и Светлана расположились дома на диване. Света улыбается, а я смотрю на нее и любуюсь. На экране финал фильма «Ирония судьбы или с лёгким паром». Слова Жени Лукашина «мама, моя Надя приехала!» растрогали супругу до слез. А я улыбаюсь не из-за того, что происходит на экране, а из-за реакции жены. Странно, я так радуюсь там, в воспоминании, что она не бледна, что настроение у неё хорошее — впервые за долгое время.

Ясно, что Медведев любил свою жену. Он вряд ли заглядывал в чужое декольте, как я сегодня. Даже если там был четвёртый размер, как у Алевтины. Учту. Впредь надо быть осторожнее с женщинами. А мой моральный облик за тридцать пять лет, что прошли после перестройки, изрядно поистрепался.

— Остановитесь, здесь недалеко, пешком дойду, — сказала Светлана, похлопав водителя по плечу.

— Довези до дома. Это недолго, — возразил я.

Я ведь должен знать, где живёт Медведев. Непонятно, получится выудить адрес из его памяти или нет.

Сам же я помнил, что Медведев был телохранителем при Брежневе. Про следующих генсеков ничего не скажу, не помню. А вот при Горбачеве Медведев точно был начальником охраны. Читал статью в какой-то желтой газетенке — там писали о большом скандале, и что Горбачев уволил Медведева из восемнадцатого отделения девятого управления. Потом, в девяносто втором, несмотря на заступничество ветеранов, его совсем уволили из Конторы. Я тогда тоже не смог удержаться и был уволен, как, впрочем, многие. Горбачев знатно почистил КГБ.

Поселок Кратово находился недалеко от Заречья. В основном там были дачи работников аппарата ЦК. Забор по периметру, территория поселка охраняется. Дома для обслуги находились на въезде в посёлок. Четыре двух-трёх этажных дома, так называемые «брежневки» улучшенной планировки. Между ними затесалось несколько двухэтажек, построенных при Сталине. Волга остановилась у одного из них.

Светлана чмокнула меня в щёку на прощание.

— Тебя во сколько ждать?

— Не знаю. Неизвестно, когда освобожусь. Но постараюсь вернуться поскорее, — пообещал я. — Если что, позвоню.

И тут же подумал: а я ведь даже не знаю номер нашего стационарного телефона. Если захочу позвонить домой жене, то придется проявлять чудеса изобретательности.

Из Кратово мы выехали на кольцевую дорогу. Я поразился тому, какая она узкая. На обочинах, там где в двадцать пятом году понастроили человейников в двадцать пять-тридцать этажей, теперь тянулись вполне себе колхозные поля. Ухоженные, с комбайнами и грузовиками, в кузова которых сыпалось золотое зерно. Битва за урожай в полном разгаре!

С МКАДа свернули в Кунцево. С левой стороны увидел новые корпуса института кардиологии. Водитель остался ждать, а я бодро поднялся по ступеням. На входе меня остановил вахтер, в штатском, но с армейской выправкой. Я показал ему корочки.

— Евгений Иванович уже ждёт вас.

— Напомните, в каком он сейчас кабинете?

— Как и раньше, на третьем этаже приёмная, — вахтер нахмурился, а я обругал себя последними словами. Понятно, что директор института не будет сидеть в кабинете с номером на двери.

Чазов оказался энергичным человеком. Меня тут же отправили на электроэнцефалограмму. Прилепили к голове датчики, запустили громоздкую аппаратуру.

— Всё у тебя в порядке, Володя. Кроме ссадины на затылке, никаких повреждений. Даже сотрясения нет, — объявил мне Чазов через полчаса.

Он еще раз глянул на результаты обследования и хмыкнул:

— В рубашке родился.

Вдруг снова ожила память Медведева. Я сидел за столом в гостях у Чазова. Называл он меня без отчества, просто Владимиром, иногда Володей. Я же обращался к нему исключительно Евгений Иванович — Чазов был старше меня почти на десять лет. Вместе с нами за столом сидела и его супруга. Длинноносая женщина в очках. Тут же на диване с книгой устроилась девочка лет двенадцати, их дочь.

— Передавайте привет супруге. Как Лидия Викторовна? — спросил я, радуясь вовремя всплывшему в памяти эпизоду. — Как дочка? Иринка по прежнему не хочет продолжать семейную династию?

— Лидочка в порядке, поехала на конференцию. А дочка пока еще витает в детских фантазиях. Но, надеюсь, повзрослеет — поумнеет. А пока то в артистки собирается, то в армию летчицей. Вчера, представляешь, заявила, что хочет стать крановщицей и работать на стройке. И грустно, и смешно. Но возраст такой, ничего не поделаешь, — Чазов рассмеялся, но тут же серьёзно спросил:

— Как Леонид Ильич? Что с таблетками? По-прежнему принимает ноксирон? И запивает зубровкой?

Память Медведева снова всколыхнулась. Отозвалась на вопрос, который был для него принципиально важным. Я увидел, как разбавляю «Зубровку» водой и заменяю снотворное на безобидный кальций.

— Стараемся помогать, но сон у Генсека плохой. Может проснуться в час ночи и мы с ним разговариваем часа три-четыре, пока не заснет. — я помедлил секунду, потом добавил:

— Нина Александровна тайком подсовывает ему настоящие таблетки. Недавно поймали за этим.

— Плохо, очень плохо. Я уже сто раз пожалел, что приставил к Брежневу Коровякову. Но она такой скромной женщиной показалась. Знающая, опытная медсестра. И рекомендовали ее настоятельно.

— Кто рекомендовал?

— Гвишиани, зять Косыгина. Она очень хорошо показала себя, когда у Алексея Николаевича были проблемы с сердцем. Собственно, я у них дома с Ниной Коровяковой и познакомился, когда навещал Косыгина.

Я постарался обязательно запомнить эту фамилию — Гвишиани. Его связь с Коровяковой мне совсем не понравилась.

Попрощавшись с Чазовым, вышел в коридор. На лестнице не удержался, пустился почти бегом, перепрыгивая через две ступеньки. Уже был на первом, как споткнулся, опрокинул ведро и едва не сбил с ног санитарку.

— Прошу прощения, — начал я извиняться, поддержав женщину под локоть, и осёкся.

Передо мной стояла моя мама. Моя собственная мама! Женщина, родившая того самого Владимира Гуляева, которым я когда-то был!

Волнуюсь о чужой памяти, а с моей-то что стало? Я ведь даже ни разу за день не вспомнил о том, что в этом мире мои родители еще живы! Даже забыл о том, что мать до самой пенсии работала в кардиологическом институте санитаркой. Ездила туда через всю Москву, с двумя пересадками на метро.