Темный янтарь 2

— Мелковат, – грудным и красивым голосом констатировала Серафима, оценивая будущего механика. – А говорили «высокий, высокий»…

— Да, не везет тебе, Сима, – посочувствовал товарищ Косьян. – Ничего, какие твои годы, еще попадется достойный великан. А сейчас оформляемся и сразу к делу. Или отдохнуть с дороги нужно, а, Вира?

— После войны отдыхать будем, – сказал Янис, дописывая карандашом заявление. – Только вы меня, товарищи, очень прошу: настоящей, непутанной фамилией именуйте. Там же указано, что ошибочное – это «Вира», приблудное. Можно и двойной фамилией, чтоб я настоящую хотя бы не забыл. А еще лучше по имени.

— Ух, так ты Вира-Выру, получается?! – восхитилась Серафима. – Это же по иностранному, прямо как в кино.

— Всё, парни и девчата – поехали, работа, она ждать не будет. Товарищ доктор – до встречи, сама не болей. Керосин завезут по графику, если что еще – требования немедля передавай.

Ехал Янис в кузове вместе с директором – тот немедля начал в курс дела вводить. Товарищ новый механик уточнял, а сам прислушивался к ходу машины. Газогенераторный ЗИС явно требовал осмотра и регулировок. Но вела Сима-Серафима расхлябанный грузовик на удивление ровно, видимо, и характер, и опыт имеются. В какой-то сказке этакая великанша была. Странное место все-таки это Тыхау: огромное, безлюдное, а все здесь очень быстро случается.

***

Нет, случалось все в Тыхау не очень быстро и вовсе не само-собой, потрудиться приходилось. Но с начальством бесконечному поселку повезло, а с простыми людьми еще больше подфартило. Главной проблемой как раз пространства считались: МТС с поселком – станция – лесхоз – кошары животноводов – все далеко разбросано. Ну, так уж исторически сложилось, винить некого. Но порой механик Выру осознавал, что его машины по территории размером с половину Эстонии ежедневно гоняют.

Ну, это ежедневно-еженощное поначалу слились в одно. К ночи возвращались машины в мастерскую, и начинал Янис доводить вверенный транспорт до приемлемого состояния. Почти каждую ночь приходилось ехать на станцию: там стоял электрогенератор и токарный станок, единственный на всю округу. Янис заводил генератор, точил что требовалось, ругался отсутствию материалов, инструментов и должного опыта. Иногда успевал поспать – квартировал механик на станции, в соседней комнате со Степанычем и его сменщиком – Икеном. Старые железнодорожники в силу возраста и специфики профессии маялись бессонницей, подтягивались в крошечную мастерскую, помогали по мелочам, пили чай, рассуждали о войне и жизни. Яниса они не отвлекали, наоборот – самому на печку не надо отвлекаться, да и привык, что все время местный чай готов – с молоком, с экономной щепоткой талгана[1], чуть подсоленный. Писал техническую просьбу – днем деды созванивались с соседними полустанками, выпрашивали болты, шайбы и прочие ерундовые, но жизненно необходимые механике вещи. Обменный фонд имелся – директор осознавал важность технического обслуживания, сменять бараньи ребра, а то и ногу, на железки – пусть и нарушение, но отчасти простительное.

Успевал Янис вернуться на МТС, к рейсам машины были готовы. Инструктировал по технической части сонных водительниц (вот тут было трудно), далее или наводил порядок в здешней мастерской, или гнал с попутной машиной в лесхоз или опять на станцию. Все время что-то требовалось: проволока, доски для ремонта кузова, смазка. Машины работали на полный износ: почта, грузы бакалеи, бочки бензина и керосина, инструмент для лесхоза, всякие экстренные случаи, ну и конечно отправка совхозного мяса и шерсти на станцию. Непрерывная круговерть, когда ежедневно что-то злостно ломается и машина норовит встать намертво. У лесозаготовщиков был свой толковый слесарь и инструментальщик, с тамошним трактором они по большей части сами управлялись, Янис только запчасти выписывал. Но в лесхозе пришлось налаживать пресс для изготовления топливных брикетов – совсем они разваливались, будто из некондиционного навоза. И с рецептурой имелись ошибки – иной раз гадили брикеты при горении, систему «залакировывали». Но удалось убедить, подправились брикетчики, и сами-то опыта не имевшие. Вообще с ведомственной подчиненностью была какая-то жуть, но все попривыкли, да и переделывать некогда было. Где-то в области сидело начальство, требовавшее главное – дайте план! И это было понятно – все для фронта.

Слегка в себя механик пришел уже в декабре. По ночам было зверски холодно, пришлось печку ближе к верстаку передвигать. Но кашель особо уже не мучил – покашливалось иногда, но явно полегче. Козье молоко передавали исправно – директор не упускал случая поинтересоваться – пьет ли товарищ Вира-Выру предписанное средство? Вообще все подряд проверяли и напоминали о лечении. Янис пил проклятое молоко – поначалу воротило от запаха, прямо аж.… Но здоровье – тоже оружие. Вот так с пахучим молоком, соленым чаем, ночными бдениями свистела лютыми ветрами зима… и в какое-то утро, оставшись в мастерской, Янис обнаружил, что первоочередных задач нет. Так-то проблем ого сколько, но вверенные машины свои маршруты точно пройдут, там уже не «на соплищах едут», как любит говорить Сима, а на вполне уверенной, подготовленной технике. Янис сел к печке, достал делопроизводство в виде двух ученических тетрадок в клетку и замыслил написать план технических мероприятий уже на январь.

Вот – нужно в треснувшем окне стекло поменять. Дует, уже раз фанерой забивал, но оказалось темно, пришлось обратно отковыривать. Но стекло – дефицитная ценность, тут и директор только вздыхает, руками разводит. Видимо, только в Новокутске выменять можно…

Тут мысли механика ушли далековато от окна, не удержал.

В последний раз в Новокутск ездили с товарищем Стрельцовой. У нее машина полегче, с топливом экономичнее, а запчастей удалось выбить не то чтобы очень много.

Янису нравилось. И рулить по белой степи нравилось, и то, что полуторка идет хорошо, и то, как спит пригревшаяся шоферша. Уперлась головой в боковое стекло, сползшая шапка как подушка, темные, стриженные, но уже чуть отросшие волосы на лоб локонами-прядями падают. Густые ресницы вздрагивают.

Янис не особо понимал – то ли Кира действительно такая красивая, что аж смотреть больно, то ли просто кажется. Вообще это значения не имело – было понятно, что у товарища механика и товарища шоферши ничего не будет, и быть не может. Но странно же. Вот Карима-учительница, другие девушки из поселка – знакомы чисто поверхностно, ну, шуточки на ходу, подначивания, но все понятно – симпатичные, порой хорошенькие. Сима – так вообще, убойной и утроенной красоты девица, как тот гвардейский реактивный миномет, о котором в газетах пишут, но который Янису на фронте так и не довелось встретить. Ох, повезет какому-то богатырю.

А тут странно. Может, оттого с Кирой непонятно, что она была замужем, приезжая и строгая?

…— К нам заедем, пообедаем. Вполне успеваем – сказала тогда Кира, заводя машину.

— Э… да я в мастерской перекусил.

— Я говорю – «пообедаем». Не очень богато, но как положено. Я бабу Розу предупредила, что с начальством буду. Или брезгуешь, товарищ Ян?

— Не брезгую, просто затруднять не хочу, – сердито объяснил механик.

— Ой, какие затруднения! Машины днями-ночами делаешь, жуешь урывками что попало. А это тоже здоровье. Нам директор не простит, если у тебя и с желудком что-то приключится.

— Да я не возражаю. С бабкой вашей как раз познакомлюсь.

Баба Роза была в некоторой степени знаменитостью поселка. Единственная немка на всю округу, включая, видимо, Новокутск. Сняли ее с эшелона, умирающую. Совсем вроде отходила, задыхалась. Сима больную до амбулатории довезла. Умирать баба Роза раздумала – у Софьи Александровны так просто концы не отдашь. Но получилось, что догонять своих выселенных сородичей старушке стало сложновато: документов не было, да и куда ехать - непонятно. Тут товарища Стрельцову в силу производственной необходимости в автоводители начали вербовать, а дитя не с кем оставить было. Директор под свою ответственность ситуацию разрулил – немка была временно переброшена в няньки. Приезжал участковый милиционер-кавалерист Кадын, произвел опрос и выдал старушке временную справку. Теперь та жила на положении домработницы в семье Стрельцовых. В поселке к немке относились неопределенно: с одной стороны гадских германских кровей, с другой – сама из-за этой войны выселена и чуть не померла. Собственно, баба Роза особо из дома не выходила, поскольку по-русски едва-едва говорила, да и куда в Тыхау пойдешь?

Жила Кира в двустороннем доме – вторая часть пустовала – в сентябре призвали одинокого хозяина, успел переставить собачью будку, наказал не забывать, кормить Жука, передал ключи, и уехал.

Жук – кобель устрашающей масти, но мелкий и добродушный, вилял хвостом знакомой машине и гостям. Зашли, Кира кинула телогрейку на вешалку, закричала:

— Эй, есть кто живой?! Мы – обедать!

— Ух! – немедля ответили в комнате, и оттуда застучали мелкие шаги.

— Куда, босой-то?! – ужаснулась Кира, подхватывая сына на руки.