Тень мачехи

Скрип открывающейся двери прервал его. В дом, тяжело переваливаясь, вошла тётя Лида, за ней семенила бабушка.

— Ой, да у нас гости! — воскликнула тётка, обмахивая платком раскрасневшееся лицо. И Татьяна поняла, что она немного навеселе.

— Бабуль, тёть Лид, знакомьтесь, это друзья мои, — сказала Таня, представляя каждого по имени. — А это мой Юра.

— Хороший! — от души похвалила тётка, пристально глянув на Залесского. Тот на мгновение смутился, но затем подошел и поцеловал ей руку.

— Танюшку береги! — строго сказала ему бабушка, сверкнув синими глазами. Маленькая старушка выглядела такой грозной, что все украдкой заулыбались. Но Залесский склонился и к её руке, а потом серьезно сказал:

— Обещаю вам.

И разом стало понятно, что он не шутит.

— Ох, а мы-то — как хорошо сходили! — довольно сказала тётка. — Бабушка твоя в гостях и вздремнуть успела. А чего стесняться. Свои же. А вы чего? Чаю-то попили?

— Да, спасибо! — откликнулась Элина. — Очень вкусное у вас варенье!

— Это вы какое, крыжовенное ели? Так я в него орехи добавляю, — начала рассказывать тётя. А Таня шепнула Анюте: «Пойду молоко прокипячу, нужно Викульку перед дорогой накормить».

Включив маленькую электрическую плитку, которая стояла в закутке за печкой, Таня перелила молоко в кастрюльку и задумалась, помешивая его. Вроде бы, всё устроилось. И скоро придётся уехать. Только жалко, что так мало погостила у бабули с тётей Лидой. Они ведь ждали её больше тридцати лет — а она меньше недели у них побыла.

И Татьяна вдруг поняла, что ей ещё нужно сделать.

Молоко зашипело, тоненькие цепочки пузырьков появились у краёв кастрюльки. Когда белая пена начала подниматься вверх, Татьяна ловко сняла посудину с плиты и перелила молоко в бутылочку. Поставила её в ковшик с холодной водой — так быстрее остынет. А сама взяла телефон и вышла во двор. Обогнула дом — хотелось найти уголок, где её бы никто не потревожил. И набрала знакомый номер.

Отец сразу снял трубку, будто ждал звонка.

— Папа, привет! — тепло сказала она. — А я у бабушки сейчас, в Ляпуново. Они с тётей Лидой тебе привет передают. И очень ждут тебя в гости.

Отец помолчал. Крякнул, прочищая горло.

— И им привет передай, — смущенно сказал он. — А ты как там оказалась?

— Это долгая история, папа. Но я теперь знаю про Пандору. Пап, ты правильно её тогда… уничтожил. Я ведь действительно очень боялась её в детстве.

— Надо было сразу её… — буркнул отец. Но в этом бурчании чувствовалась затаённая вина.

— Да ладно, пап. Всё в прошлом.

— А я говорил матери, чтоб рассказала, — через силу проговорил он. — Но Лена и сама не решилась, и мне не дала. И, Тань… Ты меня прости, что мало тобой занимался. За то, что лупил, прости. Не понимал, что делаю. Но мать как насядет — воспитывай, да воспитывай… Сама ведь знаешь!

Таня почти увидела, как он махнул рукой.

— А тут мать к Янке сходила, домой вернулась — белая вся, трясётся, — продолжил отец. — И рассказала мне, что ты уволилась. Что, оказывается, так сильно переживала из-за того, что было в детстве. Что из-за диагноза тебя к работе не допускали. Но я того психиатра нашел, поговорили с ним. Только не понимает он по-человечески.

— Ой, пап, плевать на него, — презрительно фыркнула Татьяна.

— Ну, плевать — не плевать, а он своё получит, — жестко сказал отец. — Я уже жалобу на него написал, пусть теперь повертится, как уж на сковородке. И ты напиши, как вернёшься. Нельзя таким в медицине работать.

— Хорошо, я напишу, — посерьезнела Таня. — А ты пообещай, что в ближайшее время к бабуле съездишь. Старенькая она у нас уже.

— А вот завтра и поеду, — решительно сказал отец. — Возьму неделю в счет отпуска. А на пенсии, может, и навсегда туда переберусь. Ты уж прости, но с матерью твоей жить невозможно стало.

Татьяна помолчала — такое было больно слышать, она не представляла родителей порознь.

Но, с другой стороны, у отца есть право решать. Особенно учитывая их историю. Ведь если в жизни всё складывается так, что выхода нет — надо искать вход. В новую жизнь. Отнестись по-новому к тому, что было, поступать по-новому, по-новому строить свою судьбу — твердо зная, что жизнь не закончена. Но на это нужны силы.

— Пап, ты держись, — только и сказала она, прежде чем нажать кнопку отбоя.

И пошла назад: нужно собираться в дорогу.

29

В аэропорту, когда уже были куплены билеты, и рейс должен был улететь через три часа, Татьяна заметила, что Залесский куда-то исчез. Стараясь не выдать волнения, она вертела головой, даже встала — будто бы размяться. Прошлась по залу ожидания. И вернулась на свое место, так и не найдя Юру. «Куда ушел? Может, что-то случилось?» — думала она, вымученно улыбаясь Анюте, рассказывавшей что-то про свой балет. И вздрогнула, когда рука Залесского легла на её плечо.

— Можно украсть у вас даму? — спросил он.

— Только верни, я ей ещё не дорассказала! — лукаво улыбнулась Анюта. А Таня, поднявшись, пошла за ним, встревожено гадая, что же всё-таки случилось.

Они остановились у высокого окна, за которым лежало лётное поле. Солнце садилось, и замершие внизу самолёты отбрасывали длинные хвостатые тени. Кроны деревьев, стоявших за заграждением, тонули в розоватой предзакатной дымке.

Она подняла глаза на Залесского, а он смотрел на неё сверху, и в янтарных глазах читалась уверенность.

— Я думал, как-нибудь потом это скажу, но всё так необычно сложилось… В общем, Танюша, — он протянул к ней руку, разжал ладонь. Бордовая коробочка. В таких обычно продают серьги, кольца…

Татьяна поняла. И задохнулась от радости. А он открыл коробочку — в ней, покоясь на бархатном ложе, блестело кольцо. Платиновое, как её серьги. И с бриллиантами — такими же, как поблескивали в её ушах.

— Я подумал, что оно подойдёт тебе для комплекта, — серьёзно сказал он. — А к свадьбе купим другое. Я очень тебя люблю, и, если ты согласна, хочу на тебе жениться. Обещаю, что всегда буду заботиться о тебе, защищать и оберегать, как лучшее, что есть в моей жизни. Позволь мне делать это. Ты не пожалеешь.

На глазах Татьяны блеснули слёзы.

— Знаю, что не пожалею, — тихо сказала она.

И протянула руку с оттопыренным безымянным пальцем:

— Я хочу, чтобы ты сам мне его надел.

Он взял кольцо и осторожно, будто боясь причинить ей боль, надел его ей на палец. Склонился, поцеловал её руку. И, выпрямившись, благодарно сказал:

— Спасибо, что согласилась. Я очень на это надеялся.

— А я ведь думала о нас… так… Что мы семья, что у нас дом и дети… — призналась она. — Потому что тоже люблю тебя.