Темные зеркала. Том второй

Мы расположились в гостиной и включили магнитофон. Агата извлекла остатки джина. Я одарил ее зверским взглядом, но она истолковала его по-своему:

– Ничего... Там есть еще. Я купила...

– Поесть бы чего, – предложил я, но спохватился: – после... Сначала надо послушать, что там такое. Включай.

Сначала раздавались лишь потрескивание и шум. Потом мы услышали странный голос. Не похожий не на мужской, ни на женский. Это был, если можно так выразиться, голос вообще. По нему нельзя было определить ни возраст, ни уровень образования, ни примерное место рождения. Он не нес ничего, за что можно было бы зацепиться.

Агата замерла, приоткрыв рот. Я впервые видел такое идиотски-блаженное выражение лица. Это была уже не Агата, а крыса, которая шла за дудочкой Нильса в полной прострации.

– Ангел, – прошептала она. – Это говорит ангел...

Я так засмотрелся на нее, что не расслышал несколько фраз, что потерял смысл...

– Все, – сказал я ей, выключая магнитофон. – Не сейчас. Я должен слушать это один. Иначе я ничего не пойму.

Агата, казалось, даже не поняла моих слов. Она сидела с остановившимся взглядом, а мысли ее блуждали где-то далеко. Вот ведь странное какое-то влияние на женщин...

Я уже собрался удалиться в кабинет, когда она, наконец, встрепенулась и запротестовала:

– Нет, уж, – заявила она, – слушать будем вместе. Ты можешь что-то упустить, не заметить. Я тебе не доверяю. Ты лепишь ошибку на ошибке.

– А ты – трансуешь, – парировал я. – Развесила уши – меломанка.

– Да... “Слово "любовь", наверняка, смутит тебя”...

– Что? – изумился я.

Она посмотрела на меня как на неизвестное ей насекомое – с брезгливостью и отвращением.

– Ты же вообще ничего не услышал. Это его слова... Из тебя детектив, как...

– Можешь не договаривать, как из чего... Да, я творческая натура, и могу себе позволить иногда отключиться.

Я не мог признать, что Агата выиграла этот раунд, но не мог теперь и уйти. Поэтому мы сели рядышком и опять включили магнитофон.

“Слово "любовь" наверняка смутит тебя... И меня оно смущает так же. Не потому, что я разочаровался в ней или у меня предубеждение, что там где это слово, – там глупая игра со знаком секса, или, того хуже – боль и страдания самообманувшегося. А потому – будучи идеалистом – отодвигаю эту идею-состояние на очень высокий пьедестал, человеку в суете и обыденности недостижимый, как и многие другие высоты – святость, благость... Но, человек, наверное, тем и велик, что стремится... Способен он или нет, зная – куда он идет или, не осознавая, стремится к более высокому, чем имеет.

Слово "любовь" испугает тебя... И меня оно не раз пугало тоже. Не потому что... а потому, что как бы это странное и сложное тяготение не называлось, оно есть между человеками.

Любовь – самая удивительная, фантастическая игра этого мира. Любовь – парадокс веры в единственное решение и абсолютной его случайности. Наверное, нет ничего в жизни человека такого же, что одновременно было бы страстно притягательным, пугающим, постыдно грязным, блаженно-святым, великим бессмысленным, экзаменующим.

Случайность выбора объекта настолько непредсказуема, что многие участники великой игры – любви, после нескольких попыток заболевают смертельной болезнью души – отчаяньем, боязнью каких либо вообще отношений с людьми.

Я ответил на твой вопрос. Думаю, что ответил верно, хотя я ничего не понимаю в любви. Я видел ее всю, всю, которую знало человечество, я упивался ею, страдал и думал, что играю с ней или в нее... И сейчас, зная все, что можно знать об этом яде, я не уверен, что имею право рассуждать на эту тему. Рассуждать или судить? Ни то, ни другое..."

Раздался сухой щелчок – это Роз отключила диктофон. Она почему-то решила не записывать собственные вопросы. Непонятно почему. Но, могу сказать, что вот такой безотносительный ответ Арчи действительно производил двойственное впечатление. С одной стороны казалось, что он просто читает написанный текст, так ровно текла его речь. Но было за этим и еще что-то. Он говорил о любви, а слышалось, "я ушел от мира, но позволяю себе поговорить и о ваших проблемах. Но не увлекайтесь – это проблемы ваши, но никак не мои". Он говорил об этом только потому, что Роз задала ему вопрос. Но почему же тогда он восприняла этот текст как откровение? А почему я решил, что она его так восприняла? А потому, что, судя по записям в дневнике, Роз создала себе целый мир на рассуждениях Арчи. Так-так, Арчи сознательно или бессознательно воссоздавал мир для нее, не желая, однако, находиться там вместе с ней. Кем же ты себя возомнил, милашка Арчи? Не меньше чем богом.

Я почувствовал, что мои аналитические изыски ведут меня прямо в объятия абсурда. Может, Агата увидела в этом нечто иное?

– Агата, – осторожно позвал я. – Скажи что-нибудь. Что ты думаешь по этому поводу?

Агата по-цыгански повела очами и вздохнула:

– Вот это мужчина, – сказала она. – Вот это я понимаю...

Но Арчи уже снова заговорил. Он опять отвечал на какой-то вопрос. Кажется, Роз пыталась с ним встретиться вживую. Наверное, так. Потому что речь начиналась такими словами:

"Зачем мне это? Разве я не говорил тебе, что прожил уже тысячи жизней? Разве есть что-то за пределами моей комнаты, чего я не знаю? К чему все эти волевые усилия? И разве тебе для знакомства мало одного чистого разума? Мне достаточно. Я не понимаю для чего нужно иметь какие-то отличительные признаки. Чтобы отличаться от другого? В этом нет необходимости – разумные существа и так индивидуальны. Я выскажу мысль так, как присуще только мне. Другой скажет ту же мысль по-своему. Здесь и ищи различия. А – пол, возраст, внешность могут играть роль только при размножении. Даже имя не имеет никакого смысла. Оно придумано только для удобства, а не для определения индивидуальности. Если бы было принято нумеровать людей, все очень скоро привыкли бы и к этому. Конечно, тяжело было бы запомнить большие числа, вот и придумали буквенный код. Вот ты – Роз, а могла бы быть какой-нибудь Лилией и что? Разве это изменило бы тебя? Я знаю, что существуют какие-то псевдонаучные рассуждения о влиянии имени на судьбу. Наука не может развиваться по прямой и только по прямой. Человек, обладая неким творческим элементом, всегда будет пытаться разрабатывать различные пласты знаний, не задумываясь о том, что многие оказываются тупиками в силу своей неправдоподобности и нелогичности. Но пройдет время, и все встанет на свои места. И будут похоронены рассуждения, основанные на одной лишь поэзии. А я и сейчас могу сказать, что имя не оказывается влияния на судьбу, так зачем же пользоваться заведомо неверными предпосылками и прослеживать развитие идеи, изначально заданной в неверном направлении? Умей же отбрасывать ненужное. Ненужное не увеличивает количество знаний, а лишь обременяет сознание".

Философ Арчи ведет светскую беседу. Бедная-бедная Роз. И как она думала выпутываться из этих безумных рассуждений, когда на наивный вопрос, достойный институтки, получила отповедь, сотканную из "чистого разума" и самомнения великого Арчи. Даже восторженная Агата подустала, пытаясь отследить нить рассуждения. А ведь нам еще слушать и слушать этого ненормального. На что я надеюсь? Что вдруг промелькнет адрес клиники? Вряд ли сам Арчи может это знать. Такое впечатление, что он варится в собственном соку и слабо реагирует на внешние раздражители.

Ангельский голос все звучал, выдавая одну за другой мысли, выстроенные на безукоризненной логике и извращенном примитивизме. Арчи ткал смысловую паутину, а несчастная муха упивалась зрелищем, выпадающим раз в жизни – созданием собственного эшафота.

"Кто я? – восклицал он, и тут же отвечал. – Нет, не может человек ответить на этот вопрос, не обманув себя. Если он бездарен и ленив, то скажет – я гений, но мир меня не понимает. Если жаден и изворотлив, скажет – я умею жить. Если не умеет сопротивляться давлению других, то станет козырять ангельским характером. А если сам давит всех и вся, то расскажет сказку о ценности собственных принципов. Всему найдет оправдание, все обратит в достоинство. И в то же время слова – "хороший-плохой" не сходят с его языка. Он раздает оценки направо и налево, он просто существовать не может, не растащив все сущее по этим двум полюсам, изредка заменяя им названия на, скажем, "вредный-полезный", "умный-глупый" или "белый-черный".