Тёмное сердце ректора Гордеева

Невероятным усилием воли я потянулась свободной рукой вниз и схватила его за запястье. Наши взгляды скрестились.

– Тебе всё нравится, – всё тем же, волнительно-хриплым голосом констатировал он.

Я не знала, что на это ответить, и рука снова принялась пробиваться вниз, к трусикам, твердо вознамерившись на этот раз снять их полностью.

– Скажите мне, кто вы… – выдавила наконец, сообразив, что только так можно остановить его – напомнив о том, кто он и кто я.

И это сработало.

Глаза его вспыхнули и снова поменяли окраску, темнея и принимая легкий фиолетовый оттенок. Рука замерла, но не убралась, продолжая мягко массировать мой живот чуть повыше лобка.

– Кто я? – он словно ушел в себя на мгновение, отдался каким-то внутренним мыслям или воспоминаниям. – Хм… Тебе в философском смысле или как?

Я чуть закатила глаза.

– В человеческом. Если можно.

Он усмехнулся.

– В человеческом я тот, кто может убить тебя одним только взглядом, Никитина. Мы называем наш род Дарагхи, что в переводе с древнего языка означает «змей» и одновременно «потомок драконов». Да, тех самых драконов, о которых ты, вероятно, наслышана. Среди людей же нас зовут по-другому, хоть легенды о них и не отражают всего, на что способны Василиски… тем более, что… Эй! Никитина! Что с тобой? Не смей падать в обморо… А, что б тебя! Где этот гребаный нашатырь?..

Глава 7

Нет, в обморок я не упала, искусно притворившись, что теряю от ужаса сознание – просто для того, чтобы Гордеев меня не убил. Потому, что вдруг почувствовала, что еще немного и меня порвет – истерическим, совершенно ненормальным и неконтролируемым хохотом.

Змей. Он, черт бы его побрал, змей! И потомок драконов! А учитывая прилепившуюся к нему за долгие годы кличку, он у нас, получается… Змей Горыныч?!

Всё это вдруг оказалось выше моих сил. Зажмурившись и отчаянно стараясь ровно дышать, я пыталась успокоить себя, пока он куда-то ходил и возвращался с тем же самым пузырьком нашатыря, которым мне давали понюхать в больнице. За это время у меня худо-бедно получилось успокоиться.

– Как эта хрень открывается… – повозившись пару секунд с пузырьком, ректор ругнулся, сдаваясь… и хлопнул меня по щеке. Довольно чувствительно, между прочим.

– Что за?.. – я подскочила.

Он в подозрении сузил глаза.

– А вот теперь я чувствую вокруг тебя эманации лжи. Давай-ка продолжим сканировать твое тело – возможно метка глубже, чем я думал.

И без всяких церемоний потащил мои трусики вниз. Я вцепилась в них свободной рукой.

– «Сканировать?» – прошипела, отбрыкиваясь, как могла. – Так это сегодня называется? Отпустите! Ай!

С жалобным треском трусики порвались, больно щелкнув меня резинкой по бедру, и пришлось стискивать зубы уже для того, чтобы не расплакаться, а не рассмеяться.

Меня еще никто и никогда так не унижал! Не говоря уже о том, что никто и никогда не заглядывал ко мне в трусы! Идиотская мысль промелькнула, что надо было воском, а не просто побриться… Но кто ж знал, что сегодня ректор будет пялиться в моё самое интимное место!

Воспользовавшись его замешательством – он явно не собирался рвать на мне трусы – я поджала ноги и отползла как можно дальше. Потом схватила одну из подушек за головой и накрыла ей нижнюю часть тела.

– Нету у меня никакой метки! – выдавила, давя подступающие слезы. – Ни от аспидов, ни от удавов, ни от каких других звероящеров!

– Тогда почему ты лжешь мне? – Он отбросил оставшиеся в его руках трусики и подался вперед, нависая надо мной и упираясь на собственные кулаки.

– Я не лгу!

– Лжешь. Сейчас притворялась, изображая обморок. И раньше лгала, когда попыталась поцеловать меня в аудитории.

Я замолчала. Врать я не умела и не любила.

– Зачем ты это сделала, Никитина, если не шпионка? Ко мне подойти боятся, не то, что целоваться лезть. Пусть ты и устойчива к моим эманациям, но ведь не настолько же…

По идее, я должна была сейчас поинтересоваться, почему это я должна быть «устойчива», и какое вообще имею отношение к его «роду». Но ректор был так близко, что мозг отказывался воспринимать что-либо, кроме слов «целоваться» и «эманации».

И не удивительно, потому что целоваться хотелось снова и снова, а «эманации» висели в воздухе так густо и тяжело – хоть топор вешай.

– Я всего лишь хотела… поблагодарить вас за… батареи… – прошептала, судорожно сжимая подушку.

– Я это уже слышал. Придумай что-нибудь получше.

И я пыталась. Честно пыталась сообразить хоть что-нибудь. Придумать, как оправдать свое поведение, не рассказывая о том, что это был просто пранк.

И вариант у меня был только один – наврать, что он мне просто… нравится.

Набраться смелости, выдохнуть и насочинять, как я долго-предолго мечтала о нем, поедая его взглядом на выступлениях и при случайных встречах в холле университета. Для правдоподобности можно даже приплести сюда, что идею с батареей мне подсказали подруги – чтобы совсем уж дурой не выглядеть.

Проблема в том, что если я «признаюсь» ему в любви… то фактически дам зеленый свет продолжать то, чего ему явно сильно хочется. И без отмазок вроде «поиска меток».

Рука рядом с моей головой слегка шевельнулась, я вздрогнула и даже слегка подпрыгнула от неожиданности, отчего мимолетно коснулась бедрами его паха.

Краска залила мои щеки, когда поняла, что он… он…

Боже, какой адский у него стояк! И как мне ему признаваться, такому?

Я со страхом посмотрела Гордееву в лицо – глаза его горели золотисто-фиолетовым цветом, скулы потемнели и как-то странно заострились, а с правой стороны снова проступил узор, напоминающий змеиную кожу.

И тут только до меня дошло. Он ведь действительно не человек! Это не ложь, не бред, ни я, ни он не сошли с ума! И смеяться случайному совпадению между университетской кличкой и тем, что ректор – существо, имеющее родство с мифологической крылатой змеей – несусветная глупость!

Нечему тут смеяться – хотя бы потому, что, по всей видимости, он действительно может причинить мне вред этими своими ужасными глазами!

И еще я поняла, что из двух зол мне придется выбрать меньшее. А «меньшее», если его можно так назвать, упирается сейчас мне в бедро, ожидая того самого зеленого света.

Я шумно сглотнула.

– Понимаете… Вы мне… нравитесь, Демьян Олегович… очень… И я просто… просто… не удержалась сегодня…

Не веря, что вообще это всё говорю, я медленно подняла руку и поднесла к его лицу, неожиданно страстно желая дотронуться до этой гладкой блестящей чешуи, понять, настоящая ли она или иллюзия, как и эмоции, которые он навевает.

– Никитина… – предупреждающий тон останавливал меня, но больше ничего.

И я дотронулась – провела подушечками пальцев вдоль странного золотисто-пятнистого узора – от скулы к губам, поражаясь, насколько эта часть кожи не похожа на всё, что я когда-либо осязала под своими пальцами…