Тень горы

– Я думал, ты сейчас выстрелишь в эту тень, – сказал я на одном из поворотов.

– Сам схватился за нож, – оправдывалась она.

С помощью веревки я соорудил для нас приличное убежище. «Имея достаточное количество нормальной веревки, – сказал мне однажды глава профсоюза водителей, – водитель может сделать практически все».

В этой водительской палатке мы целовались и разговаривали, обсуждая все вопросы и ответы, услышанные на диспуте.

– Вы, мужики, ничего в этом не понимаете, – произнесла Карла сонным голосом, когда мы уже переговорили обо всем.

– Неужели?

– Да.

– В чем мы ничего не понимаем?

– В правде.

– В какой правде?

– В большой.

– О чем речь-то?

– Вот в том-то все и дело, – сказала Карла, и ее зеленые глаза загадочно блеснули.

– В чем?

– Вам, мужчинам, вынь да подай правду, – сказала она. – Но правда не такое уж большое дело. Это просто запрет, который снимается после третьего стакана.

– Когда я с тобой, мне не надо трех стаканов, чтобы снять запреты, – улыбнулся я.

Мы еще какое-то время разговаривали, целовались и любили друг друга под небом, по которому полумесяц раскинул туманное сияние.

Я проснулся рывком, почувствовав, что мы не одни. Медленно приподняв голову, я увидел Идриса, стоявшего спиной к нам на краю возвышенности в нескольких метрах от нас и разглядывавшего серебряный серп луны.

Я посмотрел на Карлу. Она спала в моей футболке вместо ночной рубашки.

– Я рад, что ты видишь меня, – сказал Идрис, не поворачивая головы.

– Я всегда рад видеть тебя, Идрис, – прошептал я. – Я встал бы, но я не одет.

Он усмехнулся и, опираясь на посох, задрал голову к звездам.

– Я очень рад, что вы с Карлой здесь, – сказал он. – И хочу, чтобы вы знали: можете оставаться здесь столько, сколько пожелаете.

– Спасибо, – ответил я.

Карла проснулась и увидела Идриса.

– Идрис, – сказала она, приподнявшись, – присядь и устройся поудобнее.

– Мне всюду удобно, Карла, – произнес он оживленно, по-прежнему не поворачиваясь к нам. – Я подозреваю, что и вам обоим тоже.

– Можем мы что-нибудь предложить тебе? – спросила Карла, протирая глаза. – Может быть, воды или сока?

– Мне достаточно уже одного твоего предложения.

– Мы оденемся и присоединимся к тебе, – сказал я. – Я могу приготовить для тебя чашку чая.

– Я сейчас уйду, – ответил он. – Но я хочу сказать кое-что вам обоим. Это обязательно надо сделать, так что прошу прощения за вторжение.

– Это мы вторглись к тебе, – возразила Карла.

Он рассмеялся:

– Мне казалось, что тебе, Карла, хотелось сегодня сидеть рядом со мной, когда я отвечал на вопросы. Я прав?

– Да, Идрис, – засмеялась она. – Запиши меня в помощники в следующий раз.

– Договорились, – сказал он, мысленно уже покидая нас. – Итак, вы готовы выслушать мой наказ?

– Да-а… – проговорила Карла неуверенно.

– Вы оба должны отказаться от любых насильственных действий и стараться жить в согласии с миром.

– Трудно отказаться от всякого насилия в мире, где оно царит, Идрис, – сказала Карла.

– Насилие, тирания, угнетение, несправедливость – это горы, встречающиеся человеку на его жизненном пути. Жизнь – преодоление этих гор. Проще всего и надежнее обойти гору. Но если вы изберете этот путь, на него уйдет вся ваша жизнь, потому что, двинувшись в обход, вы так и будете ходить по кругу, навсегда привязав себя к этой горе. Единственный способ не застрять в этом заколдованном кругу, а также избежать проблем со следующей горой – забраться на гору и перевалить через нее на самой вершине. Но при подъеме на гору вам будут грозить не меньшие опасности, чем те, которые вы оставили позади.

– Что ты имеешь в виду? – спросил я.

– Я беспокоюсь о вас обоих, – ответил Идрис, – и довольно часто. Поднявшись на вершину, вы будете хорошо видеть свой путь, но это связано с большим риском. Вы уже начали подъем из тени горы и теперь должны, как никогда прежде, полагаться друг на друга и помогать друг другу.

– Идрис, а ты взбирался на все горы в своей жизни? – спросила Карла.

– Я был женат когда-то, – ответил он медленно и тихо, – давно уже. Моя жена, да обретет ее душа вечную радость, была моим постоянным спутником в духовных исканиях – какими вы являетесь друг для друга. А теперь я взбираюсь сквозь тень горы в одиночестве.

– Ты никогда не бываешь в одиночестве, Идрис, – сказала Карла. – Все, кто знает тебя, носят тебя в своем сердце.

Он тихо рассмеялся:

– Ты напоминаешь мне ее, Карла. А ты, Лин, напоминаешь меня самого в другой жизни. Я ведь не всегда был таким тихоней, каким вы меня знаете. Не изменяйте любви, которую вы испытываете друг к другу, и никогда не прекращайте поиски мира внутри себя.

Он медленно повернулся и пошел к лагерю.

Возвратились ночные звуки. Где-то вдали на железной дороге прозвенел сигнальный колокол. Карла молча глядела на лесные тени, в которых растаял Идрис.

– Давай кое о чем договоримся, чтобы у нас все было как надо, – сказала она. Глаза ее излучали зеленый лунный свет. – А я хочу, чтобы у нас с тобой все было наконец как надо.

– Мне казалось, у нас и так все как надо.

– Это только начало, – улыбнулась она, потягиваясь и пристраиваясь рядом со мной. – Вот проведем здесь так пару месяцев – и выправим все свои вывихи.

Неожиданно она вскочила и стала рыться в своих вещах. В конце концов она нашла присланное мне письмо, которое сохранила.

– Как раз подходящий момент, чтобы прочитать это письмо из тени горы. – Она отдала мне письмо и снова свернулась калачиком около меня.

Она зевнула во всю пасть и закрыла глаза. Я развернул письмо, занимавшее меньше страницы. Писал его Джордж Близнец. Я прочитал письмо при свете фонарика.

Привет, старик, это Близнец. Хочу сообщить тебе, что мы со Скорпионом пока не нашли гуру, наложившего на него проклятие, но идем по следу. Мы были в Карнатаке, на горе, потом в Бенгалии, и где-то по пути, дружище, мне стало нехорошо, но, хотя я чувствую себя неважно, я не могу бросить Скорпиона, так что мы продолжаем поиски. Я просто хотел, чтобы кто-нибудь, кто хорошо ко мне относится, знал, что я не буду жалеть, если не вернусь, потому что я люблю мою жизнь и моего друга Скорпиона.

Искренне твой,Близнец

Я отложил письмо и обнял Карлу. Она уснула довольно быстро, а мне для этого потребовалось время.

Я думал о четверке, сидевшей у костра, – об Анките, Винсоне, Дидье и Рэнделле, оторванных от своей любви, но нашедших ее вновь в рассказанных друг другу историях, которые они подбрасывали по очереди в костер, чтобы он не затух.

Я думал об Абдулле. Он никогда не изменял тому, во что верил, но почти всегда был один. В другом из темных закоулков памяти я увидел Викрама, такого же одинокого в смерти, каким он был в последнее время в своей полужизни.