Темные изумрудные волны
Шрифт:
Она развернулась и поплыла от него. Андрей нырнул, и, проплыв под Катей, вынырнул прямо перед ней.
— Прости, Катюша!
Она обняла его за шею.
— Ты стоишь?
— Где ж мне тут стоять? Тут глубина — три моих роста!
Она прислонила ладонь к его губам:
— Прикрути немного звук. Ты так уверенно держался на воде, я подумала, что ты стоишь.
Засмеявшись, она провела пальцем по его лбу, носу, губам, подбородку.
— Солнце моё… ты меня спрашивал…
Глаза её вдруг стали серьёзными.
— Ты
Она бросила быстрый взгляд на берег.
— Я вообще не представляю, чем тут можно заниматься… кроме как отдыхать. Мы можем поехать в Москву. Василий тебя устроит на работу. Или в Питер. Там у папусика знакомые.
— Но в Волгограде…
— Делать нечего, — резко перебила она.
— У меня уже начало что-то получаться…
— Заедем туда… буквально на несколько дней.
Мысли его путались. Первый раз он услышал от неё эти повелительные нотки. По-другому он представлял их отношения. Андрей всегда думал, что верховодить будет он. К тому же, ощущение невысказанности не покидало его. Ему казалось — Катя что-то недоговаривает. Существует некая тайна, которую она пока что держит при себе. И эта неизвестность злила его. Он не хотел быть игрушкой, пусть даже в этих чудесных ручках.
Она провела ладонью по его щеке.
— Андрюша… Доверься мне. Я всё сделаю так, как надо. У нас всё будет хорошо. Поверь мне.
— Скажи, что ты моя девчонка!
— Я твоя девчонка. Доволен?
— Скажи, что навсегда!
Она задумалась. Ласковые прозрачные волны быстрой, гибкой полосой бежали к берегу. В её изумрудных глазах, тёмных в предвечернем сумраке, замерцали и вдруг затерялись таинственные искорки.
Он обхватил её за плечи. Расслабился, и перестал удерживаться в воде. Они ушли под воду. Она стала царапаться, вырываться из его объятий. Он отпустил её, и они вынырнули. Она тяжело дышала.
— Дикарь! Ты меня чуть не утопил.
И она попыталась его ударить, но он увернулся.
— Говори!
И он сделал вид, что снова собирается утащить её на глубину.
— Да, чудовище! Навсегда!
— Не понимаю, о чём ты. Что навсегда?
— Твоя навсегда! — громко крикнула она.
— Не надо так кричать. Я же не глухой.
«Не следуй за правдой, она истощает зрение», — шептал ему внутренний голос. И тут же, перекрывая голос разума, другой, более мощный голос, кричал: «Узнай всё!» Андрею безумно захотелось всё у неё выпытать. Он спросил:
— Тебе в Волгограде просто не нравится? Не видишь перспектив? Других нет причин туда не возвращаться?
Она держалась за его плечи. Отдышавшись, сказала:
— Поплыли уже. Устала я тут висеть на тебе.
И, легонько оттолкнувшись от него, она поплыла к берегу.
Колесница солнца скатывалась за горизонт, роняя в море огненные спицы. Поднимался бледно-серебряный щит луны. Белело сонливое облако, как лебедь над
синей водой. Лёгкий ветерок нехотя теребил листву, опалённую жарким солнцем.Андрей размышлял над тем, что сказала ему Катя. Равнодушно сыплется песок в часах из верхнего шара в нижний. Время безжалостно, и как-то не улыбается очутиться внизу.
Они выбрались на дорогу, и пошли по посёлку, мимо кирпичных, деревянных, и бамбуковых оград, за которыми зеленели сады, высились разноцветные дома, и раздавалось пёстрое многоголосье.
— Ты не хочешь надеть майку? — спросила Катя, прервав его задумчивость.
— Мне не холодно.
— Ты что, решил соблазнить всех местных женщин?… своим торсом… преувеличенно сексуальным…
Он послушно надел майку. И обратил внимание на то, что Катино коротенькое платье, открывая на всеобщее обозрение её преувеличенно сексуальные прелести, само по себе выглядит вызывающе.
Она шла рядом с ним. Весело цокали каблучки её туфелек. Мерно покачивался серебряный крестик на её лодыжке. Она спросила:
— Я всё думаю: у нас что-то было утром, или это мне приснилось?
— Да, было. Я пробрался в твои сны.
— Ты пробрался… Ты нагло вошёл! В мирно спящую девушку…
Она взяла его за руку.
— И это не первый раз. Я смотрю, это вошло у тебя в систему — врываться без предупреждения!
Он ответил наугад и с трудом улыбнулся, чтобы скрыть своё грубое и вполне определенное желание. Надо хотя бы дойти до подножия горы. Катя заметила его горячий взгляд. Она казалась довольной.
— Дикарь!
Она сообщила, что проголодалась, и, когда они придут, первым делом надо поужинать, потом… отведать десерт, потом… есть, есть, есть без остановки. Что касается остальных услад — это уже было утром, и на сегодня достаточно.
Её грудной голос, заволакиваясь и замирая, ласкал его помимо его воли. Она, так же как и он, говорила ничего не значащие слова:
— Какие красивые дома! Какой прекрасный вечер!
— Знаешь, дружочек, — сказала она, размахивая пляжной сумочкой, — с тобой я стала совсем глупенькой! Несу всякий вздор, коверкаю фразы. То, что сейчас в моей голове, нет больше ни у кого. Ты во всём виноват!
Он соглашался со всем, что она говорила.
— Как! — воскликнула она возмущенно. — Ты считаешь меня глупенькой? Считаешь, что я несу всякий вздор?!
И он отрёкся от своих слов. Но было уже поздно.
— Думала, что окажу милость, и может… уступлю. Теперь всё — границы на замке. Замки на границах. Не прорвёшься.
Но вскоре, поймав его очередной взгляд, скользивший по «определенным частям тела», она сказала, что, возможно, откроет границы.
— Наверное, всё-таки попристаю к тебе. Надо пользоваться моментом, ведь после свадьбы этого не будет.
— Понятное дело, — согласился он. — Разве у законных супругов могут быть интимные отношения?!