Тень мачехи

— Тебе? — удивилась Анюта. Но тут же обрадовано сказала: — Оставайтесь, конечно! Я буду очень рада! Сможем отпраздновать наше возвращение из Германии.

— Да-да, — рассеянно сказала Элина, обдумывая, как лучше рассказать ей о дочке Волегова. «Не сейчас, — решила она. — Сашка за рулём и всё слышит. Не дай Бог разволнуется. Да и Анюта… Нужно поговорить с ней с глазу на глаз, по-женски».

В коттедж Волеговых они добрались только к семи вечера. После того, как был выпит чай и располовинен купленный по дороге торт, Александр Ильич, тяжко вздыхая, переполз на диван и, включив телевизор, положил пульт на округлившийся животик.

— Дамы, я в анабиоз, минут на тридцать, — оповестил он. — Боевому танку нужно восстановить силы.

— Сейчас этот танк захрапит, будто танковая дивизия, идущая на вражескую крепость, — склонившись к матери, хихикнула Анюта.

— Я всё слышу, — лениво пробормотал Александр Ильич. — Но нисколько не возражаю и заранее прошу прощения. Наденьте наушники, господа танкисты.

— Анютка, пойдём, — поднялась из-за стола Элина. — Пусть папа отдыхает. А я хочу с тобой поговорить.

В тёмных глазах Анюты мелькнул интерес, и она потянула к себе костыли. Совка помогла дочери встать. Вдвоём они пошли на кухню. Анюта устроилась на диванчике, служившим продолжением подоконника. А Элина, плотно закрыв дверь, взяла стул и села напротив.

— Что-то случилось, мам?

Совка дёрнула уголком рта, и ответила — потому что скрывать это дальше не было никакого смысла:

— Да, дочка. Случилось. Но ты не волнуйся, пожалуйста. По крайней мере, все живы-здоровы.

— Уже легче, — Анюта смотрела на неё настороженно, но спокойно.

— Я по поводу ребенка хотела поговорить, — вздохнула Совка. — Ты в машине сказала, что его рождение — запланированное, или нет — это чудо. А ещё до нашей последней поездки в Германию ты говорила, что хочешь найти суррогатную мать для ребенка Сергея, которого вы смогли бы вместе воспитывать?

— Да, я же уже ищу! — кивнула Анюта. — Обращалась в пару центров, там подобрали кандидаток, одна даже похожа на меня, представляешь? Я Серёжке фотографии показывала, но он… Знаешь, как-то без энтузиазма. Я так и не поняла, поддерживает ли он мою идею.

— Ну а ты сама — не пожалеешь потом? — спросила Элина, пытливо глядя на дочь. — Ведь ребенок будет от другой женщины?

— Я же не могу родить, — пожала плечами Анюта. — Сама знаешь, у меня после этой травмы все трубы в спайках, и один яичник лопнул. Шансы забеременеть почти нулевые. А ребенок — ну и что ж, что в нём не моя кровь. Мне кажется, все-таки более родной тот, кто воспитал, чем тот, кто родил.

И Элина решилась:

— Нютка, а если бы у Серёжи уже был такой ребёнок?

Анюта недоуменно улыбнулась:

— Мама, что ты имеешь в виду?

— Дочка, послушай. Прости, что я касаюсь этой темы, но вы как муж с женой… пока ты была в кресле… вы же не могли заниматься сексом, так? — с трудом подбирала слова Элина. — А он молодой мужчина, у него свои потребности…

— Мама! Ты что-то говорила о ребенке! — настороженно перебила Анюта. — При чем здесь потребности! Или ты… Ты имеешь в виду…

Она уставилась на Элину так, словно всё поняла, но ещё не осознала до конца. Её лицо — испуганное, словно отразившее горечь и позор чужой вины — побледнело до прозрачности.

— Нютка, у Серёжи появился ребенок, четыре месяца назад, — с трудом проговорила Элина. — Та женщина… Он клянётся, что между ними ничего нет, что она ему чужая. Но ребенка бросить не смог. Заметь, это всё-таки поступок.

Анюта уставилась в сторону. Черты её лица заострились, кожа посерела, губы сжались в упрямую, злую черту. Совка попыталась взять её за руку, но дочь отдёрнула ладонь, будто обожглась.

— Девочка моя, послушай! Пожалуйста, не руби с плеча! — взмолилась Элина. — Серёжа любит тебя. Только тебя, понимаешь? И скрывал всё это, потому что пытался уберечь. Ты сама сказала: ребенок — чудо, даже незапланированный…

— Как он мог? — уронила Анюта. Её плечи сжались, спина согнулась, будто на неё свалился непосильный груз. Тёмные волосы скрыли опущенное лицо, и тонкая линия пробора светлела меж прядей, приподнятых на затылке. Только вот Элина помнила, что под ними — две макушки. Знак, замеченный ею ещё в Анютином детстве. Тогда она думала, что это к счастью — по крайней мере, так говорила примета. И что в итоге? Много ли счастья выпало на долю её дочери? И выпадет ли ещё когда-нибудь?

— Мама, почему он сказал тебе? — с горечью спросила Анюта, подняв голову. В её глазах блестели злые слёзы. — Почему мне не признался?

— Я узнала только сегодня, — покачала головой Элина. — Понимаешь, мать этой девочки умерла на днях. А ребенок — исчез. Только поэтому Серёжа признался, у него выхода другого не было!

— Умерла?… Ребенок исчез?… — Анюта, всхлипывая, сжала руками голову. — Не понимаю… Но, мама, почему он сказал тебе? Эта измена — она ведь между ним и мной!

Совка хоть как-то постаралась защитить зятя:

— Он очень переживал, что тебе станет хуже, когда узнаешь. Ты ведь только после лечения, ещё не восстановилась, — ответила она. А потом призналась, вздохнув: — И ещё потому, что я догадывалась. Но не говорила тебе, пока не было полной уверенности. Боялась, что это разобьёт вашу семью.

— Надо было сказать! — взвизгнула Анюта. Слёзы переполнили её глаза, сорвались с ресниц, и Элина потянулась к ней, как в детстве — вытереть их, обнять дочку, утешать до тех пор, пока улыбка не пробьётся сквозь горе. Пересев к дочери, притянула её к себе, забормотала:

— Девочка моя, ты поплачь, от этого легче… И постарайся его простить. Да и меня тоже. Я ведь берегла тебя. Когда ты сама станешь матерью, поймешь, как это важно — оберегать своего ребенка.

— Мама, я не могу, мне так обидно! — всхлипывала Анюта, пряча лицо у неё на плече. — И Серёжа… Как мы теперь?… Что будет?… Ведь это… это подло, мама! Это всё так грязно и подло! Так же нельзя! С чужими-то нельзя — а уж со своими, родными…

Элина гладила её по спине, что-то приговаривая, утешая. И невольно вздрогнула, услышав, как хлопнула входная дверь.

Сергей открыл дверь кухни рывком — глаза бешеные, больные от отчаяния. Увидел их — и тут же всё понял.

— Анюта, я объясню! Послушай, пожалуйста! — он бросился к ним, сгребая бедром стулья.

— Не подходи ко мне! — взвизгнула Анюта, хватаясь за костыли. Встала, покачнувшись, уставилась на него в упор: — Как ты мог! Я же верила…

— Прости, совёнок! Я урод, гад последний, — он упал на колени, пополз к ней. — Но позволь мне… я объясню…

— Не верю! Ничему больше не верю! И видеть тебя не хочу! — закричала Анюта, кривя заплаканное лицо. Она резко развернулась на костылях, чтобы уйти — но наткнулась на Элину. Та перегородила ей дорогу, встала стеной.