Темный мир

— Как интересно… — пробормотала Маринка, наклоняясь к боковой стенке каржины. — Посвети, Кость.

На досках, отшлифованных песком, угадывались глубоко прорезанные узкие рисунки, которые снова, как и на перекладине ворот, не удавалось как следует рассмотреть.

— Сбоку, сбоку… — командовала Маринка. — Пониже… вот так.

Наконец свет действительно упал как надо, и стали видны знаки и фигуры.

— Олень… лось, да?., волк… еще волк… медведь… а это что?

— Паук, — предположил я.

— Нет, это какая-то составная руна, я думаю… так, а это?

— Ну не крокодил же.

— Щука! А это какие-то птицы. А это?..

— Человек, надо полагать.

— Какой-то странный.

— Лось еще страныне.

— Так, а тут что? Не рассмотреть…

— Не рассмотреть. Вернемся потом с фонарями, с бумагой, графитом, пофоткаем, снимем рисунок…

— Если найдем это место.

— Нуда. И если нас найдут.

— Должны найти.

— Должны…

Мы посмотрели друг на друга. Мне показалось, что Маринка только сейчас почувствовала отдаленный смутный страх.

— Ты думаешь…

— Нет, — сказал я. — На самом деле я думаю, что все будет нормально. Но, как добросовестный перестраховщик…

— Ладно, — сказала Маринка. — Пойдем посмотрим, что там в зимней, — и наружу. А то ничего не услышим.

— Разве что вертолет, — согласился я, — для вертолета еще рано. Наши кричать будут, а звук здесь и без тумана этого гадского вязнет.

Зимняя изба — маленькая, узкая, даже и в пустой было бы не повернуться — оказалась настоящим складом утильсырья, то есть сокровищницей (в нашем понимании). До потолка громоздились ящики и картонные коробки, перевязанные веревками, узлы, свертки… Пахло плесенью и грибком.

— По-моему, тут должны быть книжки, — сказал я.

— Старинные рукописи.

— Рукошитые коврики.

— Резная деревянная посуда.

— Ковшшшички…

Маринка сказала это с такой детско-жадной интонацией, что мы оба засмеялись.

— Что это? — Она вдруг оборвала смех.

— Где?

— Не слышишь?

— Нет.

— Посвети-ка…

Я приподнял свечу. Маринка перешагнула порог. Раздался негромкий мокрый хруст, звук изумления — и тут же звук падения.

В полу зияла дыра. Грибок сожрал половицы.

— Эй! — Я опустился на четвереньки. — Ты там как?

— Я тут… я тут ничего.

— Цела?

— Вроде бы… Да, цела. Все нормально.

— Ноги?

— В порядке. На носочки пришла.

Я наклонил свечку, чтобы тень от плошки не мешала видеть, что там, внизу, и немного не рассчитал: расплавленный воск струйкой полился вниз.

— Ты что?!!

— Был не прав, — быстро покаялся я. До дна ямы… метра три на глазок, рукой за руку не зацепиться… — Так. Никуда не уходи, я поищу какую-нибудь доску.

— Попробуй по лестнице, через каржину.

— Точно, я и забыл…

Но лестница меня привела всего лишь в маленькое подполье, не имеющее сообщения с той ямой, куда свалилась Маринка. То есть сообщение, наверное, какое-то было, воздух куда-то тек, причем ощутимо, но не было прохода. Я выбрался наверх, крикнул ей, что сейчас все сделаю, и пошел за лавкой. Свяжу две вместе — должно хватить… Вместо этого в сенях я увидел толстую, в руку, жердь с какой-то рогулькой на конце, прислоненную к стене по диагонали. Длины должно хватить… попробовал на излом — крепкая, выдержит.

И потащил ее внутрь.

Впрочем, через кухню я бы ее никак не пронес, застрял бы неминуемо — но, к счастью, догадался посмотреть, упирается ли внутренняя межкомнатная перегородка в печку. Нет, не упирается — промежуток в две ладони, прикрытый доской и замазанный глиной. В несколько ударов я эту доску вышиб, просунул жердь в образовавшуюся щель, нащупал концом ее дыру в полу…

— Костя! — глухо донеслось из-под пола. — Иди сюда! Ты только посмотри, что тут есть!

12

Маринка, конечно, тормоз. Мы возились со свечкой, а в ее кармане лежал сотовый телефон — по прямому назначению непригодный, конечно, но зато в нем был встроенный фонарик. И вспомнила она об этом, только когда я возился с жердиной. Заскучала, понимаешь, в темноте, задумалась, чем бы заняться, решила включить на телефоне игрушку — и тут ее осенило.

Короче говоря, яма, в которую она свалилась, была не ямой. Это было начало настоящего подземного хода. Начинался он, конечно, в подполье, но был отгорожен маскировочной стенкой — вот этой, надо полагать. Стенка была крепкая и пинкам не поддалась. Возможно, какой-нибудь секретный механизм отпирал ее… Маринка же (ну и я вслед за ней) попали в туннель сверху, провалившись сквозь его потолок. Свод оказался слишком тонким и обвалился уже давно, а потом подгнил пол этой хитрой, оказывается, избы…

— Финны, наверное, в войну проложили… — предположил я. — Ведет в какой-нибудь дот.

— Давай посмотрим. Если далеко, не пойдем.

— Гнилое все. К черту.

— Ну, Кость! Ну а вдруг? Вдруг там что-то необыкновенное?

— Этого я и боюсь, — признался я.

— Ты никогда не страдал избытком любопытства!

— Я страдал отнего.

— Ладно. Ты подожди тогда здесь, а я посмотрю. Ну, пять минут буквально!

— Нет уж. Пошли вместе. И пусти — я вперед.

— Почему это?

— Потому что я — как это по-русску? — мужская шовинистическая свинья. Вот почему. Давай сюда фонарик.

И мы пошли.

Ход, поначалу низкий и тесный, скоро расширился, идти можно было во весь рост. Он вел полого вниз и так же полого загибался влево. Стены и потолок в узкой части были чем-то выложены, какими-то большими нестандартными кирпичами, что ли; в широкой же — это была просто гладко обтесанная цельная скала, причем, если не ошибаюсь, диабаз. Кроме шуток! Не видел бы сам — посчитал бы за розыгрыш. Чем же его таким долбили?..

Естественно, вспомнились и древнеегипетские развлечения с пилением и сверлением гранита, и байки Ладислава Кареновича об атлантах… В общем, я уже склонен был с ним согласиться: да, было в нашем давнем прошлом нечто.

Если, конечно, это не финны времен Великой Отечественной…

Это были не финны. Спуск закончился, коридор расширился еще больше — вернее сказать, в ширину он остался таким же, зато стал гораздо выше. Стены плавно переходили в потолок и смыкались под острым углом — ну, метрах в пяти, наверное, от пола. Сечение туннеля имело форму то ли утюга, то ли наконечника копья. Это что-то мне смутно напоминало…