Темное, кривое зеркало. Том 5 : Средь звезд, подобно гигантам.

Вот почему теперь она не хотела смотреть на Маррэйна. Он не выглядел тем Предателем, тем чудовищем, которым его описывали, и она боялась что он всё же был воином лучшим, чем она, и что единственного взгляда в его глаза будет достаточно, чтобы подтвердить это.

– Моя леди.
– повторил он.
– Вы выглядите погружённой в свои мысли...

– Мои мысли - только моё дело.
– холодно ответила она.

– Значит, вас тоже позвали на эту встречу?

– Да.

– О. Хорошо вновь что-то делать. Я понимаю нужду Синовала в горести, но лидер редко может позволить себе время на личные заботы.
– Он коротко хохотнул, язвительно и горько.

– Да, я чересчур хорошо это понимаю.

Она не сказала ничего, и просто продолжала идти. К её раздражению, он с лёгкостью подстроился под её широкие шаги. Это удавалось немногим.

– Она, должно быть, была замечательной женщиной, эта Сатай Катс.
– сказал он после долгой паузы.

– Обычная женщина никогда не смогла бы так тронуть Примарха.

– Она была.
– резко ответила Тиривайл. "Женщиной лучше, чем я." - добавила она про себя.

– Конечно, вы же знали её. Я её видел лишь несколько раз. Кем она была для вас?

– Она вышла замуж за того, кого я любила.
– процедила Тиривайл.
– И моя жизнь - это моё дело. Кем бы ты меня ни считал - это не даёт тебе права меня допрашивать.
– Она отвернулась от него, и попыталась уйти, но его рука преградила ей дорогу.

– Послушайте, моя леди.
– сказал он с абсолютной серьёзностью.
– Я был мёртв тысячу лет. Я знал огонь, безумие и боль. И да, я тоже видел, как та, кого я любил, выходит замуж за другого. Но, в отличие от вас, я попытался вмешаться, и я был навсегда проклят собой в её глазах. Я считаю, что всё, что я сделал, можно было бы простить - кроме этого. Не сомневайтесь в себе. Вы поступили лучше, чем я.

– Это все эти годы смерти сделали тебя таким проницательным?
– прошипела она.
– Дай мне пройти.

– Да.
– спокойно ответил он, не двинувшись с места.
– Мы, воины - удивительная порода. Мы каждый день смотрим в лицо смерти. Мы говорим о ней, мы поём о ней. Мы считаем её почти что другом или любовницей. И я единственный воин ныне, который узнал её. Это изменит любого, как вновь изменила меня моя новая жизнь. Синовал очень ясно дал мне понять, что то, что случилось прежде, не повторится вновь. Я не предам ещё одного лорда. Я не проведу ещё одну тысячу лет запертым в своей собственной огненной тюрьме. Я принял то, чем стала моя жизнь, и я посвятил её верной службе. Я не боюсь умереть. Я никогда не боялся. Но теперь я намерен убедиться, что отдаю свою жизнь ради достойной цели.

– И вы, моя леди, должны сделать то же. Убедитесь, что ваше дело правое. Не растрачивайте свою жизнь зря, лишь потому что вам это показалось правильным.

Она медленно повернула голову и осмелилась взглянуть в его глаза. Они были темнее, чем она ожидала, и парадоксально чуждыми - полными зрелости, мудрости и печали принесённой его опытом, но они были на лице, демонстрировавшем юность тела, в котором поселилась его душа. Он посмотрел на неё в ответ, и она не почувствовала желания отступить.

– "Мы, воины"?
– тихо проговорила она, после долгого молчания.

Он улыбнулся.

– Если мне когда либо доводилось встречать настоящего воина, то это вы, моя леди.

Она резко отстранилась и двинулась вперёд. Он убрал руку и зашагал рядом с ней, довольствуясь просто тем, что он идёт рядом. Она молилась, чтобы он не услышал гулкий стук её сердца.

Затем они достигли зала, и увидели стол, двоих нарнов, троих людей и старого минбарца, сидевших за ним. С глубоким вздохом Тиривайл заняла своё место, согласная на то, чтобы остаться в тени грядущих событий.

Маррэйн сел рядом.

* * *

– Они не ожидали увидеть тебя здесь.

Языки пламени, в конце концов, умерли. На это ушло несколько часов. Пламя, должно быть, было видно за несколько лиг. Другие, меньшие, костры были зажжены повсюду на планете, и даже вне её. Это было памятником - из тех, что больше не увидят вновь.

Парлэйн чувствовал неприязнь ко всему этому. Дело было не в славе. Его мать была знаменита, могущественна, в истинном смысле этого слова - лорд для них всех. Она заслужила погребальный костёр, подобающий императору. Парлонн сжёг целый замок ради её отца, и она была достойна не меньшего.

Его раздражала публичность всего этого. Печаль должна быть личной. На похоронах лорда должны присутствовать лишь самые близкие ему. На похоронах матери - место её детям. Позволить им - всем, кто никогда не знал её - проливать слёзы по ней...

Это отдавало насмешкой.

Тем не менее, остальные из их семьи были на главных ролях. Вашок, как он знал, организовывал церемонию в Тузаноре. Затренн закладывала храм на пепелище Ашинагачи. Остальные были где-то ещё, каждый был на виду, печаль каждого отражалась в его народе...

Каждого - кроме него, мрачной семейной тени.

– Уверен, что не ожидали.
– сказал он оглядывая всё ещё не разошедшуюся толпу. Они разбивались на маленькие группки, разговаривали вполголоса. Он заметил Рашока и Немейна негромко разговаривавших, и украдкой бросавших взгляды в его направлении.
– Никто не посчитал нужным мне сообщить.

– Я рада, что ты пришёл.

Он посмотрел на сестру.

– Хоть кто-то нашёлся...

Катренн была почти что копией матери. Высокая, гибкая и изящная, с живыми зелёными глазами и длинными тонкими пальцами. Она произнесла поминальную речь чистым, твёрдым голосом, и хоть в словах её звенела печаль, она оставалась тверда. Она смотрела на множество людей, и находила слова чтобы описать то, что чувствовали они.

– В своём роде это была отвага, которую оценит даже воин.

Он не сознавал что говорит вслух, пока она не поблагодарила его. Он взглянул на неё и она протянула тонкую руку. Он протянул свою, и их пальцы соприкоснулись. Они долго стояли так, в жесте, более близком, чем любые объятия, пока он не отступил.

Он выглядел совершенно непохоже на неё, настолько, что не знавший этого - не мог бы посчитать их роднёй. Она была даже выше чем он, но он был крепче сложен, мускулист, широк в кости и смугл. Он никогда не был элегантен или же красив. Первому он учился, как только мог, но покуда становилось лучше его владение телом, его вид становился всё хуже. Длинный шрам рассекал его лоб, нос был сломан и сросся неправильно, а сбоку на шее осталась метка от старого ожога.

А самыми малыми ранами - и всё же самыми значительными, памятными и говорящими, были два тонких, почти незаметных шрама, книзу от глаз.

Кое-кто из старых воинов, в особенности старой гвардии, вроде Немейна и Рашока, казалось, узнавали в нём кого-то другого. Он встретил однажды в окрестностях Тузанора отошедшего от дел воина, который говорил с ним полчаса - с почтением и почти что благоговением - считая его кем-то другим. Парлэйн не питал иллюзий - кем именно.

Достаточно скверно носить имя предателей, но ему достался к тому же и облик предателя, и на взгляд прочих - это дало ему и душу предателей. Не стоило удивляться, что ему не сообщили о смерти матери.