Темное торжество

Я оглядываюсь на остальных:

— Бежим! Живо!

В коридоре по-прежнему безлюдно, но времени у нас в лучшем случае минуты. Я поудобнее перехватываю Луизу, ловлю руку Шарлотты и тащу их к детской спаленке, где ждет Чудище. Если стража заметит нас прежде, чем мы юркнем в ход, — только на него и будет надежда.

ГЛАВА 47

Когда мы врываемся в комнату, он вскидывает глаза, и вид у него настолько свирепый, что даже я вздрагиваю. Шарлотта в ужасе зарывается в мои юбки, Луиза же смотрит на рыцаря с любопытством.

— Кто ты? — тонким голоском спрашивает она.

Чудище беспомощно косится на меня, в глазах у него страдание.

— Не бойся его, маленькая.

— А я и не боюсь, — с едва заметной обидой отвечает она.

— Вот и хорошо, — говорю я. — Он дружил с твоей мамой и сделает так, чтобы ты была свободна. Это и тебя касается, — обращаюсь я к Шарлотте. Потом вновь поворачиваюсь к Чудищу. — Надо спешить! Меня заметили, Жаметта за стражниками побежала.

Он кивает… и с некоторым удивлением подхватывает Луизу, которую я сую ему в руки.

— Их нужно отвлечь, чтобы не заметили ход, — поясняю торопливо. — Это сделаю я. — Рыцарь с ужасом глядит на меня, и я продолжаю втолковывать: — Они к этой комнате и близко подойти не должны! Иначе ход сразу найдут и вас немедля настигнут.

— Я тебя им не оставлю!

Его глаза… Ах, его глаза! В них такая ярость и мука, что я дышать не могу. Если говорить о том, что выделяет его среди прочих людей, так это верность и честь. И вот сейчас Чудище призывают отказаться от одного из этих качеств!

Луиза беспокойно ерзает у него на руках, чувствует, что он сердится. Рыцарь поневоле отвлекается на нее, и я пользуюсь моментом, чтобы вложить ему в руку ладошку Шарлотты. Быстро поцеловав обеих девчушек, я подталкиваю их всех в направлении спальни.

— Уводи их скорее. Все прочее подождет!

— Я вернусь, — произносит он и наклоняется поцеловать меня, словно скрепляя данное обещание.

Мне некогда смотреть, как они исчезают в туннеле. Я поспешно срываю с себя синее облачение бригантинки, чтобы д'Альбрэ не вздумал наказать монастырь. Закинув его в один из стоящих в комнате сундуков, я высовываюсь в коридор. Близятся шаги, но стражи пока не видно. Я выхожу и бросаюсь бежать в противоположную сторону.

Шаги за спиной звучат все громче, но, если я успею добраться до первого этажа, есть шанс проскочить через двери и затеряться среди слуг во дворе. Я во всю прыть мчусь по лестнице, перепрыгивая через ступеньки… но моим надеждам не суждено сбыться: совсем рядом бухают тяжелые сапоги.

И это не стражники, даже не собственной персоной капитан де Люр… Это Юлиан.

— Сибелла! — В его голосе мешаются изумление и опаска. — Ты вернулась!

— Я вернулась за нашими сестрами!

— Сибелла…

Он пытается схватить меня за руку, но я шарахаюсь прочь:

— Нет! Нет! Нет! — Вот я и бросила ему в лицо заветное слово отказа, и такова его сила, что я повторяю его и не могу остановиться.

Это рвутся на свободу все те «нет», что копились во мне годами.

Юлиан озабоченно морщит лоб и вновь пытается взять меня за руку. Я освобождаюсь, трудно дыша:

— Не тронь!

Он непонимающе глядит на меня:

— В чем дело?

— В тебе! В нас! В той «любви», которая нас, по-твоему, связывала!

Он слегка трясет головой, словно у него в ухе звенит:

— Но ты же так на самом деле не думаешь?

Растерянность, звучащая в его голосе, до того живо напоминает мне о наших детских годах, что сердце щемит.

— Нет, — шепчу я. — Думаю.

— Почему ты сбежала? — спрашивает он, и я отчетливо слышу всю боль, которую он пытается скрыть.

Что же ответить ему? Поведать о монастыре и о том, чем я там занималась? Или просто высказать то, что у меня на сердце? И для начала открыть причину, по которой я оказалась в обители?

— Я просто умирала изнутри, Юлиан. Не могла больше вынести ни мгновения этой жизни!

— Но ведь у нас были замыслы! Я изо всех сил старался заработать доверие отца, добивался, чтобы он выделил мне надел. Я думал, мы вместе уедем туда и будем жить, как мечтали еще детьми…

— Это ты мечтал, Юлиан. А я нет.

Я произношу эти слова как можно мягче, но он все равно потрясен:

— Но мы все обсуждали, мы хотели сообща…

— В детстве — да. Мы были слишком малы и не знали, что братья и сестры не должны жениться и рожать детей. То, что связывало нас, было неправильно.

— Да какое нам дело, что кто-то там станет думать? Людям не понять того, что связывает нас! Они близко не видели тех ужасов, что мы вытерпели вдвоем! Сибелла, я не выжил бы без тебя.

Я прикрываю глаза:

— И я без тебя, Юлиан. Но то, чего ты требовал от меня, от этого не становится праведней. Я соглашалась только из страха потерять тебя. Боялась, что ты перестанешь дружить со мной и защищать.

Он молчит и смотрит на меня так, словно впервые как следует разглядел.

— Я всегда был твоим другом. И никогда не перестал бы тебя защищать.

— Юлиан, ты меня предал! Ты донес на сына кузнеца, и его убили!

Его глаза делаются безумными, дыхание хрипит в горле.

— Я избавил тебя от судьбы шлюхи при нищем мужлане! От тяжкой работы, от бесчисленных ублюдков, которых ты нарожала бы. Ты бы всю жизнь боялась, что отец выследит, ведь он нипочем не прекратил бы поиски! Ты же наверняка понимала все это!

— Пусть так, — отвечаю я, — но как ты дошел до того, чтобы использовать против меня наших сестер?

— Я отправился за ними по приказу отца.

— А те локоны, Юлиан? Что они означали, если не угрозу?

— Ты так подумала? Подумала, что я на такое способен?

— Да, — шепчу я. — А еще я подумала, что ты, по обыкновению, прикрываешься изящным предлогом и красивым враньем. Спрячешь свои истинные намерения даже от себя самого.

— Я лишь хотел, чтобы ты знала: я уберегу их, как уберег когда-то тебя. И вот, значит, как ты меня за это благодаришь?

Но я по-прежнему не могу разобрать, правду он говорит или только считает, что это правда.