Темная полоса

Соня вспоминала, что делала, что говорила, что любила и не любила Борянка. Она рассказывала смешные случаи, которые происходили с Борянкой и с ней, а потом шмыгала носом.

А я не могла отделаться от воспоминаний о том застолье, когда Борянка призналась, что родила мертвого ребенка. И то, что она сказала о Центре. Мы просто обязаны возродить наше дело. Центр – вот что опять поможет нам преодолеть темную полосу.

Молчал только Яков. Он улыбался нам с теплом и сочувствием, но было заметно, что его мысли витают в иных сферах.

Часам к девяти все настолько скисли, что решено было сменить тему. Яков попросил посоветовать красивые места в городе или за его пределами. Он хотел сделать несколько снимков на память об этой поездке. Наш немец давно увлекался фотографией, причем даже зарабатывал своим творчеством немного евро.

Соня вспомнила, что любовалась красивыми видами, когда отвозила Лешу в Храмогорскую лечебницу для зависимых людей. И, чтобы не быть голословной, она показала несколько снимков, сделанных камерой мобильного телефона.

Убедившись, что гостям ничего не нужно, Дольче позвал меня в ту часть квартиры, где стояла его большая, широкая, просто роскошная кровать. Прекрасно понимая, что мое целомудрие вне опасности, и, возможно, где-то в чем-то сожалея об этом, я подошла к этой кровати, застеленной черным покрывалом из искусственного меха.

Как я и предполагала, Дольче не потребовал от меня стриптиза, а взял за плечи и повернул спиной к ложу любви. И я увидела несколько картин, размещенных на стене, напротив кровати. Картины немного не вписывались в общий интерьер всей квартиры, зато делали вкусу Дольче большой комплимент.

Работа побольше, примерно семьдесят на шестьдесят сантиметров, была написана уверенной рукой настоящего мастера. Это был городской пейзажик – красивый тихий уголок Гродина, немного напоминавший старую Москву. Свет и тень, формы и силуэты, краски и блики грели душу и будили тайные добрые надежды, которые мы всегда стараемся спрятать от других и даже от себя, опасаясь их сглазить. Подпись в правом нижнем углу свидетельствовала, что мы видим перед собой произведение художника, которого я слишком любила. В свое время.

На другой, меньшей, картине был наш бульвар, наш Париж с прохожими, художниками и выставленными на продажу холстами.

Обернувшись на друга, я увидела, что он улыбается – скорее этой картине, чем мне. Тогда я тоже стала рассматривать ее, обнаруживая неожиданные детали.

Думаю, рисовалось это по памяти или с набросков, потому что, если бы автор решил расположиться на пленэре, мольберт ему пришлось бы поставить прямо посередине дороги, которая пересекала бульвар Менделеева метрах в пятидесяти от нашего дома.

На полотне бульвар уходил к горизонту, деревья окутывал легкий туман, отчего казалось, что перед нами вечное утро летнего дня. Очень раннее утро. Однако этим утром люди не захотели спать, а вышли на бульвар. Я узнала соседку тетю Зину с болонкой по имени Филька, дедушку Мишу, любителя рыбалки, который шел с удочкой на остановку, Ирину Андреевну, сплетничающую с Марией Игнатьевной. А на втором или на третьем плане – группку девчонок и мальчишек, в которой, при желании, я могла бы узнать всех моих друзей. Чуть поодаль, словно потерявшись, стояла маленькая девочка.

– Я купил эти картины несколько месяцев назад. Не решался тебе показать.

– Почему?

– Вот это, – Дольче показал на большую работу, – картина Женьки, а это – Инны.

Больше он ничего не сказал, а я бы и не захотела ничего услышать.

Около одиннадцати мы с Соней вынуждены были откланяться. У Дольче был брачный период, и он не скрывал, что только и ожидает, когда подружки оставят их с Яковом наедине.

Соня заранее вызвала такси, поэтому возле дома я оказалась достаточно скоро.

Глава 7

Я живу в новой десятиэтажке, очень красивом современном здании. У нас есть даже подземный гараж, хотя мне он ни к чему. Из-за этого подземного гаража подъезды дома расположены немного ниже уровня земли. Ну вот такая фантазия обуяла архитектора. К сожалению, хоть дом у нас и новый, но люди в нем живут прямо-таки с древними инстинктами – они очень любят прятаться в темных закоулках. Иначе чем объяснить тот факт, что лампочки, которые должны освещать подъезд, регулярно выкручиваются?

В итоге бурной деятельности питекантропов нашего дома продвигаться по вечерам к двери подъезда приходится по темному тоннелю. Этот путь был недолгий, но все равно очень неприятный.

Выйдя из такси, я огляделась. Людей поблизости видно не было, зато я рассмотрела на противоположной стороне улицы серый автомобиль. Рассмотреть-то я его рассмотрела, но решить, точно был ли это тот самый серый автомобиль, не могла. Зато заметно взволновалась. Обычно за мной следили днем, иногда в то время, когда я возвращалась с работы, но так поздно – впервые. А вдруг это означает, что слежка кончилась и теперь-то и случится самое страшное?

Я двинулась вперед по выложенной тротуарной плиткой дорожке, освещаемой только призрачным лунным светом, а приблизившись к подъезду и лапая себя по карманам в поисках ключей, услышала позади себя тяжелые шаги.

В карманах куртки ключей не было. Не было их и в карманчике сумки. Мельком оглянувшись, я заметила, как ко мне приближается силуэт человека – клянусь! – в бейсболке. Мое сердце часто забилось от страха. Человек все приближался – я слышала его шаги, – а ключи все не находились. Я боялась повернуться лицом к своему преследователю, но спинным мозгом ощущала, как его тень приближается к моей тени, дрожащей на асфальте, как его глаза впиваются в мою шею тяжелым взглядом, как его руки…

Я резко, отчаянно, с ужасом обернулась – и ничего не увидела. Колени ослабели, а перед глазами запрыгали красные пятна. Я рухнула в обморок.

Глава 8

Позор, обрушившийся на мою голову после этого происшествия, обсуждался всеми соседями. Наташа из 28-й квартиры, представляете, так напилась вчера, что потеряла ключи. А когда ее встретил у подъезда Всеволод Георгиевич из 32-й квартиры, она упала в обморок. Он стал приводить Наташу в чувство, а она попыталась его задушить, стала визжать и весь подъезд перебудила!