Тень мачехи

Шмыгнув носом, Алёна бросила злой взгляд на таксиста.

— В центр! — скомандовала она. — И побыстрее, я опаздываю.

Открыв сумочку, она пересчитала деньги. Бросил ей с барского плеча! А сам только за сегодня проиграл в три раза больше, и сколько ещё продует, пока её нет?

Перед глазами снова встал металлический кейс, полный тугих пачек. И снова мелькнула мысль: забрать бы эти деньги — и все проблемы были бы решены… Но как? Он держит их в сейфе, и код не скажет, хоть режь.

Она откинулась на спинку сиденья, закрыла глаза. Машина мягко подрагивала, из радио лилась какая-то попса. «А ведь это из-за него вся жизнь — в топку! — думала Алёна. — Институт бросила, дура. Аборт сделала. Ни кола, ни двора… а была и машина, и квартира, и деньги — только из-за Максовых делишек пришлось всё продать. Пыталась всё наладить, когда ушла от него, да не с теми связывалась. Надо было хорошего мужика искать, а меня всё носило по таким же, как он. И что в итоге? Мерзкий шрам на животе, ушедшая молодость. И никаких перспектив».

Снова захотелось заплакать. Всхлипнув, она поймала в зеркале заднего вида взгляд таксиста — тот смотрел с жалостью и любопытством. Отвернулась от унижения. Снова вспомнила пьяную рожу Макса — красную, мерзкую, мутноглазую… Ненависть горячей волной поднялась к горлу.

Чтобы отвлечься, она достала из сумочки телефон, включила. На экране высветились два пропущенных вызова — с одного и того же незнакомого номера. Перезванивать не стала, а вошла в интернет. На страничке соцсети виднелось новое сообщение.

«Здравствуйте, Алёна! — писал ей некий Егор Любимов. — Мне посоветовала к вам обратиться Оксана Райская, моя двоюродная сестра. Сказала, в институте вы были лучшей по латыни, даже какую-то олимпиаду выиграли».

Алёна вспомнила Оксанку — да, была такая: дебёлая блондинка с вытаращенными глазами и мясистым носом. Кажется, уехала куда-то в Европу лет десять назад. На первом курсе они вместе начинали ходить на дополнительные занятия по латинскому языку к Юлию Ионычу. Правда, Оксанка быстро поняла, что мертвый язык ей не дастся. А вот Алёна увлеклась им не на шутку, чувствовала себя особенной, выше других, когда читала в оригинале Спинозу, Кампанелло, труды Ломоносова… Любила козырнуть этим на людях, до сих пор помнила множество крылатых фраз на латыни. Но насчет олимпиады Оксанка загнула, это был конкурс между вузами — но всё же Алёна стала там лучшей. Улыбнулась: приятно было вспомнить. И продолжила читать с ещё большим интересом.

«Я не знаю, к кому обратиться, совсем нет знакомых в этой сфере. Может, вы согласитесь помочь? Я бы хорошо заплатил. Дело в том, что у меня строительная фирма, мы получили подряд на коттеджный поселок под Самарой. Копали котлован под бассейн, наткнулись на остатки древней стены или фундамента. Начали разбирать, и нашли замурованную книгу. Очень старую, похоже, на латыни. Я сфотографировал пару страниц, посмотрите. Мне хочется знать, что эта за книга и может ли она представлять какую-то ценность, можно ли её продать. Если согласны, позвоните мне, обсудим цену ваших услуг. Я не жадный)) С уважением, Егор».

Хмыкнув, Алёна нетерпеливо заёрзала, ожидая, пока загрузятся фотографии. Самара — древний город, на его территории не раз находили исторические ценности. Но книга, да ещё и на латыни? Это может быть учебник — таких полно в музейных запасниках, ведь до восемнадцатого века именно латынь была языком науки. А может быть и что-то раритетное, имеющее очень высокую цену.

Наконец, первая фотография открылась. Страница книги — потемневшая по краям, с бурыми пятнами посредине. Но, в общем-то, сохранилась неплохо. Первая буква крупная, в вензелях. Печатный шрифт — готический, в два столбца и два цвета: красный и черный. Цветочный орнамент на колонтитулах. Глаза выхватили строчки: «Dixitque Deus: Fiat lux. Et facta est lux. Et vidit Deus lucem quod esset bona et divisit lucem a tenebris». Алёна растерянно застыла. Слова были знакомыми. Очень знакомыми. «И сказал Бог: да будет Свет. И стал Свет. И увидел Бог, что это хорошо, и отделил Свет от Тьмы».

Руки задрожали. Медленно ведя пальцем по экрану, Алёна пересчитала строки. Сорок две. Она прерывисто вдохнула, чувствуя, как холод растекается по щекам.

Библейский текст. Напечатан так, что ни с чем не спутаешь.

И если это действительно Вульгата Гуттенберга*, она бесценна.

____________________

* Честный человек не терпит оскорбления, а мужественный не причиняет его.

**Библия, напечатанная в XIV веке Иоганном Гуттенбергом — создателем первого печатного станка. Первая книга в истории европейского книгопечатания, вышла тиражом 180 экземпляров. Одна из самых редких и ценных инкунабул (книг, напечатанных в Европе до начала XV века).

8

Смяв исписанную салфетку, Залесский бросил её в пепельницу и щелкнул зажигалкой: нельзя оставлять свидетелей. В солнечном луче огонь казался полупрозрачным, но угол бумажного комка с карандашным «…мара» стал чернеть на глазах. Эта чернота, растекаясь, покрываясь дырами, обрела бледно-желтый шевелящийся край, а затем вспыхнула — высоко и ярко. Зализанный бармен скосил глаза из-за стойки, девушка за соседним столиком — конский хвост, вязаное платье, очки в ярко-желтой оправе — шумно вздохнула и отгородилась томиком Бегбедера. Остальным было плевать — впрочем, этих остальных в кафе было человек пять: Василенко специально выбрал для встречи местечко потише. А Залесский специально явился загодя — еще раз подумать, о чем можно рассказывать. Получалось, что ни о чем.

«Интересно, какой у нас счет? — рассеяно подумал он. — Гоняемся за Демидовым, каждый по своему пути. Сужаем круги, расставляем ловушки… Или Василенко не расставляет? А, может, сама эта встреча — ловушка?»

Салфетка догорела, распалась на жирные черные хлопья. Залесский пошевелил в них кончиком карандаша, обнаружил на дне блюдца пару непрогоревших кусочков, для верности сжег и их. Официант вильнул у его столика любопытной рыбкой, сменил пепельницу, наклонился: «Не нужно ли чего?» Заказав кофе — больше для приличия, бодрости, то есть нервозности, итак через край — Залесский сунул ему купюру и отвернулся к окну.

Самара. Интересно, как долго еще придется рыскать по этому городу? Впрочем, чего Бога гневить, на этот раз всё сложилось гораздо лучше, чем в первую поездку.

Фотография Алёны всё-таки стала ключом, открывающим все двери. Сперва её узнал владелец коттеджа, объявление о продаже которого было найдено в куртке Демидова. Оказалось, она приезжала, смотрела дом, согласилась купить, даже не торгуясь. Просила только подождать пару недель, «вот муж приедет — сразу же оформим». Но настоящей удачей стало то, что продавец записал номер её телефона. Тот был отключен, однако получить информацию о владельце Залесский смог уже на следующий день: Леднёва Алёна Николаевна, адрес прописки — Самара, улица Венцека, дом семьдесят девять, квартира девяносто шесть. Юрист, не медля, отправился туда. И слегка разочаровался — оказалось, по этому адресу жила не Алёна, а её двоюродная сестра Екатерина. Представившись старым институтским приятелем Леднёвой, Залесский получил приглашение в дом.

— Вы извините, я тут по хозяйству, — смущено улыбнулась Катя, указывая на кухонный стол. На белой поверхности коричневели горки сухой гречневой крупы. — Может, чаю?

— Спасибо, — отказался он. И, пододвинув к себе одну горку, предложил в ответ: — а давайте я помогу? Меня бабушка ещё в детстве научила, так что я перебиральщик со стажем.

На Катиных щеках вспыхнул румянец, в голубых глазах мелькнула весёлая искорка:

— Дождитесь моего мужа, а? Пусть увидит, что мужчины тоже могут это делать! — сказала она. И дальше разговор потёк гладко, будто между старыми знакомыми.