Тень горы

– Нет, не будет, – улыбнулся Идрис, которому уже сотни раз приходилось отвечать на этот вопрос. – Некоторые видят вокруг только жестокий мир, торжество безжалостной конкуренции. Но в мире происходит также чудесное сотрудничество – как в колониях муравьев или деревьев, так и между людьми. Приспособляемость – это доведенное до совершенства сотрудничество. Сотрудничество – это и есть эволюция.

– Но ведь выживают только наиболее приспособленные, – упорствовал Честолюбец. – И они же правят. Ты хочешь нарушить естественный порядок вещей?

– Естественный порядок вещей – это сотрудничество, – возразил Идрис. – Простые молекулы образуют более сложные органические, сотрудничая друг с другом, а не конкурируя. Мы, мудрецы, представляем собой благодаря Провидению очень большие скопления очень удачно сотрудничающих друг с другом органических молекул. Когда они перестают сотрудничать, это для нас беда.

– Поскольку ты все время сводишь разговор к основополагающим принципам, – заметил Себе-на-уме, – позволь спросить тебя, не предполагаешь ли ты существование морали, отличной от той, какую проповедуют священные тексты?

Это был коварный вопрос. Я знал, что Карла очень хотела бы ответить на него, так как мы с ней не раз обсуждали его.

– Священные тексты говорят нам о том, какими мы можем стать, – сказал Идрис. – И пока мы не достигли той ступени, на которой реализуются прекрасные откровения священных текстов, для нас, переживающих трагически затянувшуюся культурную эволюцию, наилучшей путеводной звездой, указывающей нам истину всех этих откровений, служит простая человечность.

– Значит, ты отвергаешь священные тексты? – спросил Себе-на-уме.

– Я такого не говорил. Я просто предлагаю относиться к священным текстам так же, как и к святым местам. Мы должны быть чисты, когда посещаем святое место, и точно так же мы должны быть чисты, когда беремся за священные тексты. И чтобы предстать перед Божественным с чистой душой, надо прежде всего быть чистым в своих отношениях с другими людьми и с миром, в котором ты существуешь.

Мудрецы опять стали совещаться, и Идрис, воспользовавшись паузой, заказал новый кальян и стал с удовлетворенным видом раскуривать его для мудрецов.

– Если доброе сердце, то и вера истинна? – предположил Винсон.

– Ты попал в точку, – ответила Карла.

Рэнделл продолжал конспектировать сказанное. Анкит время от времени помогал ему, подсказывая то, что запомнил.

– Как вам все это нравится, парни? – спросил я их.

– Словно прыгаешь с парашютом вверх, а не вниз, – ответил Рэнделл.

– Нам в партии этот ваш учитель пригодился бы, – сказал Анкит мечтательно.

– Составляется какая-то партия? По какому поводу? – оживился Дидье.

– Я имею в виду коммунистическую партию, – сухо прошептал Анкит в ответ. – Но вечером, мистер Дидье, мы организуем какую-нибудь партию у костра, если захотите.

– Отлично! – обрадовался Дидье. – О боже, святые люди опять взялись за свое.

– Должен признаться, о великий мудрец, – скромно произнес Себе-на-уме, – что я заблудился в чаще идей, порожденных твоим богатым воображением.

– Я тоже отстал по пути, учитель Идрис, – присоединился к нему Скептик, – потому что ты говоришь о духовном на языке, который отличается от обычного духовного языка.

– Все является духовным языком, достойный мыслитель, – ответил Идрис. – Просто связь между людьми может устанавливаться в разных диапазонах частот. Наш диспут происходит в одном из возможных диапазонов.

– Но разве могут существовать разные духовные языки?

– Если существует Бог и существует духовный язык для связи с Богом, то он, естественно, всегда один и тот же, только выражается по-разному.

– Даже негативно? – встрепенулся Ворчун.

– Может быть, лучше придерживаться более возвышенного духовного языка, как мы делали до сих пор, а не переходить на более низкий уровень? – вздохнул Идрис.

– Значит, ты не можешь привести примеров более низких духовных языков? – спросил Честолюбец.

– Многое в мире служит примером, – хмуро ответил Идрис.

– Тогда ты должен без труда назвать духовные языки, отличающиеся от нашего, – сказал Честолюбец.

Идрис вздохнул с терпеливым снисхождением к запальчивости более молодого коллеги.

– Ну хорошо, – согласился он. – Давайте обратимся ненадолго к низменным вещам.

Глотнув лаймового сока, он начал печальным тоном:

– Эксплуатация – язык погони за прибылью.

Ученики, для которых эта онтологическая поэзия с ритмичным перечислением была не внове, кивали в такт каждой фразе.

– Угнетение – язык тирании, – сказал Идрис.

Ученики начали бормотать фразы вслед за ним.

– Лицемерие – язык жадности, – продолжал Идрис. – Жестокость – язык силы, а фанатизм – язык страха.

Идрис остановился, чтобы перевести дыхание, и я спросил Рэнделла:

– Ты записываешь?

– Да-да.

– Насилие – язык ненависти, – произнес Идрис. – Заносчивость – язык тщеславия.

– Идрис! – воскликнули несколько учеников.

– Стойте! – отозвался Идрис, протянув руки, чтобы остановить их вмешательство. – Дорогие ученики и гости, я поощрял ваши свободные высказывания во время наших предыдущих дискуссий, но сегодня мы собрались, чтобы добиться понимания. Поэтому, пожалуйста, не выкрикивайте ничего в присутствии этих знаменитых мудрецов.

– Как скажете, учитель-джи! – неожиданно воскликнул Анкит решительным тоном и, поднявшись, приложил палец к губам, призывая всех к спокойствию.

Все успокоились.

– Вы не против, о мудрецы, если я перейду к более возвышенному духовному языку? – спросил Идрис.

– Нет, конечно, – отозвался Себе-на-уме.

– А какие будут примеры, учитель-джи? – спросил Скептик.

– Я предлагаю вам дать мне примеры, мудрецы, и я буду счастлив увидеть в полете прекрасных птиц, порожденных вашим разумом.

– Еще один трюк! – вмешался Честолюбец. – Ты ведь приготовил все ответы заранее, разве не так?

– Конечно, – довольно усмехнулся Идрис. – И вызубрил их. А вы разве нет?