Темное торжество

Я вздрагиваю и просыпаюсь, когда в замке поворачивается ключ. Очень хочется сразу вскочить и броситься к зарешеченному окошку в двери, но я этого не делаю. Просто медленно встаю.

Потом дверь распахивается, входят двое воинов и тащат меня во внешний каземат.

— Время изведать правосудие вашего отца, — говорит капитан де Люр.

И меня ведут в комнату, где уже дожидаются мадам Динан и Жаметта. Две служанки наполняют ванну водой. Мадам даже не удостаивает меня взглядом. Она смотрит в окно.

— Снимите с нее тряпье, — приказывает она.

Служанки опасливо приближаются, но я не собираюсь причинять им вред, они же ни в чем передо мной не виноваты.

Я не спускаю глаз с Жаметты; вот с кем рада буду поквитаться, ведь это благодаря ее двуличию я здесь оказалась.

— Все, что от тебя требовалось, — это отвернуться, — негромко говорю я ей. — И тогда я исчезла бы из твоей жизни навсегда. Может, Юлиан бы меня со временем возненавидел, и у тебя появился бы шанс завоевать его. Но теперь — о, теперь я стану в его глазах мученицей, и с такой памятью обо мне тебе уже не тягаться.

Глаза у Жаметты лезут на лоб, она оглядывается на мадам: слышала ли та? Но графская любовница по-прежнему смотрит в окно.

С того времени, когда я в последний раз видела мадам, она успела изрядно состариться. Кожа обвисла, взгляд из просто беспокойного сделался прямо-таки затравленным. Словно ощутив мое внимание, она оборачивается, но и теперь в глаза упорно не смотрит.

— Лохмотья сжечь, — приказывает она служанке. — Засуньте ее в ванну.

— Можно и не засовывать. — Я ступаю через край в теплую воду и беру мыло.

Служанки выходят за дверь, и тут-то мадам Динан наконец обращается ко мне:

— Глупая девчонка! Ты все испортила!

— Вы это о чем?

— Д'Альбрэ не смог взять Ренн, как намеревался, и ему пришлось обратиться к иным средствам.

— К средствам, из-за которых маршал Рье разорвал с ним союз?

Она пропускает вопрос мимо ушей.

— Как только герцогиня вступила в брак с императором Священной Римской империи, у графа просто не осталось выбора. — Она косится на Жаметту. — Принеси для нее платье!

Жаметта кланяется и выбегает за дверь.

В памяти у меня всплывает сказанное аббатисой монастыря Святой Бригантии. Я смотрю на мадам, позабыв, что в руке у меня мыло:

— Так вот почему он вступил в переписку с регентшей Франции! Это и есть его «средство»?

— Тебе-то откуда об этом известно?

— Слухами земля полнится.

— Раз уж герцогиня не намерена держать свое слово, он заполучит герцогство иными путями!

Я пытаюсь объять огромность услышанного. Если д'Альбрэ стакнулся с французской регентшей, это грозит герцогине немалой бедой. Но вот почему мадам мне это рассказывает? Не сомневается, что я умру и унесу это знание с собой в могилу? Или в ней все же сохранилась искорка любви к отчизне и ей противен выбор, сделанный д'Альбрэ?

Но я не успеваю ни о чем больше расспросить мадам Динан: возвращается Жаметта. Она приносит одно из моих платьев: алый бархат с золотым шитьем. Не потому ли его выбрала, спрашиваю я себя, что на алом меньше заметна кровь?

ГЛАВА 49

Де Люр связывает мне руки за спиной, явно получая от этого превеликое удовольствие, и, тыча в спину, ведет в главный зал.

Я вхожу туда, высоко неся голову.

Зал битком набит вассалами и домочадцами д'Альбрэ. Оглядываясь кругом, я не замечаю никого из нантских вельмож, недавних союзников графа. Может, порвали с ним? Или, в чем-то заподозренные, не сносили голов? Или все, в ком осталась хоть капля порядочности, сбежали вместе с маршалом Рье? Об этом остается только гадать. Ясно одно: присутствующие воины и вассалы принадлежат д'Альбрэ душой и телом, причем не первый год. Это они молча наблюдали за тем, как мерзавец лишал жизни всех шесть своих жен. Это они по приказу графа рьяно запугивали город, насилуя женщин и сжигая дома непокорных. Это они выискивали слуг, сохранивших верность герцогине, и убивали безжалостно, точно крыс.

Какую бы казнь мне ни приготовил д'Альбрэ, помощи от этих людей я не дождусь.

Де Люр выталкивает меня вперед, и со связанными руками я едва не падаю. Д'Альбрэ сидит развалясь на возвышении, на хозяйском престоле. Сквозь тонкую пленочку любезности просвечивает холодная ярость. Однако обретенное предназначение так ярко пылает в моей душе, что страху нет места. А может, я просто понимаю, что волноваться не о чем. Отец Смерть никогда не отказывался от меня, не отвергнет Он меня и теперь. Наоборот, с радостью примет, когда я окончу свой земной срок.

А кроме того, никакой страх не заставил бы меня дать д'Альбрэ то, чего он больше всего хочет. Ползать у него в ногах я не буду.

Я смотрю так, словно это его привели ко мне на суд за грехи, а не наоборот.

Он выпрямляется в высоком кресле, оценивающе разглядывая меня.

— Тебе за многое придется ответить, — говорит он затем. — Ты дважды срывала мои планы в отношении герцогини. Сперва похитила узника, а теперь еще и украла моих собственных детей из-под моего крова! Какому отцу приходилось терпеть подобное предательство от своей дочери? — Он поднимается и подходит ко мне. — Что ты сделала с пленником? У меня, знаешь ли, были на него планы. Небось, переспала с ним, как с тем сынком кузнеца?

До чего же тошнотворно звучит в его устах такое вот определение случившегося между мною и Чудищем! Вслух я отвечаю:

— Тот узник был для меня никем. Я просто получила задание.

— Задание? — Он медленно обходит меня кругом. — Так ты у нас действительно шлюха?

Мне вдруг хочется, чтобы он узнал, кому я в действительности служу и сколько сделала для разрушения подлых планов.

— Неужели не догадался? Я ведь не твоя дочь. Моя мать призвала в любовники Мортейна, ибо не желала жизни с тобой. Вот кто воистину меня породил!

В зале воцаряется оглушительная тишина. Нарушает ее только хлесткий звук: это д'Альбрэ влепил мне пощечину. Моя голова запрокидывается, во рту вкус крови.

— Тогда, — говорит он, — возвращение к Смерти не будет для тебя наказанием. Нужен иной способ отплатить за все то горе, которое ты мне принесла.

Знаю, мне следовало бы промолчать. Держать язык за зубами и вообще не будить лихо. Но, живя в доме графа, я и так слишком долго играла роль немого свидетеля. Хватит с меня.

— Я не просто дочь Смерти, — говорю я, — но и одна из прислужниц Мортейна. Думаешь, твои союзники и доверенные полководцы умирали от случайных причин? Нет! Это моя рука вершила правосудие Смерти!

Вот тут д'Альбрэ меня по-настоящему удивляет. Он вдруг улыбается.

— Можешь сколько угодно болтать о каком-то там древнем святом: теперь я вижу, что ты вроде меня, — произносит он с чем-то подозрительно похожим на гордость. — Ты обманываешь только себя. Какая, право, жалость, что мы с тобой так и не сумели договориться!

Слушая, как он облекает в словесную форму самый главный страх, годами отравлявший мне жизнь, я улыбаюсь. Д'Альбрэ может вести свои игры со Смертью. Он может даже преуспеть в них, но я-то Смерти родная дочь.