Тень мачехи

На кухне он тоже не нашел ничего стоящего. В ванной, совмещённой с туалетом, даже искать было негде: на стеклянных полках лишь бутыльки с моющими средствами, стиральная машина зияет пустым люком. Еще одна комната, самая маленькая: здесь даже не доделан ремонт, на бетонном полу лежат склеенные пирамидкой рулоны обоев.

Оставалась четвёртая — та, где Наталья устроила свою спальню.

Сергей методично обшаривал шкафы: тряпки, тряпки, тряпки… Коробки с обувью, норковая шуба в пол, два полушубка — лисий и песцовый. Какие-то блузки, платья — сколько одежды нужно одному человеку?! На полочках — косметика, банки с кремами. И пачка презервативов. Начатая. Волегов брезгливо усмехнулся: м-да, не скучная жизнь была у Натальи.

Задвинув последний ящик, он огляделся. Взгляд упал на прикроватную тумбочку, и Волегов шагнул к ней — почти без надежды. Открыл дверцу. И сразу увидел тонкую пачку бумаги, скреплённую степлером. Потащил к себе, чувствуя, как нарастает волнение.

Договор на оказание услуг по уходу за ребёнком. Сергей застыл, вгляделся в верхние строчки: данные няни были вписаны от руки. «Татьяна Евгеньевна Демидова, паспорт №…» дальше шли цифры, дата рождения, место прописки. Волегов вытащил смартфон, набрал своего юриста:

— Костя, пробей мне одну женщину, — он продиктовал данные Татьяны. — Мне нужна любая информация. Любая! Кто она, чем занимается, где находится. Проверь всё… и на всякий случай пробей её по базе полиции. Это очень, очень срочно!

Дав отбой, он замер, глядя на договор. Охотничий зуд жёг его изнутри, и надежда, вспыхнув, засияла ярким маячком. Может быть, эта женщина забрала Вику на время? Может быть, уже сегодня она отдаст её?

Он поднял голову, решительно глядя перед собой. Если Викульку удастся вернуть, он заберёт её и поедет прямо к Анюте. Покается, добьется, чтобы выслушала и простила. А потом… Как-нибудь всё уладится.

…То, что не уладится, он понял через час — когда ему отзвонился юрист и вывалил всё, что удалось узнать. Демидова — детский врач, владелица городской сети аптек. Была на хорошем счету, но недавно уволилась с работы. Судя по всему, сейчас скрывается — даже родители не знают, где она. Замужем, но муж под арестом — она написала заявление, что он обокрал её, осуществляя мошеннические схемы через аптечную сеть. А сама она недавно вышла из ИВС — там какая-то мутная история с украденным ребенком, но дело заводить не стали из-за недостатка улик. «И ещё у нее какой-то особый вид шизофрении, выдала приступ прямо в камере, — сказал юрист. — Вроде как из-за этого и уволилась потом. Ты бы, Сергей, держался от неё подальше».

С каждым его словом Волегов чувствовал, как вскипает бессильная злость — Наталья, дрянь, как она могла доверить этой женщине их ребёнка? Страх за Вику ширился и рос, словно уродливая опухоль, вытесняющая всё остальное, делающая его больным, старым, смертным…

Накатила слабость, дрогнувшие пальцы выронили смартфон. А перед глазами почему-то встал Горе Горевич — с недобрым взглядом, с вечно лживой маской на добродушно улыбающемся лице. «Да плевать на тебя! — с яростью подумал Сергей. — Лишит он меня чего-то… Да я уже сам себя лишил!»

Решено: он соберет СМИ. Расскажет всё, признается в том, что врал. Объявит награду за поимку Демидовой… Путь ко всем чертям летит политическая карьера — спасибо, наелся досыта! И Анюта — ей нужно все объяснить, ей первой. «Но она только начинает выздоравливать! И этот удар — не подкосит ли он её?» — испугался Волегов. И сильно, сжатыми кулаками ударил себя по лбу: что ж ты натворил, идиот, как теперь разгребать всё это?…

Он до крови закусил губу. Там, в аэропорту, узнав о смерти Натальи, он буквально сбежал — что-то наврал о срочном вызове с работы, юлил, почти не глядя в удивлённые глаза Анюты. Думал, найдёт дочку и спрячет её, чтобы успеть поговорить с женой, как-то подготовить её… Оставил Анюту с Элиной…

Он замер. Элина! Он вцепился в её образ, как в спасительную ниточку. Она ведь почти догадалась тогда, в больнице, почти раскрыла его постыдную ложь — но ничего не сказала дочери! Он попросит прощения за враньё, объяснит ей, на коленях будет умолять стать его союзницей — лишь бы она помогла всё объяснить Анюте…

А если тёща откажется, выступит против него, возненавидит за вранье и подлость? Вдруг Анюта уйдёт? Ведь она уже не зависит от него. Она почти здорова, у нее есть деньги, а, главное — принципы. Его жена презирает мужчин, которые так обходятся со своими родными.

«Если уйдёт — что ж, так мне и надо, — горько подумал Сергей, чувствуя, как нарастает внутри тягостная, гнетущая печаль. — Она теперь имеет полное право отказаться от меня так же, как я отказался от Вики. Но я не могу бросить дочку. Я больше никогда, никогда её не брошу — чего бы мне это не стоило».

23

По дороге из аэропорта Совки заехали в бывший «Дом пионеров», где в этот день репетировала балетная труппа Анюты — его зал был наиболее удобен для артистов с ограничениями по здоровью, потому что там была большая сцена, оборудованная пандусами.

— Я с вами пойду, — заявил Александр Ильич, приглаживая седые волосы. — Тебя, доча, всё-таки подстрахую. Устала же. Не дай Бог, упадёшь.

— Пап, да я отлично себя чувствую! — Анюта чмокнула отца в щёку и озорно глянула на Элину: — Мама, мы же ненадолго, да? Я только своим объявлю, что театр расформировывать не буду. Мне Пётр Тимофеевич звонил, беспокоился. Говорит, слухи разные ходят, наши волнуются.

— Пойдём, — кивнула Элина. И обеспокоено глянула на мужа: — Саша, надень куртку, я тебя умоляю! Недавно ведь твой радикулит лечили!

— А я на Анечку посмотрел — и полностью излечился! — он дурашливо округлил тёмно-карие, как у Анюты, глаза. — Но, если заклинит, тоже сдамся в плен к фрицам.

Они поднялись по широкой лестнице, прошли мимо белых колонн, украшенных по верху лепниной, и проследовали в зал. Анюта давно взяла его в аренду на дневные часы, вклинившись в расписание между бальниками и народным танцем. Репетиции проходили четыре раза в неделю, но пока длилась её германская эпопея, Анюту замещала подруга по балетному училищу — Ольга Чубарь. Вот и сейчас она была на сцене, взволнованно взмахивала тонкими руками и сгибала то вправо, то влево свой тонкий, обтянутый чёрной майкой, стан. Объясняла что-то Петру Тимофеевичу, который сидел в своей инвалидной коляске, держа на коленях блестящий круглый щит. На головах других участников театра блестели островерхие шлемы: шел генеральный прогон переложения «Сказки о мёртвой царевне и семи богатырях», которое написала Анюта.

— Всем привет! — она махнула рукой, и пошла к сцене, чувствуя, как костыли врезаются под мышки при спуске на очередную ступеньку. Со сцены раздались радостные возгласы:

— Анна Александровна, с возвращением! Ничего себе, на своих двоих! А мы и не сомневались.

Она поднялась на сцену, чувствуя, как отец поддерживает её сзади. Обняла Ольгу, потянулась губами к щеке слепой пианистки Кати, погладила по голове её собаку Лесси, которая радостно ёрзала рядом с хозяйкой, но не делала даже шагу в сторону от неё.