Тень 'Курска', или Правды не узнает никто

Все ещё в поисках. Дикари, увы, не подмога:

о чем я их не спрошу, слышу странное "хули-хули".

Вокруг бесконечные, скользкие, вьющиеся туннели.

Какая-то загадочная, переплетающаяся система.

Вероятно, я брежу, но вчера на панели

мне попался некто, назвавшийся капитаном Немо".

"Снова Немо. Пригласил меня в гости. Я

пошел. Говорит, что он вырастил этого осьминога

как протест против общества. Раньше была семья,

но жена и т. д. И ему ничего иного

не осталось. Говорит, что мир потонул во зле.

Осьминог (сокращенно - Ося) карает жестокосердье

и гордыню, воцарившиеся на земле.

Обещал, что если останусь, то обрету бессмертье".

"Вторник. Ужинали у Немо. Были вино, икра

(с "Принца" и с "Витязя"). Дикари подавали, скаля

зубы. Обсуждали начатую вчера

тему бессмертья, "Мысли" Паскаля, последнюю вещь в "Ля Скала".

Представь себе вечер, свечи. Со всех сторон - осьминог.

Немо с его бородой и с глазами голубыми, как у младенца.

Сердце сжимается, как подумаешь, как он тут одинок..."

(Здесь обрываются письма к Бланш Деларю от лейтенанта Бенца.)

...Я осторожно повертел головой из стороны в сторону, пытаясь рассмотреть убранство каюты и её обитателей. Но очертания почему-то двоились в глазах, картины на стенах казались неясными цветовыми кляксами, фигуры присутствующих сливались в причудливые гибриды, и только обрамленное с боков огненно рыжими волосами лицо поэта Уродского продолжало шевелить четко прорисованными, саркастически кривящимися губами:

...Когда корабль не приходит в определенный порт

ни в назначенный срок, ни позже,

Директор Компании произносит: "Черт",

Адмиралтейство: "Боже".

Оба не правы. Но откуда им знать о том,

что приключилось. Ведь не допросишь чайку,

ни акулу с её набитым ртом,

не направишь овчарку

по следу. И какие вообще следы

в океане? Все это - сущий

бред. Еще одно торжество воды

в состязании с сушей.

В океане всё происходит вдруг.

Но потом ещё долго волна теребит скитальцев:

доски, обломки мачты, спасательный круг;

всё - без отпечатков пальцев.

И потом наступает осень, за ней - зима.

Сильнее дует сирокко. Лучшего адвоката

молчаливые волны могут свести с ума

красотою заката.

И становится ясно, что нечего вопрошать

ни посредством горла, ни с помощью радиозонда

синюю рябь, продолжающую улучшать

линию горизонта.

Что-то мелькает в газетах, толкующих так и сяк

факты, которых, собственно, кот наплакал.

Женщина в чем-то коричневом хватается за косяк

и оседает на пол.

Горизонт улучшается. В воздухе соль и йод.

Вдалеке на волне покачивается какой-то

безымянный предмет. И колокол глухо бьет

в помещении Ллойда...

– Что это он опять говорит? Какого Ллойда?
– снова отвлек меня от следования за текстом поэмы уже знакомый мне голос и, с усилием открыв глаза, я увидел высоко над собой круглолицего человека в светло-синей морской униформе с нашивками капитана 1-го ранга.

– Английская страховая компания "Ллойд", ежегодно издающая списки судов морского торгового флота всех стран с указанием порта приписки, пояснил откуда-то сбоку невидимый мне собеседник и, с трудом повернув голову, я увидел человека в белом халате.
– Ну, вот он и открыл глаза!
– с облегчением произнес доктор и, повернувшись к капитану, победно произнес: Что я вам говорил? А?

– Слава Богу!
– с облегчением вздохнул тот и благодарно тронул доктора за плечо.
– Спасибо, Алексей Борисович. Теперь я могу спокойно заниматься своим делом... Пойду сообщу эту новость Колесникову, а то он, бедный, испереживался весь...

Он с довольным выражением лица вышел за двери, и мы остались в каюте вдвоем с доктором.

– Все идет просто замечательно, - скорее сам себе, чем мне, говорил моложавый корабельный врач, набирая в шприц какой-то бесцветной жидкости. Теперь я вас быстро поставлю на ноги. Но для начала надо хорошо поспать. Так что мы сделаем один небольшой укольчик, - и я почувствовал, как с комариным укусом в мое предплечье вонзилась тонкая игла шприца и вслед за этим меня окутал долгий умиротворяющий, как волшебная сказка, сон...

Я опять оказался на дне море, а передо мной лежал разрушающийся мертвый город: развалины зданий с обвалившимися крышами, обрушившимися стенами; руины храмов с осевшими арками, с колоннами, поверженными на землю, но не утратившими солидных пропорций тосканской архитектуры. Вдали виднелись гигантские остовы водопровода; у подножия вулкана, занесенные илом, останки Акрополя, предвосхитившего Парфенон; а далее - следы набережной, приметы морского порта, служившего убежищем для торговых судов и военных трирем. А ещё дальше - длинные ряды рухнувших зданий, пустынные провалы бывших улиц - новая Помпея, скрытая под водой!

"Где я?
– хотелось спросить мне.
– Что это за город?"

И чья-то невидимая рука, подняв со дна кусок мелового камня, начертала на черной базальтовой стене: "АТЛАНТИДА".

Словно молния пронзила мысль. Атлантида! Древняя Меропида Теопомпа! Атлантида Платона! Материк, существование которого оспаривали Ориген, Профирий, Ямблих, Мальтбрён, Гумбольдт, относя историю его исчезновения в область легенд! Но его существование признавали Посидоний, Плиний, Тертуллиан, Бюффон... И вот она лежала перед моими глазами со всеми свидетельствами постигшей её катастрофы! Так вот он, этот исчезнувший материк, о котором известно было лишь то, что он находился вне Европы, вне Азии, вне Ливии, по ту сторону Геркулесовых столбов, и что жило там могущественное племя атлантов, с которыми древние греки вели свои первые войны. Атланты обитали на материке, который был больше Африки и Азии, вместе взятых. Власть их распространялась даже на Египет. Но прошли века, потопы и землетрясения обрушились на нашу планету, и Атлантида была стерта с лица земли. Только вершины её самых высоких гор - Мадейры, а также Азорские и Канарские острова да острова Зеленого Мыса видны и поныне...

Все это прозвучало в моем сознании с такой отчетливой ясностью, словно бы кто-то незримый прочитал мне эти строки над самым моим ухом или же вложил мне эту информацию прямо в мозг.

Долго ли длился этот сон, я не знаю, но когда я наконец окончательно открыл глаза, то увидел сидящего на табурете рядом с моей постелью молодого светловолосого парня, словно бы озаренного изнутри каким-то электрическим сиянием, то и дело растягивавшим его губы в улыбке, который, заметив, что я очнулся, ещё более радостно встрепенулся и со совсем уж счастливой улыбкой подался мне навстречу.