Темные изумрудные волны
Шрифт:
Она заснула на его груди, и легкий сон продлил её блаженство. Раскрыв глаза, она, полная счастья, сказала:
— Я тебя люблю.
Он, приподнявшись на подушке, с глухой тревогой смотрел на неё.
Она спросила:
— Ты чего такой у меня печальный? Ты только что был счастлив. Что же случилось?
Но он покачал головой, не произнося ни слова.
— Говори же!
Он продолжал безмолвствовать. Толкнув его обеими руками, она повалила его на подушку.
— Андрюша… Даю полминуты на поимку сбежавшего голоса!
Со свойственным ему отсроченным восприятием того, что творится
Словно прочитав его мысли, она, застонав, откинулась на спину:
— У тебя еще более сложный характер, чем у меня. Но я хотя бы четко излагаю свои мысли, а ты всегда отмалчиваешься. Не выговаривая всего, ты приходишь к еще более нелепым мыслям, чем я. Если б я знала, что доставляю тебе такое неудобство своим молчанием, как ты мне, то убеждена: я говорила бы без умолку. Только не говори, что ты собираешься нарушить наш договор.
Андрей отвернулся.
— Я права, да?
Он промолчал, изумившись — «Неужели думал вслух?» — тогда она, заставив его повернуться к ней лицом, с укором и болью во взгляде, заговорила:
— Вижу, что да. Неужели ты думаешь, что и с другим я была такой же, как с тобой? Ты оскорбляешь меня в том, что для меня всего выше, — в моей любви к тебе. Я тебе этого не прощаю. Я тебя люблю. Я никого не любила, кроме тебя. Я страдала только из-за тебя. Можешь радоваться. Ты мне сделал больно. Неужели ты такой жестокий?
— Катюша, прости, бывают моменты, когда я ничего не могу с собой поделать. Ну, ты же знаешь. Можно, я помолчу, и соберусь с мыслями.
— Мне не надо ничего говорить, я всё прекрасно вижу.
Издали прохладный ветерок донес сквозь предрассветную муть несмелый призыв ночной птицы. Что-то чиркнуло по веткам стоявшего под окном платана.
Катя испуганно вздрогнула. Свесив, словно купальщица, свои обнаженные ноги, она долго сидела на постели, неподвижная и задумчивая. Взгляд её был устремлен куда-то вдаль, через серебристые нити занавеси, туда, где пламенела вдали утренняя заря, заливавшая безбрежный простор оранжевыми озерами. Туда, где яростный огонь столбом вырывался из-под земли. Потом все превратилось в робкую полоску света, связывавшую вечную мглу с вечным светилом.
Внезапно лицо её, побледневшее от пережитых наслаждений, снова порозовело, и на ресницах показались слёзы.
— Прости меня, если я тебя обидела. Я люблю и любима по-настоящему. И мне по-настоящему страшно.
Глава 26
Появление Павла Ильича нисколько не отвлекло Иосифа Григорьевича от невеселых мыслей. Необходимость
делать выбор, а также невозможность соединения несоединимого — всё это было очевидно, но душа почему-то восставала против очевидного.Как достичь гармонии? Ответ на этот вопрос оставался непостижимой тайной. Именно тайной. Ведь у проблемы есть решение; тайна же есть предмет размышлений. Проблема требует экстенсивного знания, а тайна — интенсивного сосредоточения. Как в случае недостающего слова в кроссворде, проблема может быть решена благодаря дополнительным знаниям; тайна не может. Иначе она бы не была тайной. Тайна подразумевает не ответы, а озарения.
Он принял решение докопаться до истины в деле Кондаурова, но в угоду своим деловым интересам был вынужден пренебречь шансом, возможно, последним, добыть необходимые сведения.
— Говоришь, хищения на заводе? — спросил он, наконец, Павла Ильича.
И Давиденко вспомнил его вчерашний отчет о поездке на «Волгоградский химический комбинат».
— Директора высасывают последние соки, — улыбнулся Паперно. И напомнил: — Скоро прибудет Першин.
Да, Иосиф Григорьевич помнил, что вызвал заместителя гендиректора «ВХК», и попросил Павла Ильича принести ему нужную папку. Через несколько минут начальник ОБЭП принялся изучать документы, изъятые его заместителем на заводе. И к приходу Першина он уже имел представление о том, как повести разговор.
Виталий Першин производил вполне удовлетворительное впечатление. Он был из тех, про кого говорят: «конкретный мужик». Никаких лишних слов, уводов разговора в сторону, замалчивания фактов, ненужных уловок и хитростей. Видимо, он знал, зачем его сюда вызвали. Знал, какой состоится разговор, и подготовился к нему.
— У вас очень большие сырьевые запасы. И вы продолжаете получать сырьё от ваших поставщиков. Хотя, учитывая складские площади, его уже некуда класть. Кроме того — у вас увеличивается налогооблагаемая база. А это дополнительные убытки. Как вы это можете объяснить?
— У нас не совсем грамотная кадровая политика, Иосиф Григорьевич. То есть текучка достигла фантастических размахов. А план мы выполнить должны. Поэтому решили: увеличить людям зарплату, укомплектовать штат грамотными специалистами, и повысить производительность труда.
— Колоссальные долги у вас, Виталий Петрович. Не боитесь, что поставщики подадут на вас в суд?
Заместитель гендиректора завода незаметно улыбнулся. Ну, какие могут быть суды между государственными и полугосударственными предприятиями? И какое может быть исполнение судебных решений. Конечно, когда надо будет обанкротить завод по суду с какой-нибудь аффилированной компанией, это будет сделано, но пока еще время не пришло.
— Договариваемся… Заключаем мировые соглашения.
— Вы говорите — производительность. Сейчас она у вас низкая? Много изготовляете продукции?
— Мы много чего производим… то есть анилин, присадки к бензину, сероуглерод, базовая химия… Что вас интересует?
— Метионин.
— Метионина мы производим около сорока тонн в день.
— В будний день? — переспросил Давиденко.
— Конечно, в будний, — подтвердил Першин.
— А на выходных днях? Продолжаете ли вы трудиться так же ударно по выходным? А, Виталий Петрович?