Темный инстинкт

— Куда?

— Он мне не докладывал. Спросите у него сами.

— Когда он вернулся?

— Незадолго перед тем, как на дачу приехала милиция.

— Если потребуется, подтвердишь на очной ставке, что Файруз уезжал на машине и ехал по шоссе в то самое время, когда там убили Шипова?

— Но он мог по другому шоссе ехать в город! Спросите у него сами.

— Спросим. Но ты подтвердишь?

— Да, — Корсаков опустил голову. — Да, да!

— Не ори.

— Значит, вы нас в убийстве подозреваете? — Корсаков смотрел теперь на сыщика. — Нас? С самого начала?

А про сумасшедшего вы нам солгали? Специально?

— Мы привычки такой не имеем — лгать. — Сидоров прищурился. — Это вы вот любители… Сумасшедший сам по себе, вы — сами по себе. Когда его поймаем, и с ним все разъясним, а пока… Можешь своим там передать открытым текстом: я это дело раскрою во что бы то ни стало.

И на все эти там ваши звания, известность и славу мне плевать с тридесятой колокольни. Пока у меня Генеральная прокуратура и ГУУР это ваше дело не очень-то и затребовали — своих, видимо, в столице выше крыше, ну, значит, это мой крест. И ежели мне для дела по-свойски с кем-то потрепаться придется, как вот с тобой сегодня, то…

А там жалуйтесь на меня хоть в ООН. Граница — вон она, через болота. Так что дальше границы меня не пошлют, а разжаловать-то — у нас тут все равно работать некому. Так что — жалуйтесь. Тут человек убит. Зарезан, как кролик.

И все на моем участке. А вы ни на грош следствию помочь не хотите. Что я с вами, цацкаться буду?!

Мещерский едва успел отскочить от двери: Корсаков, видок был у него — краше в гроб кладут, вылетел из кабинета точно пушечное ядро.

— Вам плохо, Дима? — участливо осведомился Мещерский. — Он что, плохо с вами разговаривал? Грозил? Что вы ему сказали?

— Поехали отсюда! — Корсаков стиснул его руку. — Это просто ненормальный. Маньяк. Представляете, он обвинил меня в том, что я убил Андрея! Вот так взял и без всего — словно кнутом по лицу. Сказал: мы все для него — нули, он нас всех подозревает в убийстве и… Господи боже, никогда не думал, что мне захочется въехать кому-то по зубам! Но я.., я просто растерялся от неожиданности.

— Если бы вы его ударили, вас бы точно арестовали за хулиганство. — Мещерский быстро потащил его к выходу. — Тише, он же все слышит! Поехали, а то он еще передумает. Неужели и с Григорием Ивановичем так беспардонно посмеют обращаться?

— Они и его подозревают, — сообщил Корсаков. — Всех, он же сказал. Всех, кроме…

— Кроме?

— Да кроме вас и Вадима. Можете считать, вам крупно повезло, что вы оказались тогда в милиции. — Корсаков покачал головой и вымученно улыбнулся. — А я думал, что алиби только в детективах бывает нужно. А получается, кто его не имеет…

— Глупости все это. Заранее подготавливают себе алиби только самые недалекие умы. Даже в детективах. — Мещерский тоже улыбнулся в ответ.

— Да?

— Точно, — Мещерский уже открывал дверь. — Стопроцентное алиби — это самый веский повод к подозрению. Парадокс, скажете? По крайней мере я так считаю.

Это искусственное нагромождение причин и следствий, которые вроде бы опровергают возможность конкретного лица совершить что-либо в конкретном месте в установленные временные рамки, но…

— Что? — Корсаков смотрел на собеседника с тревожным интересом.

— Эта искусственная стройность и безупречность всей логической цепи и должна настораживать в первую очередь. Природа — иррациональна. А в нашей последовательной жизни властвует хаос. Даже наука сейчас появилась такая — хаусология. Словом, на всякую причину находится антипричина, на всякое следствие — антиследствие, а в результате — все течет, все меняется. И постоянства нет ни в чем. Вот почему я не верю в стопроцентные алиби, Дима.

— Даже в свое собственное? То, что вы во время убийства находились там, где это могут подтвердить многие свидетели?

Мещерский улыбнулся, давая понять, что шутит.

— Надо выпить. — Корсаков с силой захлопнул за собой дверцу «Хонды», поймал взгляд Файруза и только махнул рукой. — Григория Ивановича дождемся и прочь от этого клоповника. Сейчас отниму у Алиски бутылку и напьюсь в стельку. А кстати, интересно…

— Что интересно? — Мещерский увидел, как дверь клоповника растворилась и на пороге появился невозмутимый и спокойный Григорий Зверев.

— Да вот когда этот милицейский Малюта на меня там набросился, я вдруг вспомнил, что в то утро Новлянский ходил за Андреем точно приклеенный. А прежде Петька такой общительностью не отличался. Вот меня и заинтересовало, что именно ему потребовалось от Андрея именно в то утро: вы не спрашивали его?

— Я впервые от вас это узнаю, Дмитрий.

— Тогда поинтересуйтесь. Только не так грубо, как этот жандарм.

Глава 16 РЕЕСТР ЗАГАДОК

Когда Сидоров и К° отбыли в отдел, когда страсти в доме понемногу улеглись, когда Марина Ивановна Зверева впервые за эти дни сошла в столовую завтракать, когда превосходный кофе прояснил туманное сознание и подстегнул угаснувшее воображение, словом, когда все эти факторы, чудесным образом совпав, сплелись в единое целое, Вадим Андреевич Кравченко решил твердо и бесповоротно: пора наконец без суеты и спешки составить свой личный реестр событий и наблюдений, свидетелем которых ему и Мещерскому довелось быть.

Для подобной умственной медитации требовалось уединение, и он не нашел ничего лучшего, как покинуть дом и сад и направиться к артезианскому колодцу. Именно там, на месте убийства Сопрано (как ему представлялось), его обязательно должно было посетить детективное вдохновение.

Кравченко терпеть не мог логики — даже в Институте имени Патриса Лумумбы, в котором он с грехом пополам учился по настоянию своих родителей, некогда имевших возможности устроить туда сына, схлопотал по этому предмету жирный «неуд». И еще он терпеть не мог, когда в его умственные процессы вмешивались посторонние.

А посему, добравшись до ТОГО САМОГО МЕСТА, он решил действовать так, как ему уже давно хотелось. Скинул куртку, примерился, прогнулся назад, словно собираясь сделать гимнастический мостик, и.., опустился сначала лопатками, а затем и всей напрягшейся от усилия спиной на горячий от солнца металлический «крест» — крышку.

Голова и руки безвольно свисали вниз, ноги носками упирались в землю. Он продвинулся чуть вперед, и ноги тоже свободно свесились. И теперь он ЛЕЖАЛ НА ТОМ САМОМ КОЛОДЦЕ, так же, как и тот, кого истекающим кровью взгромоздили сюда четыре дня назад. Только живому тут было гораздо неудобнее.